Лиза Марклунд - Пожизненный срок
— Я знаю, что говорят, — кивнула Анника, — но не верю.
Тени под глазами Юлии почернели еще больше, когда она откинулась к стене.
— Нина говорит, что меня посадят. Ты тоже так думаешь?
У Анники пересохло в горле, она не смогла скрыть подкравшегося сомнения.
— Так думают эксперты, — сказала она. — И мне кажется, свершится большая несправедливость. Я не верю в твое преступление. Думаю, что в квартире действительно была другая женщина, которая увела Александра.
Юлия, не шевелясь, застыла на стуле.
— Почему ты так думаешь?
— Я думаю, что существует связь между убийством Давида и тем жутким тройным убийством, с которым мы столкнулись в ту ночь, когда я была с вами в патрульной машине. Ты помнишь Филиппа Андерссона?
Юлия Линдхольм запрокинула голову и уставилась в потолок.
— Мне никто не верит, — сказала она. — Даже Нина не верит. Они все время спрашивают, что сделала я, а не что сделала та женщина. — Она опустила голову и посмотрела на Аннику: — Ты же знаешь Нину, да? Мне ее очень жалко, она так одинока. Она жила с мамой в деревушке близ Валлы, у нее есть братья и сестры, но они все намного старше ее. Ее мама была настоящей хиппи, она жила в какой-то коммуне на Канарских островах, когда Нина была еще маленькой. Ей было девять лет, когда она пришла в школу в Валле и не умела ни читать, ни писать. Почти все вечера после школы проводила на нашей ферме. Она тебе об этом не рассказывала?
Юлия наклонилась вперед, облокотившись на стол.
— У нас в участке есть один парень, прекрасный инспектор. Его зовут Пелле Сисулу. Он много лет влюблен в Нину, но она не воспринимает его всерьез. Она считает, что недостойна любви. Как мне хотелось ей помочь…
Она откинулась на спинку неудобного стула и внимательно посмотрела Аннике в глаза.
— Я так жалею людей, — сказала она. — Давид вырос без отца, у него был только отчим, который то уходил, то возвращался. Когда Давиду было девятнадцать, отчим исчез окончательно. Думаю, именно из-за этого Давид и пошел в полицию. — Юлия склонила голову набок. — Мне стоит жалеть тебя, Анника?
Анника вздохнула:
— Нет, думаю, что нет.
— Значит, тебя кто-то любит.
«Да, мои дети».
— Стоит ли мне жалеть себя? — спросила Юлия.
Анника кивнула.
— И поэтому ты мне веришь?
— Нет, — ответила Анника. — Между убийствами есть связь, и мне кажется, что полиция не обратила на нее внимания.
— Значит, ты веришь, что была другая женщина?
Анника снова кивнула.
— Я твержу им об этом все время, с самого начала!
— Я знаю. Вопрос заключается в другом: кто она и куда могла спрятать Александра? У тебя есть какие-то предположения?
Юлия медленно покачала головой.
— Ты помнишь Филиппа Андерссона, убийцу с топором?
Юлия вздрогнула и скользнула взглядом по стене.
— Несколько дней назад я была у Андерссона в Кюмле, — сказала Анника. — Думаю, что и он, скорее всего, невиновен. Это тройное убийство совершил кто-то еще, и если тот убийца сумел уйти от правосудия, то он или она мог убить и Давида…
В комнате для свиданий снова повисло долгое молчание. Где-то под потолком гудела вентиляция. Юлия сидела неподвижно, тупо уставившись в стену.
— Я знаю, что в квартире кто-то был, когда я проснулась.
Анника молчала, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Юлия подцепила пальцами выбившийся локон и заправила его за ухо.
— Раздался сильный удар, — сказала Юлия надтреснутым голосом. — Думаю, от этого звука я и проснулась. Я не поняла, что это за звук, мне даже показалось, что он мне приснился.
Она снова посмотрела на потолок.
— В комнате стоял ужасный запах. В нашей спальне так не пахло никогда. Кажется, пахло чем-то горелым… Кто-то ходил по комнате. Кажется, я что-то сказала.
Снова наступила тишина, на фоне которой жужжание вентиляции стало оглушительным. Анника наклонилась к Юлии, не в силах отвести взгляд от ее губ.
— Потом раздался еще один звенящий удар, у меня заложило уши…
«Это был выстрел в пах. Не прелюбодействуй».
Юлия испустила громкий рыдающий вздох.
— Я все время чувствую себя простуженной, — виновато произнесла она. — У меня все время заложен нос. Как это возможно, если я уже полгода не выхожу на улицу? Наверное, я заразилась от охранников, или от надзирателей, как мы должны их называть…
Анника дышала ртом, чтобы не закашляться и не глотать.
Юлия кивнула своим мыслям и вытерла нос рукавом блузки.
— Мне показалось, что сердце прыгнуло мне в голову… Я даже не знаю, как описать то ощущение, какое я испытала…
Она отбросила с лица прядь волос.
— Ты кого-то видела? — спросила Анника сдавленным голосом. — Ты видела, кто стрелял?
— В спальне было очень темно. Давид засыпал только в полной темноте, иначе его мучила бессонница. Я никого не видела.
— Ты помнишь, о чем думала?
Юлия покачала головой. Они снова посидели молча. Юлия достала из кармана джинсов салфетку, высморкалась и скатала салфетку в тугой ком.
— Что произошло потом? — спросила Анника.
— Заплакал Александр. Я услышала, как он плачет, хотя от выстрелов почти оглохла. Я встала и пошла посмотреть на него.
— Где был Александр?
Юлия удивленно посмотрела на Аннику.
— Естественно, в своей комнате. Он спал. То есть я хочу сказать, что была глухая ночь.
— И что случилось потом?
Юлия съежилась и ссутулила плечи. Казалось, она хотела уменьшиться. Локоны тряслись перед ее глазами.
— Александр стоял в прихожей, прижимая к груди Бамсе. Она стояла за его спиной, держа в руке нож. Он сказал «мама», а женщина посмотрела на меня. То есть я почувствовала, что она на меня смотрит.
— Другая женщина? Та, что была в квартире? Как она выглядела?
Юлия бесцельно скользнула взглядом по стене.
Анника читала описание другой женщины в репортаже Берит из зала суда. Волосы средней длины, может быть, короткие. Не слишком светлые и не слишком темные. Среднего роста, обычного телосложения.
Юлия, не отвечая, смотрела в стол. Психиатры пришли к выводу, что Юлия на суде описала саму себя, рассказывая о внешности убийцы. Наверное, это объяснил Юлии адвокат.
— Это была не я, — сказала она, почесывая запястья. Анника заметила на коже рук Юлии старые расчесы.
— Что она делала ножом?
Юлия принялась чесаться еще сильнее.
— Она порезала…
— Ты можешь сказать мне все, — произнесла Анника.
Юлия перестала чесаться и рассеянно посмотрела на стену.
— Она порезала ему щечку и зажала рот рукой… на ней были перчатки…
— Она порезала Александру лицо?
Из глаз Юлии полились слезы.
— И я ничего не могла сделать, — с трудом проговорила Юлия. — Она сказала: «Я его задушу, удавлю, если ты начнешь кричать. Это так легко — убивать детей». Так она сказала. Господи, что я сделала?
Юлия Линдхольм заплакала, горько, тихо и безутешно.
Анника сидела за столом и молча смотрела на Юлию.
Потом она решила достать из сумки платок и дать его Юлии, но вспомнила, что оставила сумку в шкафу.
Юлия испустила глубокий вздох и вытерла лицо рукавом.
— Я не смогла ему помочь. Она сказала: «Если ты пойдешь за мной, то я перережу ему горло». Он заплакал, стал звать меня. В этот момент она и порезала ему щечку. Она резала ему лицо, а я не могла даже кричать. Что было потом, я не помню…
Она задрожала и снова расплакалась.
— Я ничем ему не помогла. Она резала ножом его личико, а я не знала, что делать. Я так боялась, что он умрет…
«Кровь на полу, ДНК Александра».
— Я думаю, что та женщина знала Давида, — сказала Анника. — Поможешь мне ее выследить?
Юлия покачала головой, развернула салфетку и вытерла глаза.
— Она опасна, как смертоносная змея, — сказала она. — Ее боялся Давид. «Она сумасшедшая, — говорил он. — Не приближайся к ней».
Анника покрылась гусиной кожей. «Она сейчас говорит о себе?»
— Кто она? Ты знаешь ее имя?
Юлия снова покачала головой.
— Эта женщина сделала аборт, когда я ждала Александра. Давид никогда в этом не признавался, но я знала все. Я видела снимок ультразвукового исследования. У нее должна была родиться девочка. Мне надо было тогда оставить Давида, мне надо было это понять. Он все время мне изменял.
— Это она постоянно вам звонила? — спросила Анника. — Это она звонила, когда Александр был совсем маленьким, и требовала, чтобы ты избавилась от него?
Юлия пожала плечами:
— Не знаю, может быть. У него было много женщин.
— Когда Давид сказал, что эта женщина опасна?
Юлия удивленно посмотрела на Аннику:
— Какая женщина?
— Ты сказала, что Давид говорил о ней, об опасной женщине. Когда он это говорил? В то время, когда Александр только родился?
