Елена Михалкова - Время собирать камни
Паковались молча, не говоря ни слова, кроме тех случаев, когда нужно было о чем-то спросить. И не более.
После того как милиция вчера увезла тело и закончилась уже привычная Тоне суета вокруг них, когда все ушли и они остались одни, Виктор так накричал на нее, что до сих пор при одном воспоминании об этом у нее начинали подрагивать руки. «Я стала истеричкой, — подумала она отстраненно, обращаясь к дому, — и виноват ты».
Она уложила одежду, посуду, белье и теперь пыталась понять, за что же взяться. Было ясно, что упаковать все они не успеют, но ей хотелось увезти хотя бы основную часть. И оставить то, за чем можно не возвращаться.
Полочки, которые она смастерила еще для городской квартиры, с резными дракончиками по краям, стояли уже пустые — Виктор в первую очередь упаковал свои книги, а уже потом принялся за остальное. Ей было безумно жалко бросать полочки здесь даже ненадолго, хотя разумнее будет им тут повисеть, чем валяться у отца в гараже. На ближайшее время, пока они будут жить у Тониных родителей и подыскивать квартиру, вещи решено было сложить именно там. Впрочем, Виктор не сомневался, что это всего-навсего на неделю.
И все же… Тоня достала отвертку и встала на табуретку, собираясь открутить шурупы, на которых держались полочки. Отвертка выскользнула из руки; наклоняясь за ней, Тоня выронила из кармана что-то маленькое, серебристое, похожее на небольшую рыбку; рыбка упала на пол и скользнула под диван.
— Ты поаккуратнее не можешь? — сквозь зубы процедил Виктор. — Мало того, что мы по твоей милости бежим отсюда, как зайцы, так ты еще решила мобильник угробить.
— Не мобильник, а трубку, — вспыхнув, поправила его Тоня и опустилась на колени. — Почему, кстати, по моей милости?
— Потому что это ты, милая моя, солнышко лесное, так любезно оставила вчера для нашего маньяка открытую дверь. Странно, что он сам нас не подождал. А подарочек оставил тебе в благодарность.
Тоня залезла рукой под диван и стала шарить там. Виктор продолжал что-то язвительно говорить, но она на время отключилась, сосредоточившись на поисках телефона. И только когда вылезла, сжимая аппарата в руке, услышала окончание фразы:
— …И поскольку траты теперь, благодаря тебе, нам предстоят немаленькие, учись нормально обращаться с дорогими вещами.
Тоня подняла голову. Виктор стоял прямо над ней, губы его были крепко сжаты. Он даже не подумал сам достать телефон. Волна внезапного гнева окатила ее, словно горячей водой. Траты? Благодаря ей? Да о чем он говорит сейчас, когда ей так страшно! О каком-то паршивом телефоне?
Глядя мужу прямо в глаза, она размахнулась и швырнула телефон со всей силы куда-то в стену. Раздался звонкий удар, Виктор вздрогнул и повернул голову. На его глазах большое настенное зеркало в витой раме осыпалось осколками на упавший на пол телефончик, словно окатывая серебристую рыбку волной. Виктор сжал зубы, перевел взгляд на Тоню, немного удивленно смотревшую на последствия своего гнева.
— Молодец, — улыбнулся он. — Давай, давай, круши все вокруг, релаксируй. Авось легче станет, что так облегчила жизнь убийце. Слушай, только чего же нам мелочиться? Давай уж сразу оба разобьем!
Он быстро достал из кармана свой сотовый и бросил его в ту же сторону. Ударившись в стену за разбитым зеркалом, телефон упал, аккумулятор из него вывалился и отлетел в угол.
Тоня взглянула в лицо мужа, перевела взгляд на раму, ощерившуюся осколками, опустилась на стул и заплакала.
У Сережи Прокофьева болела голова. К тому же с глазами творилось что-то непонятное, наверное, зря он их так тер вчера вечером. Двойняшки всю ночь беспокоились, издерганная Наталья с утра накричала на него, а следующей ночью он опять не смог выспаться. Попробуй тут выспись, в их-то квартирке! Соседи пройдут в кухню — и то слышно, а тут двое младенцев…
Голова болела, хотелось спать и тереть глаза, но Прокофьев понимал, что последнего делать нельзя — будет хуже. На столе лежали задания по двум делам, а он еще не разобрался с запросами в паспортные столы по делу калиновского убийцы, и со страхом ожидал, когда Коломеев поинтересуется, почему прошло столько времени, а данных до сих пор нет. Данные были, но не по всем жителям. Вздохнув, Прокофьев потянул к себе листок с фамилиями. Елки-палки! Еще тридцать человек! Почему-то ему казалось, что меньше.
Три минуты Прокофьев тупо сидел, прикрыв глаза и ни о чем не думая. Наконец подвинул к себе телефон и начал набирать номер, обводя карандашом первую фамилию в списке…
Тоня сидела за столом, когда в дверь постучали. Виктор вышел и через минуту вернулся с охотником. Женька поздоровался, задержал взгляд на заплаканном Тонином лице.
— Извиняюсь, я не вовремя? — спросил он, топчась на месте. От его сапог на полу остались две лужицы, и Тоня подумала, что надо будет протереть пол, но потом вспомнила, что уже не надо.
— Нет-нет, Женя, все в порядке, — торопливо сказала она. Мысль о том, что мужичок уйдет и они опять останутся вдвоем с Виктором, испугала ее. — Вы что-то хотели…
— Да нет, я спросить только — может, помочь чем? А то, думаю, уезжают люди сегодня, собраться им когда… Времени-то уж почти и не осталось. Во сколько машина-то приедет?
— Вечером, в пять, — отозвался Виктор, складывая в коробку какие-то документы.
— Ну, вот видите! Давайте я помогу чем-нибудь. Может, шкафчик там разобрать или еще чего…
— Спасибо, Женя, — благодарно сказала Тоня. — Мы уже сами почти все сделали. Вот только… Женя, если вы мне рецепты своего печенья чудесного дадите, я вам буду очень, очень благодарна.
— А, рецепты! Да что ж рецепты? Ерунда, ей-богу, скажу, конечно. А лучше бумажку какую дайте, я и запишу.
— Да, да, сейчас найду листок… Садитесь к окну. Только осторожнее, тут на газете осколки лежат, у нас… у нас зеркало разбилось.
— Ничего, я подвину. В общем, записывайте, Антонина Сергеевна.
Тоня достала ручку и бумагу и присела напротив охотника. Она почувствовала себя гораздо лучше. В мужичке, несмотря на его нелепую внешность, чувствовалась такая уверенность, которая действовала на нее успокаивающе.
— Значит, первое, то, которым в последний раз угощал. Оно с гречишным медом.
— А, так вот почему такой привкус был!
— Угу, от меда. Кстати, у Степаниды Семеновны полный поднос дома стоит, забыл захватить, а то угостил бы вас.
— Я все равно к ней попрощаться зайду, — грустно улыбнулась Тоня, — так что если захотите — угостите. Вещи вот только соберу и зайду.
— Ну и славно. Значит, мед берете и масло и все вместе в кастрюльке на паровой бане подогреваете…
Сашка вышел из комнаты, когда остальные еще сидели за столом, и накинул теплую куртку. Когда он натягивал сапоги, в коридор выглянул Колька.
— Ты чего второе не доел? Мать обиделась.
— Да дело у меня одно есть…
— Какое дело?
— Да пустяковое.
— Какое пустяковое?
— Коль, ты иди, а? — попросил Сашка. — Не грузи меня сейчас. Сказал — дело, значит, дело.
Колька внимательно взглянул на брата, и блеск в глазах Сашки ему не понравился.
— Сань, ты че задумал?
— Да так, — усмехнулся Сашка, застегивая молнию на куртке, — попрощаться хочу кое с кем.
— Сдурел, что ли? С кем попрощаться? С Чернявскими?
— А хоть бы и с ними!
— Все, Сань, кончай блажить, раздевайся…
— Коль, отвали. Не твое дело. Ну могу я приколоться напоследок, а? Нет, скажи, могу? Вот я и пошучу, как Чернявский пошутил. Вот я и поприкалываюсь. А ты иди, компот допивай, а то мать и в самом деле обидится.
— Да что у тебя за приколы такие? — Колька покраснел в темноте, но Сашка не увидел. — Ты вот что, раздевайся и топай домой. Чтобы не делал этого, ясно?
— Ты о чем? — весело удивился Сашка. — Чего не делал?
— Того, что задумал. Дай им уехать спокойно. Юлька сама виновата.
Сашка шагнул к брату и схватил того за грудки.
— Да в чем же, Коленька, она виновата? В том, что этот козел…
Колька без труда оторвал руки Сашки и крепко сжал их.
— Сань, возвращайся домой, — неожиданно спокойно произнес он. Сашка пыхтел, пытаясь вырваться, но Колька держал его крепко. — Иди давай, не дури. Пожалуйста.
Сашка расслабился, хитро взглянул на брата, и Колька выпустил его.
— Значит, сам хочешь? — спросил Сашка. — Ну давай, давай.
— Что ты выдумываешь? Ничего я не хочу!
— А то я не знаю. Ну, давай, флаг тебе в руки…
Он махнул рукой и открыл дверь в комнату. Кольку обдало волной теплого воздуха — мать час назад затопила. Он постоял, потоптался минуту и наконец принял решение. Не раздумывая больше, оделся и вышел наружу.
Яблони в большом почтальоновом саду, который он никак не мог привыкнуть называть садом Чернявских, стояли в инее. Колька провел рукой по одной ветке, и на руке остался белый след. Перед крыльцом замедлил шаги, остановился в нерешительности. Постоял, обдумывая то, что собирался сделать, и толкнул дверь. Как он почему-то и ожидал, она была открыта. Ну что ж, ему везет. Колька усмехнулся и тихо вошел внутрь.
