Маргарет Мерфи - Падает мрак
Бандит поморгал в растерянности глазами, вздрогнул — похоже, он только сейчас осознал, что у него в руке револьвер, — и с почти забавной осторожностью положил его на траву.
— Кругом! На колени!!!
Джеф беспрекословно подчинился. Кто-то положил руку Лоусону на плечо:
— С вами все в порядке, шеф?
Лоусон приложил пальцы к виску — они стали липкими от крови:
— Да вроде…
Он опустил глаза: светло-голубая ткань рубашки пропиталась кровью. Мелькнула мысль: «Боже правый! Неужели я ранен?» Лоусон ощупал бок. Ничего.
— Со мной полный порядок, — произнес он с некоторым недоумением.
Касаветтес лежал на земле. Двое полицейских держали его под прицелом. Он был бледен как полотно, дыхание с хрипом вырывалось из груди, на лице застыло выражение удивления.
— Доктора! — спохватился Лоусон.
На лужайку въехала машина «скорой помощи» и затормозила рядом с автомобилем без номеров. Лоусон задержал медработников, забиравших Касаветтеса.
— Мне это еще понадобится, — объяснил он, выуживая из кармана раненого свой мобильник.
— А я-то собирался подарить тебе новый, дружище.
Слабая улыбка играла на губах Касаветтеса. Из рации в машине без номеров донеслось слабое потрескивающее эхо его голоса: «…новый, дружище».
Касаветтес прикрыл глаза:
— Черт побери!
— Нам удалось незаметно прикрепить к твоей одежде радиопередатчик, — признался Лоусон. — Все, что ты говорил по дороге, слышали в машине преследования.
Касаветтес вцепился в рукав рубашки Лоусона, силясь что-то сказать. Лоусон нагнулся к нему. Касаветтес улыбнулся и прохрипел:
— Она мертва, Лоусон. Ты только что убил Клару, ты, несчастный ублюдок!
Глава сорок восьмая
Опустошенная и измученная, Клара проспала несколько часов. Она проснулась, чувствуя себя больной. Ока мертва, Клара. Лора мертва. И Элинор. Ты убила их обеих. Навязчивый голос проникал в каждую клеточку ее мозга. Ей не удавалось забыть, как она терзала Брайана Келсолла во время судебного процесса.
Ты разъяснила присяжным, что Келсолл испытывал что-то вроде ревности к сексуальной свободе своей дочери, поэтому, когда он узнал об интрижке Лоры с человеком намного старше себя, девушка не нашла в себе сил признаться, что по собственной воле принимала участие в сексуальных играх Алекса Мартина. Она заявила, что он ее изнасиловал. И они поверили тебе, потому что ты была так убедительна! Господи! Ты даже заставила их сочувствовать Алексу Мартину! «Я верю ему, господа присяжные, а вы?» И потому что ты — привлекательная, умная женщина, они подумали: «Конечно, мы верим вам, миз Паскаль. Вы не стали бы защищать виновного человека, не так ли?»
Но доказательства! Доказательств не было. То есть они были, но Мартин успешно скрыл их. Клара пыталась убедить себя, что обнаружить видеозаписи и фотографии должно было обвинение: это их работа, а значит, их ошибка, не ее.
Мартин имел право на компетентную защиту — даже виновные имеют на это право. Да, но тебе было этого мало, разве нет, Клара? Ты всегда должна была блистать!
Я думала, она лжет! Даже если и так, почему ты отказалась от предложения обвинения посмотреть видеозаписи допросов? Не потому ли, что тебе было страшно: ведь тогда ты вряд ли столь настойчиво смогла бы представлять черное белым? Или ты боялась, что ощутишь, разделишь боль Лоры, и это может повредить защите человека, который — ты понимала это в глубине души! — был реально опасен?
Клара застонала, вспоминая, через какие мучения она заставила пройти эту девушку на свидетельской трибуне! Бесконечные вопросы, корректно сформулированные, разумеется, потому что симпатии присяжных всегда на стороне потенциальной жертвы насилия. А ты слишком умна, чтобы настраивать против себя присяжных, не так ли, Клара? Когда Лора сломалась, бессильная что-либо доказать, Клара истолковала это как признание вины, признание того, что девушка лгала, и — что совсем уже непростительно — убедила в этом присяжных.
В результате твоей искусной аргументации, ловкого обмана свидетелей, аккуратного инструктажа Алекса Мартина умерла женщина, две, считая Лору, конечно, считая Лору. Еще одна женщина фактически уничтожена садистскими, тщательно рассчитанными оскорблениями и запугиванием: Анжела Хаттон никогда не будет прежней.
Стальная дверь была слегка приоткрыта. Келсолл оставил свет включенным. Газета валялась на полу. Клара подняла ее и заставила себя читать. Она не станет себя жалеть. Мартин задушил всех своих жертв одним и тем же способом. Келсолл поступил так же — зажал ей пальцами нос и закрыл ладонью рот. Он все время пытался сказать ей, почему она здесь, но она отказывалась понимать. А ведь Лора подробно описала это в суде: как она боролась, потеряла сознание, пришла в себя несколько часов спустя в постели Мартина. Сбитая с толку, до смерти напуганная, девушка подчинилась его требованиям.
Пока Клара читала и перечитывала статьи об ужасных преступлениях, она почувствовала, будто что-то стучится в ее сознание. Прислушалась: какая-то музыка. Она не сразу ее узнала, звуки казались искаженными, будто долетали из-под воды. Да нет, не в музыке дело, это у нее опять сознание мутится. Клара прилегла на несколько минут на матрац. Вскоре неприятное ощущение прошло, и она узнала мелодию: Эрик Клэптон, «Если увижу тебя в раю».
Келсолл проигрывал эту песню снова и снова. Клара испугалась: неужели он намеревается последовать за Лорой — покончить с собой? Она звала его, пока не охрипла. Он не пришел.
Когда Клара впала в забытье, группа технической поддержки добурилась до подвала. Серый наконечник дрели появился на мгновение и сразу исчез, несколько крупинок песчаника еле слышно прошуршали, струйкой сбежав на каменный пол. Но Клара ничего не видела и не слышала: в ее мозгу звучали голоса девушек, которых она никогда не встречала в жизни, но знала, что они обвиняют ее и обвиняют справедливо.
После напряженной паузы констебль Джим Теннант аккуратно вытащил дрель.
Второй коп протянул ему аудиовизуальный зонд, который Джим медленно, мучительно медленно, с бесконечной осторожностью просунул в просверленный узкий канал. Техники надели наушники. На мониторе они увидели Кларин смутный серый силуэт. Поглядели друг на друга с одним и тем же немым вопросом в глазах. Покачали головами — ничего: ни единого движения, ни единого звука, только едва слышная музыка, которая доносилась из-за приоткрытой двери подвала. Потом — тишина. Запись закончилась.
Прошли секунды, минуты, пока тишина не загрохотала в их ушах оглушительным ревом. И тут Джим поднял палец. Вот! Тишина. Стон. Потом снова стон. Они переглянулись, и Джим улыбнулся: она жива!
Когда Клара пришла в себя, над ней стоял Келсолл.
Сердце заколотилось в горле, но головокружение помешало ей двинуться. Собрав все силы, Клара заставила себя сесть. В голове что-то неистово пульсировало, будто мозг вот-вот взорвется в черепе.
Келсолл разглядывал что-то в своем бумажнике. Фотокарточка Лоры? Клара снова почувствовала глухой неумолимый стук вины в висках: что ты наделала, Клара, видишь, что ты наделала?
Келсолл вздрогнул. Казалось, он только сейчас догадался о ее присутствии.
— Внимательно следи за своей девочкой, заботься о ней. Потому что стоит буквально на секунду отвернуться…
В голосе его не слышалось угрозы, и от этого Кларе стало еще больней. Глаза горели, но слез не было.
Он повернулся, чтобы уйти.
— Мистер Келсолл!
Он остановился и посмотрел на нее, сквозь нее.
— Мистер Келсолл, пожалуйста… Пожалуйста, не делайте ничего…
Что, Клара? Ты собиралась сказать, не делайте ничего, о чем будете сожалеть? Посмотри на него: ты вырвала у него сердце. Смерть — подарок по сравнению с тем, что он переживает теперь.
— В чем дело, миз Паскаль? — Он опять заговорил с ней насмешливым тоном. — Испугались, что будете похоронены здесь заживо?
— Я не о себе. — Клара с усилием выдавливала каждое слово. — Правда, не о себе…
На лице Келсолла отразилось сомнение: неужели она и в самом деле сострадает ему? Он вновь вгляделся в фотографию в бумажнике, и на лицо вернулась привычная гримаса боли. Келсолл поднял глаза, взгляд был пустым и безжизненным.
— Невозможно убить мертвого человека, адвокат Паскаль.
Келсолл поставил ногу на первую ступеньку, и Клара испугалась, очень испугалась, что он все же решил покончить с собой. Она сказала первое, что пришло ей в голову, единственное, как ей казалось, что могло бы остановить его:
— Лора не захотела бы…
Он обернулся, его глаза сверкали.
— Не смей! — Голос поднялся до искаженного страданием вопля. — Не смей говорить о ней! — Он дрожал от ярости и горя.
Все его чувства были сосредоточены на Кларе, ни он, ни она не подозревали о миниатюрном отверстии, которое появилось в известке в дальнем углу подвала, не видели они и светлых известковых крошек на серых каменных плитах. С другой стороны стены двое полицейских наблюдали за ними на мониторе. Еще тридцать человек, укрывшись в садах и зданиях, окружающих дом, ждали их приказа, в любую секунду готовые к стремительному броску. В машине напротив дома люди Касаветтеса ели чипсы и негромко слушали «Радио-1».
