Артур Конан Дойль - Самые знаменитые расследования Шерлока Холмса
На полях четким почерком Холмса была заметка:
«Второй самый опасный человек в Лондоне».
– Поразительно! – сказал я, возвращая тетрадь. – Это же карьера достойного солдата.
– Совершенно верно, – сказал Холмс. – До определенного момента так и было. Он всегда отличался железными нервами, и в Индии все еще рассказывают, как он полз по трубе за раненым тигром-людоедом. Существуют деревья, Ватсон, которые достигают определенной высоты, а затем внезапно уродливо искривляются. То же самое часто происходит и с людьми. У меня есть теория, что каждый индивид в своем развитии повторяет всю череду своих предков и что подобное внезапное обращение к добру или злу означает какое-то сильное влияние, однажды воздействовавшее на его родословную. Человек, так сказать, становится олицетворением истории собственной семьи.
– Ну, это несколько фантастично.
– Что же, я не настаиваю. Но, какой бы ни была причина, полковник Моран сбился с пути. Хотя обошлось без открытого скандала, но в Индии ему стало слишком жарко. Он вышел в отставку, приехал в Лондон и вновь приобрел дурную репутацию. Именно тогда его и прибрал к рукам профессор Мориарти, при котором он одно время играл роль начальника штаба. Мориарти щедро снабжал его деньгами и прямо использовал лишь для одной-двух работ высшего класса, за которые не взялся бы ни один заурядный преступник. Возможно, вы что-то помните о смерти миссис Стюарт из Лодера в 1887 году. Нет? Ну, я убежден, что руку тут приложил Моран, но ничего доказать было нельзя. До того умело полковник Моран маскировался, что даже когда с шайкой Мориарти было покончено, мы не смогли изобличить его. Вы помните, я тогда навестил вас и закрыл ставни, опасаясь выстрелов из духового ружья? Несомненно, вы сочли меня мнительным. Но я точно знал, что делаю, так как знал о существовании этого редкостного оружия и еще я знал, что целиться будет один из лучших стрелков в мире. Когда мы были в Швейцарии, он последовал за нами с Мориарти, и, без всякого сомнения, это ему я был обязан пятью страшными минутами над Рейхенбахским водопадом.
Вы, конечно, понимаете, что во время моего пребывания во Франции я внимательно читал газеты, высматривая шанс разделаться с ним. Пока он был на свободе, в Лондоне я влачил бы самую жалкую жизнь. Ночью и днем его тень падала бы на меня, и рано или поздно ему представился бы удобный случай. Что мне оставалось делать? Я не мог застрелить его, едва увидев, так как оказался бы сразу на скамье подсудимых. Обращаться в полицейский суд не имело смысла. Судья не мог бы вмешаться на основании, как ему представилось бы, подозрений, взятых с потолка. Итак, сделать я ничего не мог. Но я следил за сообщениями о любых преступлениях, зная, что рано или поздно я до него доберусь. Затем – смерть Рональда Эйдера. Наконец-то мой шанс! Исходя из того, что я знал, разве можно было сомневаться, что к ней причастен полковник Моран? Он играл в карты с юношей и из клуба последовал за ним до его дома; он выстрелил в него через открытое окно. Никаких сомнений быть не могло. Одних пуль хватило бы, чтобы накинуть ему на шею петлю. Я сразу приехал. Меня увидел дозорный, который, я знал, тут же известит полковника о моем возвращении. Он, конечно, свяжет мой нежданный приезд со своим преступлением и перепугается. Я не сомневался, что он попытается убрать меня со своей дороги НЕМЕДЛЕННО и для этого прибегнет к своему смертоносному ружью. Я устроил для него отличнейшую мишень перед окном и предупредил полицию, что может потребоваться их вмешательство (кстати, Ватсон, вы с безошибочной точностью определили их присутствие в этом подъезде). Я занял, как мне казалось, удобный пост для наблюдения, не подозревая, что он выберет тот же дом, чтобы атаковать. Ну, а теперь, дорогой Ватсон, надо ли мне объяснить еще что-то?
– Да, – ответил я. – Вы же не упомянули, по какой причине полковнику Морану понадобилось убить высокородного Рональда Эйдера.
– А! Но тут, мой дорогой Ватсон, мы вступаем в сферу предположений, где способен ошибиться и самый логичный ум. Исходя из имеющихся фактов, любой человек может создать собственную гипотезу. И почему бы вашей не оказаться не менее верной, чем моя?
– Так гипотеза у вас есть?
– Полагаю, что объяснить факты несложно. Согласно расследованию, полковник Моран и юный Эйдер незадолго до убийства выиграли, будучи партнерами, значительную сумму. Ну, а Моран, конечно, передергивал – я уже давно знал, что он шулер. По моему мнению, в день убийства Эйдер заметил, что Моран шулерничает. Вероятнее всего, он поговорил с ним с глазу на глаз, пригрозив ему изобличением, если он добровольно не откажется от своего членства в клубе и не обещает никогда больше в карты не играть. Маловероятно, что юнец вроде Эйдера сразу же учинил бы грандиозный и грязный скандал, тут же разоблачив столь известного человека много его старше. Скорее всего, он действовал примерно так, как предполагаю я. Для Морана же исключение из клуба означало полный крах, так как он жил на свои подтасованные выигрыши. А потому он и убил Эйдера, который в ту минуту подсчитывал, сколько денег и кому он должен возвратить, так как не желал получить выгоду от мошенничества своего партнера. А дверь он запер, чтобы мать и сестра не застали бы его врасплох и не пожелали узнать, что означают эти столбики монет и список. Достаточно логично?
– Не сомневаюсь, что вы добрались до истины.
– Это подтвердится или будет опровергнуто в ходе процесса. Но так или иначе, полковник Моран больше не будет нас беспокоить, знаменитое духовое ружье фон Хердера украсит музей Скотленд-Ярда, а мистер Шерлок Холмс вновь будет свободен посвящать себя разгадыванию тех интересных маленьких проблем, которые сложная жизнь Лондона поставляет в изобилии.
Черный Питер
Мне не приходилось видеть моего друга в более прекрасной форме и умственно и физически, чем в 1895 году. Его растущая слава принесла с собой необъятную практику, и я был бы повинен в непростительной несдержанности, если бы даже слегка намекнул, кем были некоторые именитые клиенты, переступавшие скромный порог нашей квартиры на Бейкер-стрит. Впрочем, Холмс, как все великие художники, жил только ради своего искусства, и, за исключением герцога Холдернесского, мне редко доводилось видеть, чтобы он запрашивал сколько-нибудь значительное вознаграждение за свои неоценимые услуги. Он был настолько не от мира сего – или настолько привередлив, – что часто отказывал богатым и влиятельным людям, если их проблемы его не привлекали, но неделями отдавал себя всего делу какого-нибудь скромного клиента, если это дело отличали необычные и интригующие особенности, которые воспламеняли его воображение и были вызовом его проницательности.
В этом достопамятном девяносто пятом одно странное и необъяснимое дело сменяло другое, начиная от знаменитого расследования внезапной смерти кардинала Тоски – расследования, которое он провел по прямому желанию его святейшества Папы, – и кончая арестом Уилсона, дурнопрославленного фальшивомонетчика, арестом, избавившим лондонский Ист-Энд от рассадника всяческой заразы. Потом, почти сразу же после этих знаменитых дел, последовала трагедия в «Вудсомменс Ли» при крайне темных обстоятельствах смерти капитана Питера Кэри. Никакой отчет о деяниях мистера Шерлока Холмса не будет полным без рассказа об этом крайне необычном деле.
В первую неделю июля мой друг исчезал из нашей квартиры так часто и настолько долго, что мне стало ясно: он ведет какое-то расследование. Тот факт, что в течение этой недели к нам заглядывали личности довольно непотребного вида и спрашивали капитана Бэзила, позволил мне заключить, что Холмс прибегнул в этом деле к одной из своих многочисленных масок, пряча под вымышленным именем свою грозную личность. У него имелось минимум пять маленьких приютов в разных частях Лондона, где он мог преобразиться для избранной роли. Мне он ни словом не обмолвился о том, чем занимается. А у меня не было привычки навязываться с расспросами. Первый намек на суть расследования, который я получил от него, был поистине неожиданным. Он ушел до завтрака, и я как раз сел за стол, когда он вошел в комнату, не сняв шляпы и держа под мышкой, будто зонтик, длинную пику с зазубренным наконечником.
– Господи помилуй, Холмс, – вскричал я, – неужто вы разгуливали по Лондону с этой штуковиной?
– Я только съездил к мяснику и назад.
– К мяснику?!
– И вернулся с прекрасным аппетитом. Нет никаких сомнений, мой дорогой Ватсон, в пользе разминки перед завтраком. Но, готов побиться об заклад, вы ни за что не отгадаете, какой была эта разминка.
– И пробовать не стану.
Со смешком он налил себе кофе.
– Загляни вы в подсобное помещение лавки Аллардайса, то увидели бы свиную тушу, подвешенную к потолку на крюке, и джентльмена без сюртука, яростно поражающего ее вот этим оружием. Энергичным субъектом был я, и я убедился, что и напрягая все силы, не могу пронзить свинью с одного удара. А вы не хотели бы попробовать?
