Наталья Борохова - Адвокат по сердечным делам
Человек никак не отреагировал на ее возвращение. Он так и держал в руке веник, выставив его в сторону проезжей части. Похоже, ему не было дела ни до кого и ни до чего на свете и, поравнявшись с ним, Елизавета решилась все-таки осторожно опустить стекло. На обочине стоял манекен! Вернее, нечто, сотворенное по облику и подобию человека. Издалека его вполне можно было принять за местного жителя, торгующего вениками.
Словно в подтверждение ее догадке, из-за кустов вдруг выскочил вполне живой гражданин.
– Эй, сударыня, вениками интересуетесь? Березовый веник в бане – первое дело! Дешево отдам.
Дубровская приобрела пять веников и положила их на заднее сиденье, опасаясь клещей. Мужичок был доволен, поскольку покупательница с ним не торговалась и выложила за дешевый товар вполне приличную цену.
Но у девушки был вполне определенный расчет.
– Какая интересная задумка! – похвалила она, показывая на чучело в куртке.
– Рекламный ход, – порадовался мужик. – Это наш кормилец – Степан. Мой батька его сделал, взяв за основу туловище и голову старого манекена из магазина. Мы его утяжелили, насыпав песок внутрь. В ногах у него металлические прутья, типа кости скелета, и мешки с песком для веса и устойчивости. Сначала он у нас возле калитки стоял, пугая непрошеных гостей. Но потом мы его для торговли приспособили. А что? Веники, овощи с огорода, опять же пирожки – влет расходятся! И все благодаря Степану!
– Очень натурально сработано, – произнесла Дубровская, вглядываясь в безжизненное лицо манекена.
– На то и был расчет! – продолжал хвастаться мужик. – Водители – народ избалованный и боязливый. Завидев картонку с надписью «Пирожки, беляши», уже давно никто не останавливается. Здесь – совсем другое дело! Подъезжают ради любопытства. А раз остановились, как уж тут не купить себе какую-нибудь безделицу? Кто-то даже фотографируется рядом с ним, опять же за плату. А что? И людям удовольствие. И нам прибавка!
– А вы не боитесь конкурентов? Наверняка уже кто-нибудь покушался на вашего кормильца? – спросила Дубровская, чувствуя сильное волнение.
– А я в кустах сижу, наблюдаю, чтобы его кто-нибудь не спер или не покалечил ради глупости. Был, правда, один случай зимой, когда какая-то раззява Степана моего едва не раздавила. Сам-то я в это время ненадолго отлучился. Прибегаю, и вот оно! Степан – на обочине, а водителя нет! Насилу мы его тогда починили. В божеский вид привели и опять на место поставили. Мечтаю я для него форму гаишника справить да полосатый жезл в руки вложить. Тогда мало кто не остановится, если его завидит…
Дубровская содрогнулась, представив себе, что почувствовала бы Евгения, увидев распростертое на дороге тело человека в милицейской форме.
Она наскоро распрощалась с предприимчивым мужичком и пожалела, что у нее нет с собой фотоаппарата. Возвращаясь по темной лесной дороге в город, она думала о том, что у Евгении Швец в свое время не хватило мужества взглянуть в лицо своему страху. Ведь тогда все закончилось бы для нее, даже не начавшись. Но она проявила непростительную, если не сказать преступную трусость. Ведь она думала, что на обочине лежит живой человек! Но, как бы то ни было, она уже с лихвой расплатилась за свое малодушие. Дубровская знала, что семья Швец пережила не лучшие времена, собирая разбитое буквально по частям. Легче всего, как ни странно, пришлось Василисе. Девочка мигом вычеркнула из памяти веселую тетю, заявив по-детски безапелляционно, что ее совсем не устраивало то, что Машенька все время лезла к ее отцу с поцелуями. В последнее время она совсем забросила ребенка и ее сказки стали неинтересными.
Иван мучился дольше, ведь он уже не был ребенком. На какое-то время он даже переехал в студенческое общежитие, где жизнь била ключом. Родители не наседали на него с требованием вернуться домой, но через месяц он и сам устал от бытовой неустроенности общаги. Его тепло приняли дома, словно он приехал из какой-то далекой и опасной поездки. О Машеньке никто не вспоминал, и юноша сам удивился, поняв, что его впечатление о ней тускнеет день ото дня, заслоняется другими, более яркими событиями и ложится на полку, как давно прочитанная книга, к которой уже не хочется возвращаться.
Александр, пережив ужасное потрясение, долго зализывал раны. Он взвешивал на весах памяти свое страстное увлечение, которое едва не стоило ему семьи, и удивлялся тому, как он был глуп. Приняв обычное плотское влечение за любовь, он повторил ошибку многих мужчин среднего возраста, решивших на рубеже сорока лет всю свою жизнь переписать заново. Раньше Швец с иронией относился к подобным вещам в чужом исполнении, а сейчас он с ужасом понимал, что оказался ничем не лучше этих «козликов». Машенька вскружила ему голову, лишила рассудка, а потом нанесла нокаутирующий удар прямо в солнечное сплетение. Теперь он даже был рад тому, что у них ничего не получилось. Страшно представить, какой оказалась бы их совместная жизнь, вздумай он пойти на поводу у своих желаний! Но больше всего Александра занимала теперь собственная жена. Вернее, его вина перед ней.
Евгения не сказала ему ни слова упрека, и это беспокоило его сильнее, чем самая дикая сцена ревности. Лучше бы она била посуду, швыряла на пол семейные фотографии и резала ножницами его одежду. Она не грозила ему разводом, не натравливала на него своих подруг и родственников. Она просто тихо жила рядом с ним. Даже прежнего рвения к работе у нее не осталось, что было вообще на нее не похоже. Может, она утратила вкус к жизни? И Александр старался, как мог. Перво-наперво он вернул в дом Нурию. Старая женщина долго сопротивлялась, но, узнав, через какие испытания пришлось пройти ее любимым детям, она вернулась в их дом. Все медленно приходило в норму. Нурия вернула дому прежнюю теплоту и уют. Она, как с ребенком, возилась со своей хозяйкой, заставляя ее есть и попутно обучая Женьку жизненным премудростям. Теперь Евгения со многим соглашалась и стала намного мягче и женственнее. Она уделяла больше времени дочери и сыну, раньше возвращалась домой. Александр сильно удивился, застав ее однажды в гостевой комнате. Нет, она не злилась, не рыдала, не сидела, уставившись в одну точку. Она яростно сдирала со стен обои. Комната выглядела наполовину голой.
– Я решила, что у нас больше не будет в доме гостевой комнаты, – сказала она Александру. – Думаю, что бы нам здесь устроить? Может, еще один кабинет?
– А может, лучше еще одну детскую? – спросил он, виновато улыбнувшись.
Тогда она ему ничего не ответила…
Но они продолжили сдирать обои вместе, уничтожая призраки прошлого, которым больше не было места в их общем доме.
