Александра Маринина - Фантом памяти
Сегодняшние "чтения" были с участием артистов, а это всегда легче, нежели "чтения" с ксерокопиями, потому что, пока идет перевод, я могу расслабиться, попить водички и помечтать о приятном. В данном случае - о завтрашней поездке в Тройсдорф через Кельн. Ощущение близости "момента истины" не притупилось, наоборот, стало более ярким и выпуклым. Наверное, это случится завтра. Но где? В поезде? В Тройсдорфе, в доме господина Яновского? А может быть, в Кельне, перед великолепным Кельнским собором, расположенным прямо рядом с платформой, на которую я выйду из вагона? Хотя последнее маловероятно, ведь собор я видел неоднократно, и это зрелище не будет связано в моей голове исключительно с прошлым годом. Вообще я в Кельне бывал много раз, так что на него как на действенный детонатор рассчитывать не приходится. А вот Тройсдорф совсем другое дело. Там я был всего один раз, но и этого не помню.
Встреча началась в восемь и закончилась в десять, все четко по графику. Прямо из культурного центра мы с Мусей отправились в ресторан ужинать. Муся - большой любитель китайской кухни, я же к ней равнодушен, предпочитая сугубо немецкое изобилие тушеной капусты и жирного сочного мяса. Учитывая разницу во вкусах и наши постоянные поездки за рубеж, мы однажды договорились, что совместно питаться будем "через раз": один раз ресторан выбирает Муся, другой раз - я. Обедали мы сегодня на ярмарке, где китайского ресторана не было, ели необъятный шницель с жареной картошкой, поэтому вечернее кормление я честно отдал на откуп Самке Гепарда.
Муся заказала себе грибы с бамбуком и куриный суп со сладкой кукурузой, я же выбрал еду более понятную и привычную: кусочки жареной свинины и рис с овощами.
- Ты твердо намерен завтра ехать? - спросила Муся, когда официант записал заказ и отошел.
- Абсолютно, - подтвердил я.
- Может, хотя бы позвонишь для начала?
- Кому? - не понял я.
- Этому человеку, к которому ты собрался. Может быть, его нет в городе, или он завтра занят, или вообще переехал куда-нибудь. Только зря время потратишь.
- Мусенька, я еду туда не для того, чтобы получать информацию от Яновского, я ее еще в прошлом году получил и всю занес в компьютер. Мне нужно снова оказаться там, где я был тогда, понимаешь? Если при этом мне еще удастся поговорить с человеком, с которым я встречался, это будет всего лишь дополнительным фактором для воссоздания ситуации. Конечно, это желательно, но совсем не обязательно. Если я не застану Яновского дома - так и черт с ним. Главное - антураж: город, вокзал, улицы, дома, вывески.
- Как знаешь, - Муся укоризненно вздохнула и потянулась за сигаретой. - Ты большой мальчик, не все же мне тебя за ручку водить.
Она снова стала курить, хотя бросила три года назад. Сначала, еще летом, я понял это по исходящему от нее запаху табака, который я своим некурящим носом улавливал мгновенно и с большого расстояния, но молчал, потому что не считал возможным комментировать поступки взрослого человека и тем более давать им оценки, а при мне Муся не курила. Теперь же, в поездке, я своими глазами видел, как утром Кошечка вытаскивает сигарету из почти полной пачки, а в середине дня выбрасывает пустую коробочку в урну и открывает новую. Глушит, как и прежде, по две пачки в день,
- Почему ты опять куришь? - заботливо спросил я. - Нервничаешь?
Муся молча кивнула.
- Из-за чего? Что-нибудь случилось?
- Ничего особенного, к сожалению. Все как прежде. - По ее глазам я понял, о чем она говорит. О дочери. Двенадцатилетняя девочка тяжело болела с самого рождения, врачи сперва даже не давали ей десяти лет жизни, потом, когда ей исполнилось десять, милостиво отодвинули свой страшный прогноз до совершеннолетия. Муся постоянно таскала ее по врачам и больницам, а в последние годы, когда стала хорошо зарабатывать, - и по зарубежным клиникам, не по самым лучшим, конечно, а по таким, на какие хватало денег. Порой казалось, что наступает улучшение, и Муся вся светилась надеждой и строила планы на будущее, но потом все снова скатывалось на прежние позиции. Отца у Мусиной дочки не было, то есть в физическом смысле он, вероятнее всего, где-то существовал, но в качестве родителя никак себя не обозначал, алиментов не платил, поскольку не был в свое время официальным мужем, и, как я подозреваю, ничего не знал о том, что у его ребенка такие суровые проблемы со здоровьем. Не исключено, что и о существовании самого ребенка он знал не очень твердо. Муся не любила об этом говорить, и картину я восстанавливал из обрывочных кусочков случайно сказанных или подслушанных фраз.
То, что Муся снова начала курить, говорило только об одном: либо у нее кончился запас твердости, мужества и надежды, либо девочке стало хуже. И мне захотелось сказать Кошечке что-нибудь приятное, хоть чем-то подсластить горечь. Но ничего умного в голову не приходило. Единственное, что я мог сейчас, это признать ее правоту хотя бы в чем-то, в любой малости.
- Ты знаешь, я подумал... Ты права насчет Яновского. Я, пожалуй, позвоню ему прямо сейчас. Как ты считаешь, еще не очень поздно?
Легкая улыбка мелькнула по ее лицу и спряталась в глазах, опущенных к запястью с часами.
- Половина одиннадцатого. Еще прилично. - Я достал записную книжку, полистал, нашел нужную страницу. Принялся нажимать кнопки.
- Муся, если мне ответят по-немецки, я передам трубку тебе, ладно?
- Да, конечно, - рассеянно бросила она, думая о своем.
Но прозвучавшее в трубке звонкое девическое "Алё!" было таким нестерпимо русским, что я чуть не прыснул.
- Добрый вечер. Я могу поговорить с господином Николаем Яновским?
Пауза. Что-то слишком долгая. Впрочем, у некоторых людей не хватает воспитания в таких случаях сказать хотя бы слово, они молча кладут трубку на столик и идут звать к телефону того, кого спрашивают. Похоже, это был именно такой случай, потому что в трубке слышались шорохи и приглушенные голоса. Следующее "Алло!" было произнесено уже совсем другим голосом. Но тоже женским.
- Я могу поговорить с господином Яновским? - повторил я, слегка раздражаясь.
- Нет. Кто его спрашивает?
- Моя фамилия Корин, - представился я.
- Я вас не знаю.
- Я встречался с Николаем год назад, в октябре. Он вам не рассказывал?
- Нет. Николай погиб.
- Боже мой! - вырвалось у меня. Муся вздрогнула, вынырнула из своих размышлений и вопросительно уставилась на меня.
- Как? Когда?
- Пятнадцатого сентября. Его сбила машина. Если вы хотите посетить его могилу, можете приехать в Тройсдорф, я провожу вас на кладбище. Вы живете в Германии?
- Да, - непонятно зачем соврал я. - В Мюнхене. Я обязательно приеду и позвоню вам.
- Приезжайте, - равнодушно ответила женщина и положила трубку.
Наверное, жена. А та, которая первой взяла трубку, - дочь.
- Что случилось? - встревоженно спросила Муся. - Что тебе сказали? На тебе лица нет.
- Яновский погиб. Его сбила машина. Три недели назад.
- Так я и знала, - отчаянно выдохнула она. - Я тебя предупреждала, а ты не послушался. Твои рассказы про амнезию никого не обманули, они не успокоились, они убирают свидетелей и тех, кто может снова все тебе рассказать. Они знали, что ты собираешься во Франкфурт, ты во всех интервью об этом говорил, и понимали, что ты можешь все узнать. Пусть ты не помнишь Веронику, но она-то тебя прекрасно помнит и может разыскать, зная, что ты приехал на ярмарку. А если вы вступите в контакт, то она тебе расскажет и про Тройсдорф, и про Бордо. Поэтому Яновского убрали. И я не удивлюсь, если человека из Бордо тоже нет в живых. Они подстраховались заранее и теперь глаз с тебя не сводят. Твои встречи с Вероникой наверняка не ускользнули от них. Они все знают, Корин! Они понимают, что если ты общаешься с Вероникой, то узнаешь, куда и к кому ты ездил в прошлом году. Они от тебя не отстанут. А все твоя идиотская самоуверенность! Я же просила тебя, умоляла...
Она залпом выпила стакан воды и снова закурила. Я чувствовал себя ужасно виноватым. Я глупо рискую, а ведь случись со мной что-нибудь нехорошее, и Муся лишится основного источника дохода от своего "автора номер один". Ей самой немного надо, но вот лечение дочери требует денег. Пока я жив и способен писать, девочка будет получать квалифицированную медицинскую помощь. Пусть и не поправится, но хотя бы будет жить. Пока я жив, жива и она. Муся это прекрасно понимает. А я, как козел последний, размахиваю шашкой и с тупой бравадой кричу о собственной неуязвимости. Муся хочет максимально обезопасить меня, я же, наоборот, рвусь неизвестно куда, будучи полностью уверенным, что меня никто ни в чем не подозревает. Ну куда я суюсь, спрашивается?
Я пристыжено молчал. Мне очень не хотелось огорчать Мусю. Но план подрыва стены, вокруг которой я бродил вот уже пять месяцев в надежде найти лазейку и проникнуть на другую сторону, я менять не собирался.
