Неле Нойхаус - Глубокие раны
Риттер был заметно удивлен отсутствием восторга.
— Дневники были написаны левшой, в то время как Вера правша, — сделал он лаконичное заключение. — И это является доказательством.
— Доказательством чего? — поинтересовался Боденштайн.
— Доказательством того, что Вера в действительности не тот человек, за которого себя выдает! — Риттер вскочил со своего стула. — Так же как и Гольдберг, Шнайдер и Фрингс! Все четверо хранят какую-то мрачную тайну, и я хотел выяснить, какую!
— По этой причине вы были у Гольдберга? — спросила скептически Пия. — Вы действительно думали, что он с готовностью расскажет вам все, о чем он молчал более шестидесяти лет?
Риттер не обратил внимания на ее возражение.
— Я был в Польше и производил там поиски. К сожалению, больше не осталось очевидцев событий, которых можно было бы об этом спросить. Потом я был у Шнайдера и у Аниты — все то же самое! — Он изобразил на лице гримасу отвращения. — Все трое валяли дурака, эти самоуверенные, заносчивые старые нацисты с их дружескими вечерами и пустой болтовней! Я и раньше их терпеть не мог, каждого из них.
— И когда эти трое не захотели вам помочь, вы их отправили на тот свет, — сказала Пия.
— Точно. С помощью «Калашникова», который всегда держу при себе. Задерживайте меня, — дерзко обратился к ним Риттер. Затем повернулся к Боденштайну: — Зачем мне нужно было убивать этих троих? Они были совсем древними. Время все уже сделало за меня.
— А Роберт Ватковяк? Что вам надо было от него?
— Мне была нужна информация. Платил я ему за то, что он мне рассказывал о Вере. Кроме того, я мог ему сказать, кто в действительности был его отцом.
— Откуда же вам это известно?
— Мне много чего известно, — ответил Риттер надменно. — То, что Роберт являлся внебрачным сыном Ойгена Кальтензее, — это все сказки. Матерью Роберта была семнадцатилетняя горничная польского происхождения, работавшая в Мюленхофе. Зигберт насиловал ее до тех пор, пока бедняжка не оказалась в положении. Его родители сразу отправили сына в университет в Америку и заставили бедолагу тайно рожать в подвале. После этого она исчезла навсегда. Я предполагаю, что они убили ее и закопали где-нибудь на своем участке.
Риттер говорил все быстрее, его глаза блестели как в лихорадке. Боденштайн и Пия молча слушали.
— Вера могла бы отдать его кому-нибудь для усыновления, пока он еще был младенцем, но она заставила страдать его за то, что он был досадной ошибкой. Одновременно она наслаждалась тем, что он ею восхищался и боготворил ее! Она всегда была высокомерной и считает себя неприкасаемой. Поэтому так и не уничтожила ящики со всем взрывоопасным содержимым. Неудачей стал для нее тот факт, что Элард, как назло, тесно сдружился с реставратором, и у него возникла идея реставрировать мельницу.
Голос Риттера был преисполнен ненависти, и Пия осознавала всю величину жажды мести и горечи. Он злобно засмеялся.
— Ах да, и Роберт был на совести Веры. Когда Марлен, как нарочно, влюбилась в Роберта — своего сводного брата, — возникла ужасная ситуация! Марлен было всего четырнадцать, а Роберту — лет двадцать пять. После несчастного случая, в котором Марлен потеряла ногу, Роберта выгнали из Мюленхофа. Вскоре после этого началась его криминальная карьера.
— У вашей жены нет ноги? — переспросила Пия и вспомнила, что Марлен Риттер действительно при ходьбе подтягивала левую ногу.
— Да.
Некоторое время в небольшом офисе было совершенно тихо, не считая жужжания компьютера. Пия быстро переглянулась с Боденштайном, по лицу которого, как всегда, невозможно было понять, что у него в голове. Если информация Риттера, пусть даже частично, соответствовала действительности, то она в самом деле была сенсационной. Получается, что Ватковяка убили, так как он узнал от Риттера правду о своем происхождении, что привело к конфронтации с Верой.
— Это событие также будет упомянуто в вашей книге? — поинтересовалась Пия. — Мне это вообще-то представляется довольно рискованным.
Томас помедлил с ответом, потом пожал плечами.
— Мне тоже, — сказал он, не глядя на нее. — Но мне нужны деньги.
— Что скажет ваша жена на то, что вы напишете нечто подобное о ее семье и ее отце? Ей это вряд ли понравится.
Риттер сжал губы в узкую полоску.
— Между семьей Кальтензее и мной идет война, — ответил он с нотой патетики в голосе. — А в каждой войне бывают жертвы.
— Семейство Кальтензее так просто с этим не смирится.
— Они уже выдвинули свои войска на позиции, — Риттер вынужденно улыбнулся. — Существует временное судебное решение и предупредительный иск против меня и издательства. Кроме того, Зигберт мне постоянно угрожал. Он сказал, что я больше не получу никаких тантьем,[30] если когда-либо предам гласности свои лживые утверждения.
— Дайте нам дневники, — попросил его Боденштайн.
— Они не здесь. Кроме того, эти дневники являются страховкой моей жизни. Это единственное, что у меня есть.
— Надеюсь, что вы не заблуждаетесь. — Пия достала из сумки трубочку. — Вы наверняка не будете возражать против анализа слюны?
— Нет, не буду. — Риттер засунул руки в задние карманы джинсов и критически посмотрел на нее. — Хотя не могу себе представить, для чего это нужно.
— Чтобы мы могли быстрее идентифицировать ваш труп, — холодно ответила Пия. — Я опасаюсь, что вы недооцениваете опасность, которой себя подвергаете.
Блеск в глазах Томаса стал враждебным. Он взял из рук Кирххоф ватную палочку, открыл рот и провел ею по внутренней стороне слизистой оболочки.
— Спасибо, — Пия взяла палочку и надлежащим образом закупорила ее в соответствующий футляр. — Завтра мы пошлем к вам наших коллег за дневниками. А если вы почувствуете, что в отношении вас существует какая-то угроза, позвоните мне. Моя визитная карточка у вас есть.
— Я не знаю, можно ли полностью доверять Риттеру, — сказала Пия, когда они шли через парковочную площадку. — Мужчина одержим местью. Даже его брак — это чистой воды месть.
Вдруг ей что-то пришло в голову, и она резко остановилась.
— Что случилось? — спросил Боденштайн.
— Эта женщина в его офисе, — сказала Пия и попыталась припомнить разговор с Кристиной Новак. — «Красивая, темноволосая, элегантная» — это может быть та же самая женщина, с которой Новак встретился в Кёнигштайне перед домом!
— Действительно, — Боденштайн кивнул. — Мне она тоже показалась знакомой. Я только не пойму, откуда. — Протянул Пие ключи от автомобиля. — Я сейчас вернусь.
Он опять пошел в здание и поднялся по лестнице на верхний этаж. Перед дверью немного подождал, чтобы отдышаться, затем позвонил. Дама в приемной удивленно захлопала искусственными ресницами, увидев его.
— Вы знаете, кто эта женщина, которая недавно была у господина доктора Риттера? — спросил он.
Она оглядела его с ног до головы, наклонила голову и потерла указательный и большой палец правой руки.
— Возможно.
Оливер понял. Он достал бумажник и вынул купюру в двадцать евро. Женщина скорчила презрительную гримасу, которую только купюра в пятьдесят евро смогла превратить в улыбку.
— Катарина… — Она схватила купюру и опять протянула руку. Боденштайн вздохнул и опять дал ей двадцатку. Секретарша запихнула обе купюры в голенище сапога. — Эрманн. — Она наклонилась вперед и заговорщицки понизила голос: — Из Швейцарии. Живет где-то в Таунусе, когда бывает в Германии. Ездит на черной «пятерке» с цюрихскими номерами. А если вы кого-нибудь знаете, кто ищет порядочную секретаршу, вспомните обо мне. Мне уже надоела эта лавочка.
— Я поспрашиваю, — Оливер, который воспринял эти слова как шутку, подмигнул ей и вставил свою визитную карточку в клавиатуру компьютера. — Пришлите мне мейл. С биографией и дипломами.
Боденштайн быстро шел между рядами припаркованных автомобилей, одновременно проверяя входящие сообщения на своем мобильном телефоне. При этом он чуть не наткнулся на черный автофургон. Пия как раз писала эсэмэску, когда Боденштайн подошел к своему «БМВ».
— Мирьям должна проверить, правда ли то, что рассказал нам Риттер, — объяснила она и накинула ремень безопасности. — Может быть, существуют еще церковные книги за 1942 год.
Боденштайн включил зажигание.
— Женщину, которая перед нами была у Риттера, зовут Катарина Эрманн, — сказал он.
— Вот как? Та самая, у которой четыре процента долей участия? — Пия была удивлена. — Какое же отношение она имеет к Риттеру?
— Спросите меня что-нибудь полегче. — Боденштайн вырулил свой «БМВ» с парковочного места и нажал клавишу ответного звонка на мультифункциональном руле. Через некоторое время ответил Остерманн.
— Шеф, здесь дым стоит коромыслом, — раздался его голос из динамика. — Нирхоф и эта новая собираются организовать специальную комиссию по пенсионерам и по Монике.
