Юрий Кургузов - Чёрный Скорпион
Когда мой напарник отволок полуобезумевшего от страха всесильного местного "босса" за обочину, Бизон уже не просто побледнел, а посерел. Он в ужасе лепетал, что готов заплатить за свою жизнь какую угодно цену, обещал, что не будет мстить, — и пальцем не тронет ни меня, ни Маргариту — вообще больше никого на свете (ну прямо исправившийся Бармалей, которого отрыгнул Крокодил).
Я молчал. Потому что думал. О том, что добрался вот наконец до человека, которого продолжительное время считал главным звеном в, как я экспансивно выразился ранее, "поганой цепи", убившей моего лучшего друга.
Теперь я уже так не считал. Теперь я смотрел на белеющее в темноте дрожащее от испуга, покрытое холодным липким потом ожидания смерти холеное, с крупным псевдоримским носом лицо и в какой-то момент даже подумал: а может, и правда, оставить его в живых?..
Наконец я решил.
Решил не потому, что испытывал к нему ненависть. Нет-нет, в его обещания сделаться голубем мира я не верил ни секунды, но не это сыграло главную роль в моем решении. Не это…
Я посмотрел на напарника:
— У тебя есть что ему предъявить?
Тот равнодушно пожал плечами:
— Не, вообще второй раз вижу, хотя и слыхал, конечно, что за кадр.
В мятущихся глазах Бизона затеплился было огонек надежды, но…
Но я поинтересовался:
— Сделаешь его?
"Коллега" хмыкнул:
— Как скажешь. Сильно?
Я покачал головой:
— Ты не врубился. Сделаешь его совсем?
Казалось, на мгновенье мой "ведомый" заколебался, однако потом снова дёрнул плечом и хищно оскалился:
— Давай!
— На, — улыбнулся я. — Только уж по-нашему, по полной программе, ты понял?
…Он понял.
Он всё правильно понял и начал методично избивать пленника в духе самых лучших традиций. После первого же удара в голову Бизон упал, но он поднял его и далее уже придерживал левой рукой за ворот, продолжая наносить удары пока средней силы правой, — в лицо, в горло, в печень, в сердце и солнечное сплетение.
Думаю, Бизон отключился уже в первую минуту избиения, потому что кроме абстрактных хрипов и сдавленных стонов из его глотки не доносилось никаких звуков. Я же время от времени издавал одобрительные, подбадривающие возгласы, внимательно наблюдая за каждым движением своего компаньона.
Постепенно он вошел в раж: сломал несчастному нос, а еще через пару секунд раздался хруст ребра и тут же — треск ломающейся левой руки. Потом он отпустил Бизона, и тот окровавленным мешком рухнул на землю, однако мой напарник продолжал бить его уже ногами и вдруг… в какой-то миг склонился над неподвижным телом и — легкое, почти неуловимое движение руки и невнятный гортанный крик опьяненного вкусом и запахом крови берсерка…
После этого — секундная пауза, и все началось сначала, но мне было уже ясно, что пора завязывать.
Я осторожно приблизился сзади и, схватив за плечо, рывком развернул действительно впавшего уже просто-таки в звериный экстаз помощника к себе лицом:
— Хватит!
Его глаза были глазами безумца, из уголка перекошенного рта стекала тонкая струйка слюны… Он ощерился и полуприсел как злобная обезьяна перед прыжком, однако понемногу начал приходить в себя. Чтобы ускорить процесс, я громко обложил его трехэтажным матом, и это в самом деле помогло — взгляд стал более осмысленным, руки опустились. Он потряс головой, точно отгоняя наваждение, — и… обложил меня.
Я не возмутился: пусть очухается окончательно, — а сам склонился над умирающим, оставив за собой право на сoupe de qrase1. И не только.
Раз-два… Всё, теперь Бизон мертв. Но меня сейчас волновало не это, а то, ради чего я, грешник, затеял сей кровавый спектакль. Я быстро осмотрел изломанный, изуродованный труп и поднялся.
Он уже окончательно оклемался и глядел угрюмо и чуть виновато.
Я дружелюбно ткнул его кулаком в бок:
— Чего нахохлился? Всё путем!
Он скривился от боли.
Слава богу, что "мерс" не "жопер". Мы засунули в его просторное чрево тела ребят Паука, которым сегодня, увы, выпало сыграть наши роли, а также людей Бизона и его самого. Последним занял свое место Жора, извлеченный из машины Маргариты, и, думаю, при желании мы могли бы запихнуть в салон еще пару-тройку покойников.
Но больше у нас, к сожалению, не было. Мы облили "Мерседес" бензином из канистры, пролив заодно горючую дорожку метров десяти. Мой соратник уселся за руль "Мазды" и включил двигатель. Я оглянулся по сторонам — всё тихо — и сел рядом. Потом чиркнул спичкой — и огненная змейка понеслась к "Мерседесу".
Ждать результата, естественно, не стали — я захлопнул дверь, и машина рванула прочь. Через несколько секунд сзади взметнулся к небу ослепительный столб огня, а уже поворачивая в сторону шоссе, мы услышали взрыв. Гори, гори ясно… твою мать!..
Перед въездом в город мы поменялись местами — я сел за руль. Спросил:
— Где тебя высадить?
— Где хочешь.
— Давай подброшу до дома.
Он усмехнулся:
— Нет, вот этого, спасибо, не надо.
Сообразив, усмехнулся и я:
— Пожалуйста, как желаешь. Можешь вылезать прямо сейчас.
Он кивнул:
— Прямо сейчас и вылезу. — Немного помялся. — Слушай, а…
— С тобой расчет завтра, — сказал я. — В смысле окончательный. Второй-то уже всё получил?
— Аг-га… — Он почему-то шумно сглотнул слюну. — Получил. Ладно, звони.
— Позвоню, — пообещал я. — И о камешке еще потолкуем. А знаешь что… — Помолчал и посмотрел на часы. — В половине третьего можешь отзывать своего приятеля.
Он удивился:
— Почему?
— Ну а что ему там делать? Всё кончено, Маргарите больше бояться некого, а к этому времени и я надеюсь вернуться.
Он взялся за ручку.
— А-а, понятно. — И открыл дверь. — Ну, пошел.
— Давай, — согласился я. — Иди. В общем, жди звонка.
— Жду, — сказал он. — Пока. Спокойной ночи.
— И тебе спокойной, — сказал я. — До завтра.
Когда его приземистую фигуру, выражаясь высоким слогом, поглотила ночная тьма, я завел машину и поехал в больницу. Мне очень хотелось сказать на прощанье еще пару теплых фраз доктору Павлову.
Глава восемнадцатая
Однако по пути случилась небольшая заминка. За два квартала до больницы дорогу перегородили, не считая обычных, две казенные машины — милицейский "уазик" и микроавтобус скорой помощи. Хотел сдать назад — поздно, меня уже подперли, и не оставалось ничего иного как ждать.
Я закурил, покурил и докурил сигарету. Потом вылез из машины и прошел метров двадцать вперед, до места аварии. Отчаянно вереща, подкатила еще одна "скорая" — "реанимационная". Я приблизился к кучке зевак, встал на цыпочки, вытянул шею и…
Да-а, похоже, одна из оставшихся передо мною проблем отпала. Правда, возможно, появилась новая, но уже далеко не столь принципиальная.
Не скажу, что не удивился увиденному. Удивился, хотя и не сильно (чего-то подобного подсознательно ожидал). Скорее, здесь превалировала обыкновенная человеческая жалость.
Елена Романовна лежала на асфальте как брошенная злой девочкой сломанная кукла. Ее тело было изогнуто неимоверным образом, словно у балерины в прыжке. Последнем прыжке… Голова откинута далеко назад — точнее, полголовы, потому что правая часть черепа была изуродована до неузнаваемости. А вот левая, с копной светлых, разметавшихся по асфальту волос, осталась практически целой, как при жизни. Руки разбросаны в стороны, правая нога прижата к животу, зато левая едва ли не уперлась босой ступней в поясницу. Выгнутая как татарский лук спина говорила о том, что у несчастной наверняка сломан позвоночник.
Я не стал глазеть дальше. Повернулся и, лавируя между машин, пошел обратно. Сев в кабину, снова закурил и принялся ждать, пока уберут и увезут тело. Зря вызывали реанимацию. Женщине, которая хотела убить меня две недели назад, помочь было уже невозможно…
К счастью, дежурная в больнице оказалась не какой-нибудь старой крысой, а вполне еще свежей полногрудой крашеной брюнеткой. На мой вопрошающий зов она откликнулась нехотя, но не похоже было, что я ее разбудил. Может, читала книжку про любовь или смотрела сериал про нее же, проклятую.
— Добрый вечер! — проникновенно сказал я. — Простите-извините, но мне очень нужно увидеть Аллу из триста двадцать первого кабинета. Простите-извините, но это действительно страшно важно.
Она смерила меня не таким уж и враждебным — а что, я был без кинжала в зубах, одежду не покрывали пятна свежей крови, — взглядом и хмыкнула:
— Приспичило, што ль?
Я с готовностью согласился:
— Вот именно. А коли приспичит, уж сами знаете — никакого удержу!
Она, усмехнувшись, смилостивилась:
— Эт точно. Ну, заходи, — и поплыла от двери обратно, к телефону. Позвонила, сказала пару слов — и опять мне: — Жди.
