Патриция Корнуэлл - Жестокое и странное
- Первым делом нужно подкрепиться. Вы, разумеется, не ели, - заявил он.
Я с сожалением призналась, что он не угадал.
- Тогда вам просто придется еще поесть.
- Но я не в состоянии.
- Через час я вам докажу, что вы ошибаетесь. Еда будет очень легкой. Обжаренный в масле морской окунь с лимонным соком, посыпанный свежемолотым перцем. А еще мы будем есть мною испеченный хлеб, вкус которого вы запомните на всю жизнь. Так что, поглядим. Да, еще маринованная капуста и мексиканское пиво.
Сообщая мне все это, он открыл две бутылки "Дос-Экис". Бывшему мужу Дженнифер Дейтон я бы дала лет восемьдесят, его опаленное солнцем лицо напоминало потрескавшуюся обожженную глину, но живые голубые глаза искрились молодостью. Он был худощав и всегда говорил с улыбкой. Его волосы напоминали мне белый теннисный мячик.
- Как вы здесь оказались? - спросила я, глядя на висевших на стеках рыб и обшарпанную мебель.
- Пару лет назад я решил оставить работу и заняться рыболовством, и я сделал "Пинк-Шелл" деловое предложение. Если они мне сдадут в аренду за умеренную плату один из коттеджей, я буду работать в рыбном магазинчике.
- А чем вы занимались раньше, какая у вас профессия?
- Та же, что и сейчас. - Он улыбнулся. - Я занимаюсь холистической медициной, а от этого, как и от религии, никогда не уйдешь. Разница лишь в том, что сейчас я работаю с теми людьми, с которыми мне хочется, и у меня больше нет в городе офиса.
- И как же вы понимаете холистическую медицину?
- Я лечу всего человека, простыми методами. Суть в том, чтобы помочь людям обрести сбалансированность, гармонию. - Окинув меня взглядом, он поставил свою бутылку с пивом и подошел ко мне. - Встаньте, пожалуйста.
У меня не было желания возражать.
- Теперь протяните вперед руку. Неважно какую. Держите ее строго параллельно полу. Так, отлично. Сейчас я задам вам вопрос, и, когда вы ответите на него, я нажму на вашу руку, а вы старайтесь удержать ее. Считаете ли вы, что ваша семья может гордиться вами?
- Нет. - Под тяжестью его руки моя тут же опустилась, подобно разводному мосту.
- И все же считаете, но вы очень самокритичны и требовательны к себе. Ну что ж. Давайте-ка еще раз поднимем руну, и я задам вам другой вопрос. Вы хороший специалист своего дела?
- Да.
- Смотрите, я изо всех сил давлю вниз, но ваша рука как железная. Значит, вы хорошо делаете то, чем занимаетесь.
Он вернулся на свой диван, и я тоже села.
- Должна вам признаться, что мое медицинское образование заставляет меня относиться к этому несколько скептически, - с улыбкой сказала я.
- А зря. Принципы ничем не отличаются от тех, которыми вы руководствуетесь изо дня в день. Суть в том, что тело не умеет лгать. Неважно, что вы говорите, уровень вашей энергии отвечает тому, что есть на самом деле. Если ваша голова говорит, что вы любите себя, а это не так, вы слабеете за счет уменьшения энергии. Чувствуется какое-то разумное зерно?
- Да.
- Одна из причин, по которым Дженни раз-два в году приезжала сюда, это чтобы я мог привести ее в равновесие. А когда она была здесь перед Днем благодарения, она казалась настолько развинченной, что мне приходилось работать по нескольку часов каждый день.
- Она не рассказывала вам, в чем дело?
- Там было много причин. Она недавно переехала, и ей не нравились соседи, особенно те, что жили напротив.
- Клэри, - подсказала я.
- Кажется, да. Она - назойливая сплетница, а он, пока его не хватил удар, любил погулять. К тому же у Дженни и с гороскопами было что-то неладно, и она очень переживала.
- А что вы думаете по поводу ее бизнеса?
- У нее был дар, но не было уверенности в себе.
- А не было ли психических отклонений? - Нет. Я бы не сказал. У нее было множество увлечений.
Я неожиданно вспомнила о чистом листе бумаги, который лежал у нее на кровати, придавленный призмочкой, и поинтересовалась, не знает ли Трэверс, что бы это могло значить.
- Это значит, она концентрировалась.
- Концентрировалась? - удивилась я. - На чем?
- Когда Дженни хотела медитировать, она брала белый листок бумаги и ставила на него стеклянную призмочку. Потом сидела очень неподвижно и медленно поворачивала призмочку, глядя, как отраженный от ее плоскостей свет падал на бумагу. Для нее это было то же самое, что для меня, когда я смотрю на воду.
- А больше ее ничего не беспокоило, когда она приезжала к вам, мистер Трэверс?
- Зовите меня Уилли. Да и вы знаете, о чем я собираюсь вам сказать. Ее угнетенное состояние было связано с тем заключенным, которого собирались казнить. Ронни Уоддел. Дженни и Ронни переписывались много лет, и она никак не могла привыкнуть к мысли о том, что его казнят.
- Вы не знаете, сообщал ли ей Уоддел что-нибудь такое, что могло представлять для нее угрозу?
- Да, что-то вроде этого.
Не сводя с него глаз, я взяла свое пиво.
- Когда она приехала сюда в последний раз, она привезла с собой все письма и все, что он присылал ей в течение этих лет. Она хотела, чтобы я их здесь сохранил.
- Почему?
- Чтобы они были в надежном месте.
- Она боялась, что кто-то может попытаться у нее их отнять?
- Мне известно лишь то, что она была напугана. Она сказала, будто в начале ноября Уоддел заявил ей, что готов к смерти и не хочет больше бороться. Очевидно, он убедился, что его уже ничто не спасет. Он попросил ее съездить на ферму в Суффолк и взять у матери его вещи. Он сказал, что ему хочется, чтобы они были у нее, и мать поймет.
- А что это за вещи? - спросила я. - Одна вещь. - Он поднялся. - Не знаю, какое она имеет значение, и не уверен, что хочу знать. Так что я намерен отдать ее вам, доктор Скарпетта. Можете взять ее с собой в Вирджинию. Можете передать ее в полицию. Делайте с ней что хотите.
- Почему вы вдруг решили помочь? - поинтересовалась я. - Почему вы не сделали этого несколько недель назад?
- Ко мне никто не приезжал, - отозвался он из соседней комнаты. - Я же говорил вам, когда вы звонили, что не люблю иметь дело с людьми по телефону.
Вернувшись, он поставил к моим ногам черный дипломат с открытым замком и посеченной кожей.
- Честно говоря, вы делаете мне большое одолжение, забирая его из моей жизни, - сказал Уилли Трэверс, и я чувствовала, что он искренен. - От одной мысли о нем с моей энергией творится что-то неладное.
Множество писем, написанных Ронни Уодделом Дженнифер Дейтон из камеры смертников, были аккуратно перетянуты резиновыми жгутами и разложены в хронологическом порядке. Той ночью я просмотрела лишь несколько из них в своем номере, потому что их значимость была едва заметна на фоне других обнаруженных мною вещей.
В дипломате лежали исписанные блокноты, не представлявшие никакой ценности, потому как в них содержались данные и пометки, имевшие отношение к прецедентам, судебным делам и дилеммам более чем десятилетней давности. Там также были ручки с карандашами, карта Вирджинии, коробочка с таблетками от ангины, ингалятор "Викс" и бесцветная гигиеническая губная помада. В желтом футлярчике лежал трехмиллиграммовый шприц для инъекций эпинефрина, который обычно имеют при себе люди, страдающие от аллергии на укусы пчел или какую-нибудь пищу. На рецепте при нем было напечатано имя пациента, число и небольшая инструкция. Уоддел, несомненно, украл дипломат из дома Робин Нейсмит в то роковое утро, когда он убил ее. Возможно, он и понятия не имел, кому он принадлежал, пока не унес его с собой и не сломал замок. Уоддел обнаружил, что изуверски расправился с достаточно известной личностью, любовником которой оказался Джо Норринг, бывший в то время главным прокурором Вирджинии.
- У Уоддела абсолютно не было никаких шансов, - сказала я. - Я не говорю о том, что его следовало помиловать после такого жуткого совершенного им преступления. Но с самого момента его ареста Норринг потерял покой. Он знал, что оставил свой дипломат дома у Робин, и знал, что полиция его не обнаружила.
Трудно сказать, почему он оставил дипломат в доме Робин. Возможно, он просто забыл его, и никто из них не мог предположить, что эта ночь окажется для нее последней.
- Я просто не могу представить себе реакцию Норринга, когда он об этом услышал, - сказала я.
Продолжая разбирать бумаги, Уэсли бросил на меня взгляд поверх своих очков.
- Да, такое представить просто невозможно. Мало того, что все могли узнать о его любовнице, - но отношения с Робин тут же поставили бы его в число первых подозреваемых в убийстве.
- В некотором смысле, - заметил Марино, - ему повезло, что Уоддел забрал дипломат.
- Я очень сомневаюсь, что он считал это везением, - возразила я. Если бы дипломат оказался на месте преступления, ему бы не поздоровилось. Но украденный чемодан мог всплыть когда и где угодно.
Марино взял кофейник и добавил всем кофе.
- Должно быть, кто-то как-то обеспечивал молчание Уоддела.
- Возможно. - Уэсли взял сливки. - А может, Уоддел и не пытался раскрыть рта. Мне кажется, он с самого начала боялся, что из-за украденного дипломата ему будет только хуже. Дипломат мог быть использован как оружие, но против кого оно оказалось бы направлено? Кого бы оно уничтожило? Норринга или Уоддела? Настолько ли Уоддел верил в нашу систему, чтобы замахнуться на главного прокурора штата? Настолько ли он верил в нее, чтобы замахнуться годами позже на губернатора - единственного человека, который мог даровать ему жизнь?
