Дик Френсис - По рукоять в опасности
Пэтси организовала проведение скачек. Все, с кем она сотрудничала, лезли из кожи вон, только бы угодить ей. По ее указанию примерно для сотни важных деловых гостей: кредиторов, поставщиков, землевладельцев – был устроен прием. Пэтси предусмотрела все до мелочей. Прохладительные и прочие напитки, программа скачек, билеты на огороженные места, фото для прессы, ленч, чай.
Челтенхемский ипподром, всегда отличавшийся дальновидной политикой, проявил – в память об Айвэне – всю возможную учтивость по отношению к пивоваренному заводу, главному спонсору соревнований начала сезона, привлекающих огромное количество зрителей. Пэтси сумела повести дело так, что совет попечителей ипподрома сбился с ног, выполняя ее распоряжения. Организаторские способности Пэтси, ее умение влиять на людей заслуживали всяческих похвал.
Для Пэтси отвели ложу спонсоров на трибуне ипподрома, уступающую разве только местам, отведенным для коронованных особ. Там Пэтси устроила приватный семейный ленч для моей матери, а своей мачехи, так что вдова Айвэна могла присутствовать на ипподроме, оставаясь в уединении.
Встретив мать при входе в здание клуба, я проводил ее в ложу спонсоров. Пэтси и здесь оказалась на высоте. Она обняла и поцеловала вдову своего отца. В одежде темно-серых тонов, означавших траур по Айвэну, Пэтси казалась сосредоточенной и деловитой. Яркий шелковый шарфик на шее лишь усиливал производимое Пэтси впечатление.
Чуть сзади Пэтси торчал Сэртис, прятавший от меня глаза. Переминаясь с ноги на ногу, он на долю секунды чуть прикоснулся губами к щеке моей матери и вообще вел себя так, будто тяготился своим присутствием здесь.
– Привет, Сэртис, – сказал я, не скрывая досады.
Он ответил на мое приветствие одним лишь виноватым взглядом и на пару шагов отступил назад. Сколько перемен за эти дни, подумал я.
Пэтси удивленно смотрела на нас обоих. Позднее, улучив удобный момент, она сказала мне:
– Что произошло между тобой и Сэртисом? Он слышать о тебе не может. Стоит мне упомянуть твое имя, как он норовит скрыться с глаз. Не понимаю, в чем дело.
– Сэртис и я достигли взаимопонимания, – сказал я. – Пока он держит язык за зубами, молчу и я.
– О чем?
– О том, что делал он в саду Грантчестера.
– Он говорил то, чего не думал.
Не думал! Я-то хорошо помнил, как Сэртис требовал от Джэззо бить меня еще сильнее, хотя Джэззо и так старался на совесть. Нет уж, Сэртис говорил тогда, что думал. Он мстил мне за то, что я выставил его дураком во дворе у Эмили.
– Все это время, – сказал я, – у меня не было сомнений, что именно Сэртис прислал ко мне вШотландию тех четверых бандитов, которые искали «Золотой кубок короля Альфреда», хоть сами и не знали, что ищут.
Пэтси отказывалась этому поверить.
– Не может быть! Но почему, почему ты так думал?
– Потому, что Сэртис сказал: «В следующий раз ты у нас завизжишь». И ты это слышала.
Пэтси помрачнела.
– Сэртис был не прав. Это была его ошибка. Я пожал плечами:
– Ты сама говорила всем и каждому, что я украл этот кубок. Сэртис, конечно же, поверил тебе.
– Ты не мог бы украсть.
В голосе Пэтси прозвучала убежденность, и я спросил ее, стараясь подавить свою горечь:
– Как давно ты поняла это?
Она не ответила на мой вопрос прямо. Она сказала мне правду окольным путем, и я понял, как несчастна она была все эти двенадцать лет.
– Он и так бы дал тебе все, о чем бы ты ни просил его, – вот что сказала мне Пэтси.
– Айвэн? – спросил я. Пэтси кивнула.
– Я никогда не взял бы ничего твоего, – сказал я.
– А я всегда боялась, что все будет наоборот, – Пэтси чуть запнулась, но решилась и добавила: – Я ненавидела тебя.
Больше она ни в чем не призналась, не просила у меня прощения, но в саду она назвала меня своим братом и в банке сказала: «Мне очень жаль. Прости меня». Может быть, все действительно теперь изменится...
– Мне кажется, уже слишком поздно... – начала она, но так и не договорила до конца того, что хотела сказать. Но то, что она сказала, прозвучало как признание факта, а не как оправдание или просьба. – Не будем сводить счеты, – предложил ей я.
* * *Когда приехали Сам и его графиня и присоединились к моей матери, я пришел к ним взглянуть, как обстоят дела под гостеприимным навесом ложи для спонсоров, и нашел, что там, несмотря на затруднения пивоваренного завода, царит приподнятое настроение.
Маргарет Морден встретила меня объятиями. В офисе это показалось бы неуместным, но в непринужденной атмосфере ипподрома не было чем-то из ряда вон выходящим. На Маргарет было платье нежно-голубого цвета. Рядом находился ее муж, надежный и с виду уверенный в себе мужчина. Маргарет сказала, что ничего не понимает в лошадях, но поставит на Гольден-Мальта.
Она заметила, что я смотрю туда, где стоит Пэтси, возле которой находится теперь не Сэртис, а превосходный адъютант Десмонд Финч.
– Знаете, – сказал я Маргарет Морден, – Пэтси добьется больших успехов в делах завода. Она прирожденный менеджер. Айвэну, ее отцу, было далеко в этом отношении до нее. Он был совестливый, добрый человек, но так управлять людьми ради достижения своих целей он не умел. Я думаю, Пэтси избавит завод от угрозы банкротства раньше, чем можно было бы ожидать, зная положение его дел.
– Как это вам удалось простить ее?
– Разве я сказал, что простил ее? Я сказал только, что она будет хорошим менеджером.
– По вашему голосу слышно, что простили.
Я улыбнулся, глядя в умные глаза Маргарет Морден. – Хорошо бы выяснить, – сказал я, – задумал ли кражу денег Грантчестер или только, узнав о ней, решил нагреть на этом руки. Это не так уж важно, но знать хотелось бы.
– Могу сказать вам уже сейчас, как было дело. Идея принадлежала Грантчестеру. Потом Норману Кворну взбрело в голову присвоить всю добычу себе, но он недооценил жестокости своего партнера, его свирепой жадности.
– Как вы узнали об этом? – спросил я, восхищенный этой женщиной.
– От Десмонда Финча. На него можно положиться во всем – до мелочей. Я сказала ему, что он, исполнительный директор, должен был бы заметить нарушения и неувязки в финансовой деятельности завода. Мистер Финч очень не хотел говорить об этом и все же признался, что однажды Норман Кворн в порыве раскаяния чуть ли не рыдал у него на груди. Откровенно говоря, вряд ли это удастся доказать. Грантчестер скорее всего ни в чем не сознается...
– На это рассчитывать не приходится, – согласился я с Маргарет.
– Я думаю, – сказала миссис Морден, кажется, не услышав меня, – что Норман Кворн сказал как-то без всякой задней мысли близкому другу Айвэна и его адвокату Оливеру, как легко в наши дни электронных трансфертов разбогатеть. Наверное, они вместе придумали схему действий, может быть, даже сначала для них это было не более чем игрой ума, но потом, когда первая проба удалась, они приступили к осуществлению своего замысла всерьез. И этот замысел стал преступным. Вот тогда-то Норман Кворн и решил пойти на попятную.
– Но деньги он украл, – резко возразил я, – и пытался надуть своего партнера по мошенничеству. – Оба они хороши, – грустно согласилась со мной Маргарет.
Мы выпили шампанского. Оно оказалось так себе, сладковатое. Пэтси не транжирила денег попусту.
– Жаль, нет здесь сегодня Тобиаса, – вздохнул я. Маргарет, чуть поколебавшись, сказала:
– Он переживает, что мы не сумели найти деньги по списку, который так дорого обошелся вам.
– Скажите Тобиасу, пусть не принимает этого близко к сердцу. Не ожидал я, что он такой мягкотелый.
Маргарет наклонилась ко мне и вдруг поцеловала в щеку.
– Мягкотелый! – повторила она за мной. – О, к Александру Кинлоху это слово не подходит.
* * *Роберт и я как душеприказчики Айвэна, заявившие Гольден-Мальта на участие в скачках, стояли возле денника и наблюдали, как Эмили седлает его.
– Ты знаешь, ходят кое-какие слухи, – как бы между прочим сказал мне Сам.
– О чем?
– Что Оливер Грантчестер заманил тебя в свой сад, ну и так далее.
– Не стоит об этом.
– Как тебе угодно. Но молва расходится, и помешать этому ты не можешь. (Дядя Роберт был прав. Спустя некоторое время я получил открытку от юного Эндрю из его приготовительной школы: «Правда, что вы, одетый, лежали в пруду холодной октябрьской ночью?» «Да», – ответил я племяннику одним-единственным словом). Положительно, ты сумасшедший, странный, Александр. Кому какое дело до этого? Иные нарочно стараются казаться героями...
– Ал, – сказал дядя Роберт, – ты дал бы жечь себя за «Честь Кинлохов»?
– Дело вовсе не в этом проклятом списке, – сказал я.
Дядя Роберт улыбнулся. Он все понял.
* * *Мы с Эмили стояли в парадном круге и наблюдали, как идет по этому кругу Гольден-Мальт, ведомый своим конюхом.
К нам присоединился жокей, одежду которого украшали цвета Айвэна: золотистый и зеленый.
