Майкл Коннелли - Пуля для адвоката
— Что концентрация следов пороховых частиц на разных пластинах сильно различается.
— То есть?
— Максимальный уровень СПЧ наблюдался на пластинах А и В, взятых с рук мистера Эллиота. Дальше происходит резкий спад: на пластинах С, D, Е и F видим незначительное количество частиц, а на G и Н они отсутствуют полностью.
Она снова проиллюстрировала свои слова с помощью указки.
— И что это означает?
— То, что СПЧ на руках и одежде мистера Эллиота появились не в результате выстрела.
— Вы можете пояснить?
— Прежде всего равномерное распределение частиц на правой и левой руках предполагает, что оружие держали двумя руками.
Она подошла к манекену и подняла его руки так, что они образовали букву V, а потом согнула пальцы вокруг деревянного макета пистолета.
— Но в подобной позиции должно наблюдаться повышенное содержание СПЧ на других частях одежды, особенно на рукавах куртки.
— Однако образцы, взятые полицией, ничего такого не показывают, верно?
— Совершенно верно. Они показывают обратное. Концентрация веществ на одежде в любом случае должна быть меньше, чем на руках, но не в такой степени.
— Что это значит с точки зрения эксперта?
— Это свидетельствует о множественных переносах. Первый произошел в машине «четыре-альфа», когда подсудимого посадили на заднее сиденье со скованными за спиной руками. Вещества оказались на его руках, и какая-то их часть вторично переместилась на переднюю часть куртки в результате обычных движений рук и тела. Это продолжалось до тех пор, пока у подсудимого не забрали одежду.
— А как насчет полного отсутствия частиц на рубашке?
— Думаю, все это время куртка была застегнута.
— Доктор, считаете ли вы как эксперт, что мистер Эллиот мог получить такое распределение СПЧ на своей одежде и руках в результате выстрела из огнестрельного оружия?
— Нет, это невозможно.
— Спасибо, доктор Арсланьян. Вопросов больше нет.
Я вернулся на свое место и, нагнувшись, прошептал Эллиоту:
— Если после этого у них не возникнет сомнение, тогда я не знаю…
Эллиот кивнул и тихо произнес:
— Никогда не тратил десять тысяч долларов с такой пользой.
Я мог бы возразить, что и сам неплохо поработал, но решил промолчать. Голанц попросил судью устроить перерыв перед перекрестным допросом свидетеля, и тот дал согласие. Я заметил, что в зале царит необычное оживление. Доктор Арсланьян явно придала процессу свежий импульс.
Через пятнадцать минут мне предстояло узнать, что приготовил Голанц, чтобы дискредитировать или сбить с толку моего свидетеля. Но вряд ли у него имелось что-нибудь серьезное, иначе он не стал бы просить о перерыве. Он бы сразу встал и набросился на Шами.
Во время перерыва я подошел к столику обвинения. Голанц помечал в своем блокноте вопросы. Он не поднял голову.
— Что? — спросил Голанц.
— Мой ответ — нет.
— На какой вопрос?
— Если ты предложишь моему клиенту сделку с признанием вины. Мы не заинтересованы.
Голанц ухмыльнулся.
— Не смеши, Холлер. У тебя неплохой свидетель, только и всего. Суд не закончился.
— А еще у меня есть капитан французской полиции, который завтра расскажет, как Рилц посадил за решетку семерых отъявленных головорезов. Причем двое из них в прошлом году сбежали из тюрьмы и никто не знает, где они. Они могут находиться где угодно. Например, в Малибу.
Голанц отложил авторучку и взглянул на меня.
— Да говорил я с твоим инспектором Клузо.[15] У него на лице написано, что он скажет все, что тебе угодно, если ты оплатишь ему перелеты первым классом. В конце встречи он достал «звездную карту» и спросил, не знаю ли я, где живет Анджелина Джоли. Очень серьезный свидетель.
Я специально просил капитана Пепэна не слишком увлекаться «звездной картой». Видимо, не помогло. Я поспешил сменить тему.
— Кстати, где немцы?
Голанц оглянулся, словно проверяя, действительно ли их нет на месте.
— Я рассказал семье Рилц, что ты будешь строить защиту, очерняя память их сына и брата, и им надо быть к этому готовыми, — произнес он. — Сообщил, что ты хочешь вспомнить о проблемах Йохана, которые возникли у него во Франции пять лет назад, и использовать это для отмазки его убийцы. Объяснил, что ты собираешься выставить его этаким немецким жиголо, соблазнявшим богатых клиентов по всему Западному побережью, как мужчин, так и женщин. И знаешь, что ответил мне отец?
— Нет, не знаю.
— Он сыт по горло американским правосудием, и они уезжают.
Тут мне следовало отпустить какую-нибудь остроумную и циничную шутку, но я не нашелся что ответить.
— Не волнуйся, — успокоил Голанц. — В любом случае я им позвоню и сообщу вердикт.
— Отлично.
Я оставил его за столиком и вышел в коридор, чтобы посмотреть, как там мой клиент. Он стоял, окруженный журналистами. Успешное выступление Шами Арсланьян придало ему уверенности, и теперь он работал на большое жюри — общественное мнение.
— Они столько времени охотились за мной, а настоящий убийца все еще на свободе!
Хорошая, яркая реплика. Звучит убедительно. Я хотел пробиться к нему сквозь толпу репортеров, но меня остановил Деннис Войцеховский.
— Идем со мной! — бросил он.
Мы отошли в конец коридора.
— В чем дело, Циско? Ты куда-то пропал.
— Работал. У меня есть сведения из Флориды. Будешь слушать?
Накануне я пересказал ему историю Эллиота про «организацию». Сначала она показалась мне абсолютно искренней, но на трезвую голову я вспомнил, что «все врут», и попросил Циско проверить.
— Выкладывай, — кивнул я.
— Я обратился к одному частному детективу в Форт-Лодердейле, мы раньше с ним работали. Знаю, что Тампа на другом конце штата, но мне нужен был парень, на которого можно положиться.
— Понимаю. Что он раскопал?
— Семьдесят восемь лет назад дед Эллиота основал бизнес по производству фосфатных удобрений. Он расширил дело, потом его продолжил отец Эллиота, а за ним и сам Эллиот. Но, видимо, ему не хотелось марать руки в фосфатах, и он продал компанию через год после смерти отца. Подробности сделки неизвестны. Судя по газетным статьям того времени, фирма ушла за тридцать два миллиона.
— А как насчет организованной преступности?
— Мой парень не обнаружил никаких следов. Он считает, что это была чистая и законная сделка. Эллиот говорил, что он только «крыша» и его послали отмывать чужие деньги. Он ничего не говорил про продажу фирмы и полученную выручку. Он тебе врет.
Я кивнул.
— Хорошо. Спасибо, Циско.
— Я тебе нужен в суде? У меня еще остались кое-какие дела. Говорят, номер седьмой не пришел в суд?
— Да, пропал без вести. Нет, ты мне не нужен.
— Ладно, я с тобой свяжусь.
Он направился к лифтам, а я остался смотреть, как мой клиент разглагольствует среди журналистов. Внутри начало саднить, и пока я прокладывал к нему путь сквозь толпу, это ощущение становилось сильнее.
— Все, все, ребята, — сказал я. — Больше никаких комментариев. Никаких комментариев!
Я схватил Эллиота за руку и потащил за собой по коридору. Отмахнувшись по пути от репортеров, я нашел тихое местечко, где мы могли побеседовать наедине.
— Уолтер, что ты делаешь?
Мой клиент самодовольно улыбнулся. Он поднял кулак над головой и потряс им в воздухе.
— Надираю им задницы. Прокурору, шерифу — всем этим мерзавцам.
— Может, лучше не спешить? У нас еще полно работы. Мы выиграли битву, но не всю войну.
— Да ладно, Микки. Дело в шляпе. Она была великолепна. Черт, я готов на ней жениться!
— Хорошо, но сначала посмотрим, как она справится с перекрестным допросом, а потом будешь веселиться.
К нам подскочила еще одна журналистка; я попросил ее отойти и опять обратился к Эллиоту:
— Слушай, Уолтер, нам надо поговорить.
— Давай.
— Я поручил частному детективу проверить твою историю с Флоридой и выяснил, что все это чушь. Уолтер, ты мне солгал, а я просил тебя не лгать.
Эллиот покачал головой, словно недовольный тем, что я порчу ему праздник. То, что я поймал его на лжи, казалось ему легким неудобством, досадной мелочью, о которой не стоило беспокоиться.
— Почему ты солгал, Уолтер? Зачем придумал эту историю?
Он пожал плечами.
— Историю? Прочел ее в одном сценарии. Фильм по нему так и не сняли. Но сюжет я запомнил.
— Но почему? Я твой адвокат. Ты можешь рассказать мне все. Я просил тебя говорить правду, а ты солгал. Зачем?
Наконец он взглянул мне в лицо.
— Я знал, что должен зажечь в тебе огонь.
— Какой огонь? О чем ты?
— Пойдем, Микки. Давай не будем…
Он повернулся, чтобы идти в зал, но я схватил его за руку.
— Нет, я хочу услышать. Какой огонь ты собирался зажечь?
