Елена Арсеньева - Помоги другим умереть
– В Тынду?! – присвистнул Олег. – Каким боком? Разве Дорпроект работал на БАМ? На Дальнем Востоке проектировщиков не нашли, что ли?
– БАМ строила вся страна, ты что, забыл? – ухмыльнулся дядя Ваня. – А у нашего бывшего директора сын был начальником стройучастка в Чаре – ну как не порадеть родному человечку? Ребятки у нас тут табуном толклись, скольких девок с собой поувозили в таежные красоты. А что толку? Все и повозвращались, когда эти козлы перестроечные Союз ухлопали. Хоть бы вашу Эмму взять…
Вот оно! Жене почудилось, будто что-то мелькнуло перед глазами. Ясный, почти слепящий свет… Теперь не упустить бы!
Она не знала, не понимала, что случилось. И если бы ее сейчас кто-то попросил облечь внезапное озарение словами, не нашла бы таких слов.
– Ну а что Эмма? – спросила спокойно (до боли стиснув руки в карманах плаща, чтобы унять нетерпеливую дрожь). – Она, конечно, еще переживает, но…
– Переживает! – сердито фыркнул дядя Ваня. – Запереживаешь тут! Думала бабочка – все успокоилось, стала себе новую жизнь кое-как склеивать (невинный, ясно-голубой взор метнулся к Грушину), а тут он опять нагрянул, как тот снег на голову! Вроде вылечился, уверяет, но я, как глянул на него, сразу понял: черта с два. Каким он был, таким он и остался. От этого не вылечиваются.
– Так вы его и раньше знали? – наугад вела свою партию Женя, молясь в душе, чтоб Грушин не влез в разговор, не брякнул: «О чем речь?»
Она не знала, о чем речь! Пока не знала, но, может быть, вот-вот…
Краем глаза Женя уловила напористое движение Грушина, все-таки решившегося вмешаться, но Олег нажал ему на плечо, и тот не сказал ни слова.
– Знал, еще бы не знать! – задумчиво ответил дядя Ваня. – Я их и познакомил. Помню, бежит Эммочка с работы, а мы с ним на крыльце покуриваем. Когда же это было, дай бог памяти? В восемьдесят пятом, точно. Да… бежит, стало быть, Эммочка. «До свиданья, Иван Иваныч», – говорит. Я ее спрашиваю: «Ты с кем прощаешься, с ним или со мной? Он ведь тоже Иван Иваныч!» А сам смотрю – она так и стрижет глазом! Ванюшка правым боком стоял – девки в штабеля складывались, сто раз видел. Повернется – тут, конечно, совсем иное впечатление. А если в первый раз увидишь его слева, то в другой разок подумаешь, подходить ли. У Эммы, вижу, глазки засверкали… Я и говорю – исключительно для поддержания разговора: «Эмма, ты только погляди, какие бывают в жизни совпадения. Впервые встречаю своего полного тезку и вдобавок однофамильца. Это же надо, чтоб не только Иван Иваныч, но и Охотников! В точности как я!»
– Оп-па! – возбужденно выдохнул Олег, и дядя Ваня уставился на него:
– Не веришь? Ей-богу! Мы еще посмеялись: мол, наши предки наверняка были большие гуляки и охотники, так сказать, до прекрасного полу. Я нарочно в словаре смотрел: слово «охота» в старину вовсе не промысел означало, а, извините, барышня, плотское желание. Тех же, кто по лесам шастал с ружьецом или другим снаряжением, называли ловчими, стрельцами, лучниками.
– Вот я, к примеру, Стрельников, – сообщил Олег, исподтишка поглядывая на Женю.
– Да, кто не знает, мог бы сказать, что мы смысловые однофамильцы, – кивнул дядя Ваня. – Однако ничего похожего. Зато с Ванюшкой…
Женя постепенно приходила в себя. Как Олег почувствовал, что ей необходимо время собраться с мыслями? Хоть она и ждала чего-то в этом роде, однако открытие все равно грянуло как гром с ясного неба. А может быть, Олег обо всем догадался еще раньше? Но каким же образом?
Ладно, все это потом, после, сейчас важнее другое.
– Он что, пил? – спросила опять наугад, опять не зная, в ту ли сторону идет.
– А кто бы на его месте не пил? – рассердился дядя Ваня, но тотчас снизил голос: – И вроде бы даже кололся. Были у него какие-то старые знакомства здесь, в областной, он раз проговорился. Конечно, хорошо, что парень с того света вернулся, да ведь изуродовало-то как! Вот и завивал горе веревочкой.
Тут, похоже, что-то начало доходить и до Грушина: он замычал, слепо двинулся вперед – и опять Олег незаметно придержал эмоционального шефа.
– Но пластическая операция… – заикнулась Женя.
– Таких в былые времена не делали, – покачал головой дядя Ваня. – Там же не просто кожу порвало или мышцы разворотило – ему всю левую половину лица внутрь, в голову вдавило. Вроде бы он говорил, череп надо вскрывать, кости заново перекладывать. Они вдобавок сдавливали мозг, от этого и… – Вахтер обреченно махнул рукой: – От этого все Ванькины психи и пошли. А теперь небось научились делать такие фокусы-то, не у нас, так за границей, но где на это деньжищ набраться? Это в восемьдесят пятом Ванечка приезжал с полнехоньким карманом, кум королю и сват министру, а теперь что? Правда, последнее время он работает в какой-то меховой артели, сам приоделся, Эмме кое-что привозит. Может, и накопит на операцию. Тут не рожа главное, ему не в кино сниматься. Главное, чтоб боли его не мучили, от них мужик натурально с ума сходит. Сделал бы операцию – глядишь, и наладилось бы у него с Эммой. Он как вернулся в июле, баба сама не своя ходит…
«Работает в какой-то меховой артели… как вернулся в июле…»
– По-моему, он уже уехал, – сказала Женя чуть слышно, просто-таки придавленная грузом открытий.
– Ну да! – махнул на нее вахтер. – Уехал! Думаешь, если у мужика косая сажень в плечах, так он может сам по себе прожить, как медведь-шатун? Мужикам еще пуще нужно, чтоб их жалели, особенно таким, богом обиженным, как Ваньша. Эмма жалеет – вон истаяла вся. А ему только того и надо. Раз мне плохо, пускай и всем плохо будет! Уехал он, как же! Мелькал только сегодня здесь, человек с двумя лицами.
– Двуликий Янус! – почти беззвучно выдохнула Женя, но вахтер расслышал и одобрительно кивнул:
– Вот именно.
– Грушин, ты не знаешь, где можно найти телефон того художника, ну, помнишь, мы на его выставке были, он такие сюрки рисует? – возбужденно спросила Женя. – Колесов, что ли, его фамилия?
Увидела глаза Грушина – махнула рукой: а, ладно, мол…
В самом деле – зачем искать Лёнечку? И так ясно, что увидел он, почему с таким жадным и в то же время брезгливым любопытством разглядывал того человека в лифте!
О господи, так Женя была с ним рядом сегодня?! И, похоже, не в первый раз.
– Урод, – пробормотала она. – Олег, ты понимаешь? Урод!
– Вот именно. А также Ваныч.
Ваныч! Подметальщик из манежа!
– Ребята, ребята! – забубнил Грушин, у которого вдруг сделалось лицо человека, который проснулся среди ночи и обнаружил себя стоящим в одном белье на коньке крыши. – Ребята, тут еще вот какое дело…
– Потом, – властно перебил Олег. – Пошли, в машине поговорим. Только… – Он задумчиво взглянул на вахтера, и тот внезапно переменился в лице.
– Только под асфальт не надо, ладно? И в мешок с цементом тоже, – пробормотал дядя Ваня вроде бы с улыбкой, но глаза заметались.
– В бочку, – сказал Олег.
– Чего-о?! – В бочку, говорю, с цементом, а не в мешок. А потом в воду. Что ж, ценю юмор. Думаю, на первый раз обойдемся без крайних мер, но вы лучше никому не рассказывайте о нашем разговоре. Ни Эмме, ни… вашему тезке и однофамильцу.
– Да он ушел, ушел отсюда, уже с час как ушел, я видел! – замахал руками вахтер.
Грушин пошарил в кармане, достал пачку сигарет, сунул ему.
– Это за молчание, что ль? – хмыкнул дядя Ваня, уже освоившись с ситуацией. – Нет, меньше чем блоком не отделаешься. Шучу, шучу, – замахал руками на обидчивого Грушина. – Спасибо и на том. Верблюд, хорошее дело. А то мы с Ванюшкой курнули его «Примы», так у меня до сих пор ком в горле стоит. Я уже отвык: ну кто в наше время курит «Приму»? – И он опять замахал – теперь на Женю: – Чего уставилась?! Глаза выпрыгнут да убегут, не догонишь!
«Ну кто в наше время курит «Приму»?..» Так она и подумала, стоя в разгромленной квартире Корнюшина. Но как он мог все успеть? Оттуда – сюда? А что особенного? Успели же они с Олегом! Значит, тогда, ночью, он и в самом деле спешил в аэропорт. И все-таки, хоть и бросил машину, успел на первый самолет!
Голос вахтера заставил ее вздрогнуть:
– Все, ребята, идите, мне вот тоже пора. И не бойтесь – я все понял, только и вы знайте: если роете что-то под Ваньшу, то зря: обижать убогого грех.
– Может быть, так оно и есть? – с надеждой спросила Женя.
Они уже сидели в машине и молчали, невидяще глядя вперед, словно оказались на краю внезапно разверзшегося открытия и не знали, как к нему подступиться.
– Может быть, он и в самом деле просто больной и не ведает, что творит?
– Ну, умственных способностей и изобретательности болезнь ему отнюдь не убавила, – насмешливо сказал Грушин, поворачиваясь к Олегу и то ли не замечая, что он держит Женю за руку, то ли просто делая вид. – Помнишь, ты просил меня узнать все, что можно, о Гулякове?
– Его нашли? – встрепенулась Женя. – Он жив?
– Да он никуда и не пропадал, – сообщил Грушин. – Потому что никакого Гулякова и на свете-то никогда не было. Был некий человек, которого милиция и соседи по бомжатнику описывают так: лицо будто составлено из двух частей, причем одна нормальная и даже красивая, а вторая крайне изуродованная.
