Рут Ренделл - Никогда не разговаривай с чужими
В маленьком зале кинотеатра было довольно прохладно — кондиционер успешно справлялся с жарой августовского дня. Чарльз был рад прохладе несмотря на то, что одежды явно не хватало. Но холод отвлекал его от отвращения и постепенно возрастающего страха. Похоже, он скоро задрожит. Хоть говорили мало, но фильм был шумным, с барабанным боем, странной незнакомой музыкой, лязгом оружия. И время от времени Чарльз различал непонятные тяжелые раскаты. Если бы это был фильм о Второй мировой войне, или о Вьетнаме, или о чем-нибудь в этом роде, он мог бы принять те звуки за канонаду. Но затем раздался сильный удар, как взрыв бомбы, и Чарльз понял, что звуки, которые он слышал, идут не с экрана, а с улицы, и, скорее всего, это гром.
Фильм казался бесконечным. В светлом эпизоде, когда по экрану разливался свет японского солнца, Чарльз взглянул на часы и ужаснулся. Было уже за восемь. Когда они выйдут из зала, начнет темнеть. Но через пять минут, без каких-либо на то признаков, фильм неожиданно закончился. Питер быстро отдернул руку.
— Занятная ерунда, — сказал он. — Ты все понял?
— Я бы не сказал.
— Извини, это моя ошибка. Меа culpa, как сказал бы мистер Линдси. Пойдешь со мной на «Сто один далматинец»?
Они вышли из кинотеатра, и яркая вспышка молнии, а за ней раскат грома, прозвучавший, будто деревянную доску бросили на бетонный пол, заглушил ответ Чарльза. Верный своему правилу никогда не говорить о погоде, Питер Моран продолжил:
— Думаю, ты проголодался. У меня есть кое-что пожевать в машине. Я имею в виду, что захватил с собой. Я же тебе говорил, что я почти нищий, но меня поддерживает моя женщина, и иногда кое-что мне перепадает.
Чарльз ничего не ел с ланча, кроме двух пирожков, чашки чая, который дали ему в гараже, и двух маленьких шоколадок Питера Морана, но не чувствовал голода. Его слегка поташнивало, и как будто ком застрял в горле, не давая ему говорить. Они перешли дорогу, миновали Пятидесятнические Виллы, и первые капли дождя упали на тротуар, оставив на нем темные пятна. Если он сядет в машину, подумал Чарльз, он не сможет контролировать действия Питера. И он сможет поехать куда угодно, например, за город, в какое-нибудь отдаленное место — лес или пустошь. А к этому времени уже совсем стемнеет.
Машина появилась в поле зрения, и Чарльзу показалось, что сейчас Питер предложит ему побежать к ней, пока дождь не разошелся. Он подумал о доме на Руксетер-роуд, пустом, хорошо знакомом ему, но незнакомом Питеру. Там есть припрятанные свечи. Действительно, это может стать настоящим Убежищем, где при необходимости он сможет спрятаться или даже запереться.
— Я раньше жил там, — сказал Чарльз. — Моя семья раньше жила там, так точнее. Мы переехали, потому что дом решили переделать в многоквартирный. Вот тот дом, посередине, был наш.
Под щеткой стеклоочистителя Питер обнаружил квитанцию за парковку. Он сорвал ее, выругавшись. Оказалось, он внес недостаточно денег, чтобы хватило на оплату с пяти до половины седьмого, когда счетчики выключают. Отпирая машину, он дал волю эмоциям, а затем спросил:
— Кто сейчас там живет?
— Никто, но у меня есть ключ.
— Что? С собой? — Питер Моран как-то странно посмотрел на него. Чарльзу взгляд не понравился, хоть толком объяснить, почему, он бы не смог. Это был незнакомый взгляд, и Чарльза насторожило, как одновременно напряглось тело Питера и на лбу выступила испарина, как судорожно он облизнул бледные губы таким же удивительно бледным языком. — Так ты полагаешь, что мы могли бы сейчас войти и перекусить там? И переждать грозу? — Он заулыбался. — Конечно же, это лучше, чем в машине.
— Только надо подойти к черному входу, — сказал Чарльз.
Питер достал из багажника наполовину заполненную сумку, из которой высовывалось горлышко бутылки.
— Жратва, — небрежно бросил он. — Ты узнаешь, говорят ли еще так в Россингхеме. И, кажется, ты хотел, чтобы я рассказал о нем? Так?
— Даже очень.
Когда они завернули за угол на Фонтейн-роуд, дождь разошелся всерьез. Гроза отступала, слабые раскаты грома погромыхивали вдалеке, но казалось, что небеса разверзлись.
— Может, побежим? — предложил Питер.
— Запросто! — откликнулся Чарльз.
Он приоткрыл ворота в запущенность сада. Задняя стена домов возвышалась как отвесная скала. Молния осветила разбитые окна, наполовину засохшие лозы дикого винограда, цепляющиеся за разбитую штукатурку. Чарльз шел впереди. Он понимал, что к дверям надо подойти первым. Питер не должен заметить, что на самом деле у него нет никакого ключа. Несколько обманных движений пальцами, и Чарльз толчком распахнул дверь.
Густая темнота встретила их, но здесь внизу в ящике стола должны быть свечи и спички. Чарльз зажег свечи и положил спички к себе в карман. Маленький и абсолютно бесполезный нож напомнил о себе.
— Как я понимаю, ты ходишь сюда часто, — заметил Питер.
— Мы поднимемся наверх, там уютнее. — Чарльз сделал вид, что не расслышал его, и пошел к лестнице, показывая дорогу.
Наверху было светлее. Чарльз передал одну свечу Питеру, оставив себе пару. Дождь заливал окна, стучал по крыше. Мальчик промок насквозь, рубашка прилипла к телу, вода капала с волос. Не обращая на это внимания, Чарльз принялся искать ключ от большой комнаты, где еще осталась кое-какая мебель. Стараясь сделать это как бы между прочим, он посмотрел в личину с обеих сторон двери, но ключа не было. Не оказалось его и на гвоздике рядом с дверью.
— А неплохое у тебя здесь местечко, — одобрительно протянул Питер, подняв свечу над головой и внимательно оглядываясь вокруг. — Мне особенно нравится вон та кушетка.
В слабом свете стекла длинного окна поблескивали, и казалось, что заглядываешь в огромный аквариум, в котором почему-то вода струилась потоком, а далеко, в темной синеве, словно золотые рыбки, плавали огоньки уличных фонарей. В комнате было тепло и душно, сильно пахло пылью, и Чарльз почувствовал, как начинает потеть.
Питер бросил еду на металлическую садовую скамейку — пара завернутых в бумагу пирожков, кексы, банка колы. Пощупав рукой бутылку, Питер грустно вздохнул:
— Теплая. Но вряд ли у тебя здесь найдется холодильник
Чарльз покачал головой. Что-то здесь изменилось. Исчезли кое-какие вещи, например, нет двух стульев, сняты длинные рваные розовые занавески, и, как он сумел разглядеть, вместе с ними исчезла и паутина. И самое неприятное, что нет ключей. Раз их не оказалось в дверях, а члены Лондонского Центра никогда их оттуда не вынимали, значит, все ключи исчезли.
— Ты насквозь промок, — заметил Питер.
— Как и вы.
— Давай я вытру тебя свитером. Он шерстяной, я сейчас достану его из сумки.
Чарльз зажмурил глаза и почувствовал, как заныло сердце. Более того, ему показалось, что все внутри опустилось. Надо же быть таким глупым, чтобы привести Питера сюда, да еще подняться наверх!
Потоки воды струились по стеклам. Они, казалось, были более плотными, чем кирпичная стенка или оконные рамы. И за водопадом Чарльз с трудом смог разглядеть что-то зеленое, мигающее.
Питер осторожно накинул свитер ему на голову и принялся сушить волосы. Шерстяной свитер, как только впитал влагу, остро запах овцой. Две свечи, которые Чарльз поставил на подлокотники металлической скамейки, горели вытянутым ровным пламенем. В их свете предметы отбрасывали темные длинные тени. Тонкая угловатая тень Питера Морана походила на монстра Франкенштейна, который схватил в свои лапы какого-то гидроцефала и пытался задушить его, а может быть, бил по болтающейся огромной голове.
Чарльз без паники освободился от свитера и пригладил рукой взъерошенные волосы. Питер стоял слишком близко, в упор смотрел на него, но не касался рукой.
— Иди сюда, садись. Давай перекусим.
Он устроился в шезлонге с рваной шелковой обивкой и похлопал рукой рядом. Чарльзу показалось, что по телу расползлись мурашки, и в глазах потемнело.
— Иди же! — повторил Питер.
Никакая в мире сила не сдвинет его с места, решил Чарльз. Дождь неистовствовал за окном, с такой силой стучал по крыше и фасаду, что у него создалась иллюзия, будто весь этот грохот в его собственной голове, что так пульсирует его кровь. Питер передвинул шезлонг ближе к Чарльзу и застенчиво монотонно заговорил:
— Когда я был приблизительно твоего возраста и только поступил в Россингхем, я был очень одинок. Мне казалось, что все покинули меня. Я был счастлив дома и совсем не хотел уезжать в школу. К Россингхему я никак не мог привыкнуть, мне казалось, что меня никто не любит, да, признаться, я и сам никого не любил.
Чарльз думал о лестнице и о том, как выбраться на крышу. Конечно же, это возможно. Наверняка Манго и, может быть, Грэхем тоже проделывали такое. Надо только залезть по откидной лестнице на чердак, поднять ее за собой и с чердака через люк выбраться на шиферную крышу…
