Рэй Брэдбери - Голливудские триллеры. Детективная трилогия
— На покойника, которого ты встретил. Под дождем. Вчера ночью. Там, на стене. Погоди.
Рой подошел к огромной двойной двери павильона. Я последовал за ним. Он открыл дверь. Мы выглянули наружу.
Черный, украшенный искусной резьбой катафалк с прозрачными стеклами как раз уезжал прочь по аллее киностудии, мотор с прогоревшим глушителем страшно ревел.
— Держу пари, я знаю, куда он поехал, — сказал Рой.
8Мы объехали вокруг киностудии по Гауэр-стрит на старом, потрепанном роевском «фордике» 1927 года выпуска.
Мы не видели, как черный катафалк въехал на кладбище, но когда мы подкатили к воротам и остановились, похоронная машина как раз выезжала из аллеи между надгробиями.
Минуя нас, катафалк вывез гроб на залитую ярким солнечным светом улицу.
Мы повернули головы, провожая взглядом черный автомобиль, выезжающий из ворот с тихим шуршанием, почти неслышным, словно полярное дыхание арктических льдин.
— В первый раз вижу, чтобы катафалк вывозил гроб с кладбища. Опоздали!
Я обернулся и увидел хвост автомобиля, направлявшегося на восток, обратно в сторону киностудии.
— Куда опоздали?
— К твоему покойнику, идиот! Идем!
Мы уже почти подошли к дальней стене кладбища, как Рой вдруг остановился.
— Господи, это ж его могила.
Я посмотрел туда же, куда смотрел Рой, — футах в десяти над нами на мраморе было выгравировано:
ДЖ. Ч. АРБУТНОТ, 1884–1934 ПОКОЙСЯ С МИРОМ
Это был один из тех похожих на древнегреческий храм склепов, где хоронят знаменитостей: запертая на замок чугунная решетка, а за ней массивная внутренняя дверь из дерева и бронзы.
— Не мог же он сам выйти оттуда, а?
— Нет, но что-то там было, на лестнице, и я узнал его лицо. А кто-то другой знал, что я это лицо узнаю, и позвал меня посмотреть.
— Замолчи. Идем.
Мы пошли по дорожке.
— Гляди в оба. Мы ведь не хотим, чтобы нас застукали за этим глупым занятием.
Мы подошли к стене. Разумеется, на ней ничего не было.
— Я же говорил: даже если тело было здесь, мы опоздали, — вздохнул Рой и окинул взглядом стену.
— Нет, посмотри-ка. Вон там.
Я указал на вершину стены.
На ней виднелись две отметины, словно что-то прислоняли к ее верхнему краю.
— Лестница?
— И еще здесь, внизу.
Примерно в пяти футах, под соответствующим углом, у подножия стены в траве было два полудюймовых углубления от лестницы.
— И здесь. Видишь?
Я показал Рою продолговатую вмятину на траве, там, куда упало что-то тяжелое.
— Так-так, — пробормотал Рой. — Похоже, Хеллоуин продолжается.
Рой присел на траву и длинными костлявыми пальцами провел по отпечатку, оставленному тяжелым телом — всего двенадцать часов назад оно лежало здесь под холодным дождем.
Я присел рядом с Роем, разглядывая продолговатое углубление, и вздрогнул.
— Я… — начал было я, но осекся.
Ибо между нами легла чья-то тень.
— Добрый день!
Над нами грозно возвышался дневной кладбищенский сторож.
Я бросил на Роя быстрый взгляд.
— Это та могила? Давно здесь не был. Это…
Надгробная плита по соседству была засыпана листьями. Я смахнул пыль. Под нею оказалась полустертая надпись: «СМАЙТ. 1875–1929».
— Это она! Дедушка, дорогой! — воскликнул Рой. — Бедняга. Умер от воспаления легких. — Рой помог мне смести оставшуюся пыль. — Я так любил его. Он…
— А где ваши цветы? — спросил суровый голос над нами.
Мы с Роем так и застыли.
— У мамы, она принесет, — сказал Рой. — Мы пошли вперед, чтобы найти могилу. — Рой оглянулся через плечо. — Да вон и мама.
Кладбищенский сторож, человек немолодой и весьма недоверчивый, чье лицо очень смахивало на потертый надгробный камень, бросил взгляд в сторону ворот.
Вдалеке, где-то возле бульвара Санта-Моника, по улице шла женщина с букетом цветов.
«Слава богу», — подумал я.
Сторож недовольно хмыкнул, пожевал челюстями, развернулся и медленно пошел прочь между могил. Как раз вовремя, потому что женщина остановилась и пошла в другую сторону, удаляясь от нас.
Мы вскочили. Рой схватил с ближайшей могилки несколько цветков.
— Ты что!
— К черту! — Рой кинул цветы на могилу дедушки Смайта. — На случай, если этот дядька вернется и удивится, почему нет цветов, после всего, что мы ему натрепали. Идем!
Мы отошли ярдов на пятьдесят и выждали время, притворяясь, будто беседуем, хотя почти ничего не говорили. Наконец Рой тронул меня за локоть.
— Осторожно, — прошептал он. — Смотри в сторону. Не гляди в упор. Он возвращается.
Старый сторож действительно подошел к тому месту у стены, где остался продолговатый след от упавшего тела.
Он поднял голову и увидел нас. Я тут же обнял Роя за плечо, как бы утешая его.
Потом старик наклонился и пальцами, как граблями, причесал траву. И вскоре уже ничто не напоминало о тяжелом предмете, который прошлой ночью, при проливном дожде, якобы свалился откуда-то сверху.
— Теперь ты веришь? — спросил я.
— Интересно, куда поехал тот катафалк? — произнес Рой.
9Когда мы снова въезжали в главные ворота киностудии, нам навстречу опять прошелестел катафалк. Пустой. Словно долгий вздох осеннего ветра, он выплыл из ворот, свернул за угол и умчался, возвращаясь в страну Смерти.
— Черт! Все в точности как я и предполагал! — Не отпуская руля, Рой обернулся назад, на пустынную улицу. — Это начинает мне нравиться!
Мы направились туда, откуда выехал катафалк.
Впереди, по противоположной стороне улицы, шагал Фриц Вонг, будто управляя машиной или ведя за собой невидимый военный отряд, он чертыхался и что-то бормотал себе под нос; острый профиль рассекал воздух пополам, а на голове красовался черный берет: Фриц единственный в Голливуде носил берет и сцеплялся с каждым, кто осмеливался ему об этом сказать!
— Фриц! — окликнул его я. — Рой, останови!
Фриц небрежной походкой подошел к нам, облокотился на автомобиль и поприветствовал нас в уже знакомой манере:
— Здорово, марсианский придурок на велосипеде! А это что за странная макака за рулем?
— Здорово, Фриц, сукин… — Я осекся и проблеял: — Рой Холдстром, величайший в мире изобретатель, создатель и гениальный творец динозавров!
Монокль Фрица Вонга блеснул огнем. Он пристально взглянул на Роя своим китайско-немецким оком, затем решительно кивнул.
— Друг Питекантропа Прямоходящего — мой друг!
Рой с чувством пожал ему руку.
— Мне понравился ваш последний фильм.
— Понравился! — вскричал Фриц Вонг.
— Я был в восторге!
— Хорошо. — Фриц взглянул на меня. — Что нового за это утро?
— Ты не заметил, здесь происходит что-то странное?
— Только что здесь прошагала римская фаланга из сорока человек. По десятому павильону бегала горилла, волоча собственную голову. Из мужской уборной выкинули одного художника-постановщика, он «голубой». Иуда устроил в Галилее забастовку, требует, чтобы платили больше сребреников. Нет-нет. Ничего странного, иначе я бы заметил.
— А мимо никто не проезжал? — подсказал Рой. — Похоронная процессия?
— Похоронная процессия! Думаете, я бы не заметил? Погодите-ка! — Его монокль блеснул в сторону ворот, затем в сторону натурных площадок. — Да, черт побери. Я даже подумал с надеждой: вдруг это катафалк Демилля[203], мы могли бы отпраздновать. Он поехал вон туда!
— А что, сегодня где-то снимают похороны?
— Да в каждом павильоне: тухлые сценарии, актеры, вялые как трупы, английские режиссеры-гробовщики, своими кривыми лапами они не сумеют принять роды даже у кита! Ведь вчера был Хеллоуин, верно? А сегодня настоящий мексиканский День мертвых[204], первое ноября, так почему на «Максимус филмз» не должны его отмечать? Мистер Холдстром, где вы откопали эту развалюху?
— Это, — произнес Рой, приходя в тихую ярость, как Эдгар Кеннеди[205] в старой комедии Хэла Роуча[206], — машина, с которой Лорел и Харди[207] торговали рыбой в той самой короткометражке, в тридцатом году. Она обошлась мне в пятьдесят баксов плюс семьдесят за покраску. Прочь с дороги, сэр!
Фриц Вонг, в восторге от Роя, отскочил назад.
— Через час, марсианин! В столовке! Приходи обязательно!
Мы попыхтели дальше среди полуденной толпы, свернули за угол. Рой направил машину в сторону Спрингфилда (штат Иллинойс), Нижнего Манхэттена и Пиккадилли.
— Ты знаешь, куда мы едем? — спросил я.
— Черт побери, на студии есть отличное место, где можно спрятать тело. Кто его там заметит? На натурных площадках среди абиссинцев, греков, чикагских гангстеров, приведи туда хоть шесть десятков уличных банд и сорок полковых оркестров Сузы[208], никто ничего не пронюхает! Дружище, этот труп должен быть где-то здесь!
