Юсси Адлер-Ольсен - Женщина в клетке
Мерете же придется ответить за многое.
Отпущенное ей время подходило к концу, Мерета это понимала, и это одновременно вызывало у нее страх и облегчение. Почти пять лет в таком отвратительном плену измотали ее до предела, и вот он подходит к концу. Когда-то этому пора было случиться.
Накануне нового, 2007 года давление в ее камере было доведено до шести атмосфер, и только одна люминесцентная трубка под потолком еле заметно мерцала. В сопровождении матери и брата в комнату за стеной вошел празднично одетый Лассе и, поздравив ее сквозь непрозрачное стекло с Новым годом, прибавил, что наступление следующего года ей уже не придется отмечать.
— Ведь, если хорошенько подумать, Мерета, нам давно известна дата твоей смерти, не так ли? Тут все очень логично. Прибавь те годы, месяцы и дни, которые прошли у меня в разлуке с семьей, к тому дню, когда я поймал тебя, как дикого зверя, потому что ты и есть дикий зверь, и ты узнаешь, когда тебе предстоит умереть. Ты будешь страдать в одиночестве ровно столько времени, сколько отстрадал я, но не более. Посчитай, Мерета! Когда настанет срок, мы откроем шлюз. Будет больно, зато все случится быстро и ощущения будут сильными. В жировой ткани у тебя скопился азот. Ты, конечно, очень худая, но учти, что воздушные карманы расположены по всему организму. Когда у тебя начнут раздуваться кости, а их обломки разлетаться по всему телу, когда ты почувствуешь пронзительную боль в плечевых и бедренных суставах, ты поймешь, что час твой пришел. Можешь сама рассчитать. Пять лет, два месяца и тринадцать дней, считая от второго марта две тысячи второго года. Сложи цифры, и узнаешь дату на своем надгробном камне. У тебя есть надежда на то, что тромбы в легких и в мозгу вызовут паралич, или что легкие разорвутся и ты потеряешь сознание, или наступит мгновенная смерть, но не рассчитывай на это наверняка. Да и кто сказал, что я сделаю это моментально?
Итак, ей предстояло умереть 15 мая 2007 года. До этой даты оставался девяносто один день, так как сейчас, по ее расчетам, было 13 февраля: после Нового года прошло ровно сорок четыре дня. Каждый день, начиная с новогоднего вечера, она проживала с мыслью о том, что сама положит этому конец, когда настанет время. Но до тех пор она старалась по возможности отгонять от себя мрачные мысли и, напротив, бережно хранить самые хорошие воспоминания.
Так она мысленно готовилась к тому, чтобы покинуть мир живых. Много раз она брала в руки щипцы и разглядывала их острия или вынимала более длинную пластинку, раздумывая, не разломить ли ее пополам, а затем заточить кончики обеих половинок о бетонный пол так, чтобы они стали острыми, как иголки. У нее есть эти два инструмента на выбор. Она собиралась лечь на пол под иллюминаторами и проколоть себе артерии. Слава богу, на ее исхудалых руках они отчетливо проступали под кожей.
Такими мыслями она утешала себя вплоть до нынешнего дня. Но сегодня, после передачи еды, за стеной послышались голоса Лассе и его матери: оба сердитые, словно между этими двумя разгорелась нешуточная перебранка.
«Между мерзавцем и ведьмой не всегда царит нерушимая дружба и согласие», — подумала Мерета, оживившись.
— Что же ты не можешь управиться со своей мамашей, Лассе? — крикнула она.
Мерета, конечно же, понимала, что за подобную дерзость придется отвечать — ей ли было не знать старую ведьму!
Но вскоре выяснилось, что она все-таки узнала ее еще недостаточно хорошо. Мерета думала, что ей на несколько дней как-то урежут питание, но никак не ожидала, что эти слова будут стоить ей свободы распоряжаться собственной жизнью.
— Лассе, будь начеку! — послышался сварливый голос старухи. — Она старается нас рассорить. Не успеешь оглянуться, как она тебя оставит ни с чем. Гляди за ней в оба! У нее там есть щипцы. Как бы она ими не порешила себя в последний момент. Разве ты хочешь, чтобы верх остался за ней? Неужели ты ей позволишь?
Последовало несколько секунд молчания, и вот уже над Меретой повис дамоклов меч.
— Ты ведь слышала, что сказала моя мама? — раздался из динамика его холодный голос.
Какой прок отвечать?
— Отныне ты будешь держаться подальше от окон. Я желаю, чтобы ты была все время у меня на виду, понятно? Отнеси туалетное ведро к противоположной стене. Быстро! Если ты попытаешься либо уморить себя голодом, либо покалечить, спрятавшись в укромном месте, то знай, что тогда я уберу давление в камере раньше, чем ты успеешь отреагировать. Если ты где-нибудь уколешь себя, то кровь брызнет из тебя фонтаном. Ты взорвешься изнутри прежде, чем успеешь потерять сознание, это я тебе обещаю. Я поставлю видеокамеры, и отныне ты будешь у нас под наблюдением двадцать четыре часа в сутки. Мы направим на стекла несколько прожекторов и включим их на полную мощность. Имей в виду: я могу менять давление в камере с помощью дистанционного управления. Так вот. Можешь ложиться под топор сейчас — можешь позже. Хотя, кто знает, Мерета? А вдруг завтра мы тут все свалимся мертвые, отравимся той великолепной лососиной, которая ждет нас на ужин? Или в один прекрасный день явится принц на белом коне и спасет тебя. Никогда нельзя знать наперед. Так что терпи. Пока живу — надеюсь! Разве не так? Поэтому держись, Мерета. Но выполняй правила.
Она подняла взгляд на один из иллюминаторов. За ним можно было смутно различить очертания Лассе. Серый ангел смерти — вот он кто. Дрожащий силуэт за стеклом, находящийся в плену черных мыслей, что дурманят его больное сознание и, надо надеяться, будут терзать вечно.
— Как ты убил своего приемного отца? Таким же изуверским способом? — громко спросила она, заранее ожидая, что он засмеется.
Неожиданно к нему присоединились и два других голоса. Так значит, они собрались там все трое!
— Я ждал этого четыре года, Мерета. А затем вернулся, прибавив двадцать килограмм веса и настолько отбросив всякое почтение, что одно это, казалось мне, должно было его убить.
— Уж ты-то, поди, никакого почтения не добился, — ответила она с ехидной усмешкой.
Она готова была бросить ему в лицо все, что угодно, лишь бы сбить с него спесь.
— Я забил его насмерть. Как по-твоему: разве этого мало, чтобы заслужить уважение? Довольно примитивный способ, но так уж случилось. Я забивал его очень неторопливо. Чтобы насытить свою месть, мне нужно было отплатить ему только его же монетой.
Ей стало тошно от его слов. Он же совершенно сумасшедший!
— Ты такой же, как он, глупое, ненормальное животное! — прошептала она. — Жаль, что тебя не успели поймать еще тогда.
— Поймать? Поймать, говоришь? — Он опять засмеялся. — Где же им было меня поймать! Было время жатвы. Его дрянная старая жнейка стояла в поле. Я запустил ее и бросил его в механизм. У старого дурака хватало всяких заскоков. Он выезжал в поле ночью, и никто не удивился, что он погиб именно так. Никто и не понял, что с ним случилось на самом деле.
— И впрямь, Лассе, ты великий человек! Кого же ты еще убил? Есть у тебя еще кто-то на совести?
Мерета не думала, что он ограничился только этим. И все же ее глубоко потрясло, когда она услышала, как он использовал Даниэля Хейла, чтобы подобраться к ней, занял место этого человека, а потом его убил. Даниэль Хейл не сделал Лассе ничего плохого — просто стал для него лишним свидетелем. То же самое относилось и к Деннису Кнудсену, его помощнику. Так уж вышло, что и этого тоже пришлось убить. Лассе говорил об этом совершенно невозмутимо.
«Боже мой! — шептала она сама себе. — Сколько же людей пострадало из-за тебя, хотя ты об этом ничего не знала?»
— Отчего же ты меня просто не убил, скотина? — крикнула она, глядя на иллюминатор. — У тебя же была возможность. Ты ведь сказал, что наблюдал за нами с Уффе. Почему ты просто не зарезал меня, когда залезал ко мне в сад? Ведь ты же залезал туда, правда?
Наступила секундная пауза. Затем он произнес очень медленно — так, чтобы она могла прочувствовать всю глубину его цинизма:
— Во-первых, это было слишком легко. Твои мучения должны были происходить у нас на глазах так же долго, как длились наши страдания. Кроме того, милая Мерета, я хотел до тебя добраться. Видеть тебя беззащитной. Я хотел, чтобы ты прочувствовала это до глубины души. Ты должна была полюбить этого Даниэля Хейла, чтобы затем научиться его бояться. Ты должна была отправиться в свою последнюю поездку с Уффе с ощущением, что по возвращении тебя ждет дело, которое еще не разрешилось. Чтобы ты знала: для меня в этом было особое удовольствие.
— Ты просто болен, у тебя голова не в порядке!
— Болен, говоришь? Для меня ничто не сравнится с тем днем, когда я узнал, что моя мать обращалась в Люнггоровский фонд за помощью, чтобы она могла после больницы вернуться к себе домой. И оттуда она получила отказ на том основании, что, согласно уставу фонда, он предназначен исключительно для оказания помощи прямым потомкам Лотты и Александра Люнггор. Она просила у вашего паршивого фонда всего лишь сто тысяч крон, а они отказали, хотя знали, кто она такая и что ей пришлось пережить! Поэтому ей еще несколько лет пришлось провести в лечебных учреждениях. Понимаешь теперь, за что она тебя так ненавидит, корова ты балованная? — Психопат за стеной расплакался. — Паршивые сто тысяч крон! Что для тебя и для твоего брата сто тысяч? Все равно что ничего!
