Елена Арсеньева - Повелитель разбитых сердец
Сыплются они и на нас с мужем.
Не могу удержаться от того, чтобы не записать рассказ Максима. У него в редакции побывала… Елена Феррари!
В это с трудом можно поверить. Максим был совершенно потрясен ее визитом.
Явилась эта особа с соблюдением всех законов этикета, для начала передав свою карточку. На ней значился только ее псевдоним: Елена Феррари, поэтесса . Максим говорит, что при виде ее имени его чуть удар не хватил. Первым побуждением было достать из ящика письменного стола револьвер и встретить эту особу выстрелом в упор. Однако потом он решил не давать воли чувствам и посмотреть, как будут развиваться события дальше. Велел своему секретарю впустить посетительницу, а сам все же переложил оружие во внутренний карман пиджака.
Елена Феррари явилась, как всегда, в черном. Однако в ней ничего не осталось от облика зловещей комиссарши, какой мы помнили. Максим сказал, что она была одета скорее как богатая вдова, которая тем не менее не собирается хоронить себя заживо после смерти мужа. Шляпа, вуаль, руки, унизанные кольцами, перчатки… Вид у нее был вполне европейский, платье – дорогое, и теперь, по словам Максима, она скорее напоминала итальянскую аристократку, но никак не еврейку, а тем паче – цыганку, как это было раньше, в Петрограде.
Внешность ее просто-таки взывала к утонченной любезности со стороны хозяина кабинета, однако Максим не спешил оказать ей эту любезность: не поздоровался и даже не предложил сесть. Несколько мгновений Елена Феррари смотрела на него сквозь вуаль, потом подняла ее и усмехнулась очень ярко накрашенными губами:
– Я не ожидала, что вы окажетесь настолько злопамятны, господин Мансуров.
– Уверяю вас, что нет! – Максим не отказал себе в удовольствии вступить с ней в словесную дуэль. – Кабы я был злопамятен, я не велел бы пускать вас в свой кабинет, это во-первых, а во-вторых, сделал бы только один телефонный звонок…
– Куда, в полицию? – перебила его Феррари. – Это было бы напрасно. Уверяю вас, что я здесь с официальной миссией, поэтому никаких претензий ни к моим документам, ни у властей ко мне быть не может.
– Ну, кто здесь всерьез обращает внимание на миссионеров Совдепии! – усмехнулся Максим. – Ваши документы, о боже… Это нонсенс!
– Я представляю отнюдь не Москву, – невозмутимо возразила Феррари, усаживаясь безо всякого приглашения, ибо поняла, что не дождется его. – Я здесь с миссией Международного Красного Креста, а вы прекрасно знаете, что даже власти Стамбула, какими бы дикарями они ни были, не рискнут связываться с Красным Крестом. Тем паче если я прибыла от его американского отделения.
Она говорила правду. Кажется, это единственная организация, которая пользуется уважением местных властей. Слишком большие деньги платит им Красный Крест, а кроме того, штаб-квартира его американского представительства находится не собственно в Стамбуле, а на пришвартованном у его пристани итальянском пароходе «Адриа», то есть как бы на территории третьего государства. Турки отчаянно пытаются налаживать отношения со Штатами, оттого и носятся с Красным Крестом, словно курица с яйцом.
Максим был искренне озадачен:
– Вы что же, теперь обитаете в Америке? Тогда спаси ее бог. Видимо, в скором времени можно ожидать, что Белый дом станет зваться Красным.
Видимо, Елена Феррари приняла эту откровенную издевку как комплимент, потому что рассмеялась:
– Не о чем беспокоиться ни вам, ни обитателям Белого дома! Я оставила заблуждения молодости и окончательно разошлась с прежними друзьями. А впрочем, не жду, чтобы вы мне поверили, и не собираюсь тратить время на убеждения. Тем паче что в Стамбуле я не столько по делам Красного Креста, сколько по своим личным делам. Собственно, я здесь ради вас.
Максим – человек очень храбрый. Пожалуй, можно сказать, что он обладает редкой разновидностью смелости – абсолютным бесстрашием. И все же, как он сказал мне, при этих словах его невольно пробрал холодок.
– Неужели у моего подъезда снова стоит ваш комиссарский «Кадиллак» с революционным матросом за рулем? Я отлично помню, чем окончился ваш прошлый визит ко мне! Или на сей раз вы желаете предложить мне работу в Красном Кресте? Но у меня, как видите, уже есть дело. – Он похлопал по крышке письменного стола.
– Да, я знаю, – кивнула Елена Феррари. – Ваша газетенка является рупором идей барона Врангеля. С вашей помощью он пытается оживить этот труп, называемый Белым движением. Однако всем известно, что этот труп уже совершенно разложился. Оживить его нельзя.
– Ого, – негромко сказал Максим, пристально поглядывая на ее оливково-бледное лицо, в котором вдруг мелькнули краски жизни. – Похоже, вы еще не вполне расстались с заблуждениями молодости!
Елена Феррари улыбнулась, но тут же вновь стала серьезной. Даже суровой, и Максиму показалось, что в ее утонченном лице проглянула прежняя комиссарская свирепость, которую он запомнил на всю жизнь.
– Послушайте, господин Мансуров, довольно играть словами. Давайте перейдем к делу. Неужели вам не надоело прозябание в этой дыре? Вы могли бы жить совершенно иначе! Вы тратите свои силы, повторяю, на попытку воскресить то, что давно и безнадежно погибло, да и с самого начала было обречено на поражение. Вы лучше меня знаете, что позиция Врангеля не пользуется поддержкой союзного командования. Вообще никто, кроме нескольких русских идеалистов, уже не верит в крушение нового российского режима. Не пора ли и вам расстаться с заблуждениями молодости ?
– Вы что, сударыня? – спросил до крайности изумленный Максим. – Предлагаете мне вернуться в Россию?
Мгновение она смотрела ему в глаза своими огромными черными глазами. Максим сказал мне потом, что у него появилось ощущение, будто они нарисованы на ее лице. В них не было ни жизни, ни глубины.
– А вы бы вернулись? – небрежно спросила Елена Феррари.
– Если бы имел удовольствие увидеть, как вас ставят к стенке, то непременно рискнул бы! – ответил он.
Это уже было оскорбление. Максим надеялся, что после его слов Елена Феррари уйдет сама и ему не придется вышвыривать ее из своего кабинета, хотя очень хотелось поступить именно так. Но если она и впрямь имела охранительные грамоты Американского Красного Креста, подобный демарш мог вызвать неудовольствие властей, а барон Врангель просил свое окружение не вступать с ними ни в какие конфликты.
Однако отвратительная гостья не ушла, а только снова растянула в гуттаперчевой улыбке свои красные губы.
– У меня нет никакого желания заманивать вас обратно в Россию и видеть, как там ставят к стенке вас , – проговорила она. – Я предлагаю вам другое – хорошо оплачиваемую работу. Если вы хотите издавать газету – извольте. Желаете призывать с ее страниц к уничтожению «красной заразы» и петь дифирамбы «белой кости, голубой крови» – да на здоровье. Вам все будет сходить с рук. Но…
– Но что я должен делать взамен? – перебил ее Максим.
– Я так и знала, что мы поймем друг друга, ведь мы же интеллигентные люди! – сказала Елена Феррари после некоторой паузы. – Взамен вы должны будете переехать в Париж и войти в руководство некоего объединения, которое планируют создать недобитки всех оттенков: белые, зеленые, вылинявшие красные и так далее. Оно будет называться РОВС, Русский Общевойсковой Союз. Нам , – она выделила это слово, – было бы желательно видеть в руководстве данной организации своего человека. Труд ваш будет вознагражден так, что какие-либо соображения этического порядка не будут иметь значения. Кроме того, вы сохраните жизнь свою и своих близких.
– То есть она предложила мне выдавать комиссарам своих товарищей по борьбе, ты представляешь? – воскликнул Максим, пересказывая мне эту сцену. – Я уже сделал шаг, чтобы открыть перед ней дверь и предложить отправиться к черту, как вдруг меня пронзило ощущение полной нереальности происходящего. Елена Феррари, какой я ее помнил, была далеко не глупа. Она знала меня и мою семью достаточно хорошо. Она должна была понимать: никогда, ни при каких обстоятельствах, ни за какие деньги, ни под какой угрозой я не принял бы подобного предложения. А окажись я в обстоятельствах безысходных, предпочел бы пустить пулю в лоб, только бы не сотрудничать с красными. И я понял: это нелепое, опереточное предложение было только предлогом, поводом явиться ко мне и втянуть меня в разговор. Зачем? Ведь на самом деле ей было нужно от меня что-то другое. Но что?
Кажется, Елена Феррари поняла, что Максим разгадал ее игру, потому что на ее неистово напомаженных губах мелькнула усмешка.
– А впрочем, бог с вами, – сказала она легко. – Живите как хотите, поддерживайте кого угодно, верьте во что заблагорассудится. И ненавидьте новый советский строй, как вам в голову взбредет. Тем более что… – Она вдруг махнула рукой, и горькая складка исказила ее красивое, порочное лицо. – Тем более что даже не нами, а нашими предшественниками и учителями, французскими якобинцами, уже было сказано, что Революция пожирает своих героев… Я не солгала вам, когда в самом начале сказала, что рассталась с заблуждениями молодости. Я совершенно не желаю, чтобы Революция, которой я отдала столько сил, ради которой стольким пожертвовала, пожрала в конце концов и меня.
