Лев Портной - 1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского
—Пакетики с ядом, — шепотом ответил я.
— А-а… — Удивленный Вячеслав выложил конвертики на стол.
— Здорово! Ты умудрился сберечь их! — воскликнул я, припомнив, что из-за меня Вячеслав угодил на некоторое время в тюрьму.
—Пока не пригодились, — сказал он.
—Итак, белая горошина — смертельный яд. А порошок на некоторое время расстроит здоровье, — напомнил я.
Я проверил содержимое, пакетик с порошком переложил к себе в карман, а тот, что с ядом, вернул Косынкину.
— Главное — не перепутать! — сказал я на прощание изумленному Вячеславу.
— А для кого? — спросил он.
— Неважно, — прервал я его. — Послушай, я оказался в совершенно затруднительном положении! Я спешу к графу Ростопчину! Но кто позаботится о моей семье? Мы остались без транспорта.
—Вот что! Я сейчас же отправлюсь к Моховым, — с воодушевлением произнес Косынкин. — У Гавриила Кирилловича в достатке имеются и коляски, и телеги. Мы позаботимся о твоей семье!
— Спасибо, Вячеслав, спасибо! Ты настоящий друг! — Я обнял Косынкина.
— Я сейчас же к Моховым, — повторил он.
— А я к графу Ростопчину.
Мы вышли из дома и застыли на крыльце. Мимо двигалось стадо. Пегая корова посмотрела на меня грустными глазами и протяжно замычала.
— И впрямь толпа утратила человеческий облик, — пробормотал я.
* * *Спустя полчаса я вошел в кабинет генерал-губернатора. Московский главнокомандующий сидел за столом. Левой рукой он держал чашку с чаем. За спиною его стояли два генерала. Один собеседник генерал-губернатора был московский кригс-комиссар генерал-лейтенант Татищев. А во втором я узнал Ивана Миллера, с которым когда-то учился в кадетском корпусе, а позднее наши дороги пересекались в заграничных походах. Теперь он оказался в чине генерала-майора.
— Андрей! — Миллер с радостью обнял меня.
Граф Ростопчин поднял на меня воспаленные глаза и сказал:
—Ну-с, ты наконец-то арестовал ее.
—Именно так, ваше сиятельство. И теперь со спокойной совестью предаю себя вашей воле. Хотите — арестовывайте, хотите… Впрочем, сам я теперь желаю одного — отправиться в действующую армию, — ответил я.
—Присядь, — Ростопчин кивнул на свободное кресло.
— Что за дела? — спросил Миллер. — Ловишь шпионов? А я командовал пехотной дивизией из тульских ополченцев.
—Иван Иванович, давайте закончим, времени не осталось, — прервал Миллера генерал-губернатор.
Иван по-дружески подмигнул мне и повернулся к Ростопчину. Тот просматривал бумагу, поданную ему кригс-комиссаром Татищевым, на скулах перекатывались желваки, глаза сузились в злые щелки.
— Я рассчитывал на них! — с гневом сказал граф Ростопчин, продолжив начатый до моего появления разговор. — Я собираю ополчение. Вы понимаете, что вы оставляете в моем ополчении только гражданских?!
Миллер хотел что-то сказать, но не успел и слова вымолвить. Ростопчин продолжал:
—Оставляете людей без опыта, без мало-мальских воинских навыков! Их перебьют в первом же бою!
— Ваше сиятельство, это приказ фельдмаршала, — виновато произнес Миллер.
—Я бы выдвинул их на позиции за Дорогомиловскую заставу! — в глазах граф Ростопчина пылал огонь: несомненно, в мыслях он уже видел эту битву.
—Ваше сиятельство, я же не в Индию их поведу! — нашел новый довод Миллер. — Все они, как вы и все мы хотим, займутся обороной Москвы. Но Кутузов приказал отправить немедленно их под моим началом.
—Что вы несете?! Индия! — крикнул граф Ростопчин.
Александр Иванович Татищев молча оглаживал пышные усы и только кивал, когда взгляд московского главнокомандующего останавливался на нем.
Отвратительный холодок пробежал по моей спине. Генералы, наделенные огромной властью и невероятной ответственностью, обсуждали оборону Москвы. С пылом и жаром отстаивали свою точку зрения. А я знал, что они попусту тратят драгоценное время. Никакой обороны не будет. Но даже сейчас я не имел права поделиться с ними своим знанием.
Незаметным движением я проверил пакетики с зельем де Санглена.
Но что, если все же открыть тайну графу Ростопчину?! Только что сам он попрекал генерал-майора Миллера тем, что в московском ополчении остаются гражданские лица, не имеющие никакого военного опыта. Сам сказал, что их перебьют в первом бою. Неужели он не откажется от напрасной жертвы, если узнает, что участь Москвы предопределена?!
— Кутузов! Старая лиса! — прогремел в ярости Ростопчин. — Почему он ничего не сказал мне утром в Мамонове?! Знал, что я ему отвечу! Старая лиса! Нашел способ по- своему повернуть! Спрятался за вашу спину! Приказ прислал! И я еще ратовал за назначение его главнокомандующим! Дурак я, дурак! Сам виноват! Прав был Багратион: Кутузов — сплошь бабьи сплетни и интриги! Притащил на своих плечах французов — вот итог его командования! А несчастный Багратион теперь умирает у меня на руках!
Повисло тягостное молчание. Иван Миллер сделал невнятное движение, словно хотел руками развести, но испугался лишний раз привлечь внимание московского главнокомандующего. Паузу нарушил сам генерал-губернатор, уже спокойным тоном обратившись к Татищеву:
—Что ж, Александр Иванович, четыре тысячи шестьсот человек переходят под командование генерал-майора Миллера, еще сто артиллеристов. Передайте им запас сухарей на десять дней, двадцать шесть тысяч снарядов, пятьсот лошадей…
—Тысячу! — воскликнул Иван.
— Пятьсот, генерал, пятьсот, — твердо повторил Федор Васильевич. — А теперь ступайте, господа, я должен переговорить с графом Воленским.
Кригс-комиссар пригладил пышные усы, чинно кивнул и вышел. Иван Миллер наспех обнял меня, словно боялся задерживаться в кабинете генерал-губернатора, на ходу хлопнул меня по плечу:
— Давай, дружище! Увидимся еще!
— Так зачислили б меня в число твоих артиллеристов, — промолвил я.
Московский главнокомандующий подождал, пока закрылась дверь за Иваном, и спокойным тоном сказал:
— Светлейший князь хотел услышать доклад от тебя лично. Так что отправляйся в главную квартиру. Найдешь его на Поклонной горе.
—Ваше сиятельство, искренне благодарю вас, — сказал я. — Знаю, доставил вам много хлопот. Покорнейше прошу простить.
—Ладно, чего уж теперь, — махнул он рукой. — Эх, Андрей, Андрей, вот дожили! Неприятель подошел к самой Москве. Настал наш черед показать, на что мы годны.
«Сейчас! Вот сейчас нужно открыться, — подумал я. — Пусть Федор Васильевич начнет немедленную полномасштабную эвакуацию! И не тратит попусту время!» Но неожиданно для самого себя я услышал собственный голос:
—И покажем, ваше сиятельство, непременно покажем.
—Вот послушай, как я написал.
Он взял со стола афишу, текст которой сочинил еще утром, а теперь держал перед собой напечатанной. Я наклонился вперед. Граф Ростопчин начал читать. Голос его зазвучал с торжеством:
— «Братцы! Сила наша многочисленна и готова положить живот, защищая Отечество, не пустить злодея в Москву…» — Он остановился и после небольшой паузы протянул афишу мне: — Ну-ка, читай ты. А я послушаю, как это звучит.
Я взял афишу, положил перед собою на стол. Граф поднялся, подошел к окну и остановился ко мне спиною. Я кашлянул, прочищая горло, и торжественным тоном начал читать сначала:
— «Братцы! Сила наша многочисленна и готова положить живот, защищая отечество, не пустить злодея в Москву!»
«Отбросить афишу в сторону, признаться ему, сказать: "Ваше сиятельство! Пустое! Государь император давно уже все решил!" — пронеслось в голове.
Но одновременно, словно заведенная шарманка, я продолжал чтение:
—«Но должно пособить, и нам свое дело сделать. Грех тяжкий своих выдавать».
Не прерывая чтения, я встал, поднял афишу правой рукой, нащупал пакетик с порошком и осторожно вытянул его из кармана. Граф Ростопчин слушал, стоя у окна. Казалось, слова звучали помимо моей воли:
— «Москва — наша мать. Она вас поила, кормила и богатила».
