Анна и Сергей Литвиновы - Вспомнить будущее
Однако мне, вдобавок, следовало не выпускать Микаэлин «Туарег» из виду, – а выполнять эту задачу одному, без подстраховки, оказалось довольного сложно.
С тайной надеждой, что моя девушка (я не знал как) сумеет мне помочь, я еще с Международного шоссе позвонил Варе. Она, в знак особого доверия, дала мне номер своего левого телефона, зарегистрированного на постороннего человека, о котором не знало даже ее начальство.
– Привет, Варя, – сказал я в трубку. – Как ты думаешь, где я нахожусь?
– Приветики, – откликнулась она радушно. – Погоди, дай угадаю. А! Ты в аэропорту, встречаешь нашего немецкого гостя.
– А вы проницательны, Ватсон! – усмехнулся я. – Только, кроме меня, его встречает госпожа Сулимова. – Сообщение мою девушку не поразило, она просто никак на него не отреагировала. И я добавил: – Я следую за ее «Туарегом». Они выезжают на Ленинградку.
– Куда они едут?
– В нашей столице, милая, триста тридцать одна гостиница, не считая ночлежных домов, общаг, хостелов и борделей. И прибавь еще частные квартиры.
– Да, трудный выбор, – посетовала Варя. В ее речах мне послышался скрытый смешок.
– А ты что, знаешь, куда они едут?
– Моя интуиция мне подсказывает, что ты можешь отбросить ночлежные дома, хостелы и – что еще? – бордели. И триста тридцать различных московских гостиниц.
– Че-орт, ты знаешь! – воскликнул я. Вот именно, разве может какая-то там интуиция, даже удачливого экстрасенса, сравниться с оперативно-разыскными возможностями спецслужб!
– Да. Гостиница «Измайловский парк», забронирован номер люкс на трое суток.
– Но она может его туда не довезти! – воскликнул я в сердцах.
– В этой жизни все бывает, – меланхолично откликнулась Варя.
В итоге за разговором и своими эмоциями по его поводу я на границе с Москвой упустил «Туарег» из виду. Оставалось надеяться, что Мика своего пассажира до гостиницы все-таки довезет.
Мика Сулимова
В ответ на прямой вопрос Нетребина я помолчала, а потом тихо молвила:
– Да, вы правы. Миша мне все про вас рассказал.
– Все? Что – все?
– Что вы – его отец.
– Зачем?!
– Зачем – что? Вы его родили?
– Зачем он вам открылся?! Он не рассказывал ничего обо мне даже своей жене!
Я усмехнулась:
– Ну, значит, я была для него ближе, чем жена.
Я не забывала, что мой Мишаня ничего не рассказывал о своем отце никому, и мне тоже. Он был сверхосторожен, но я – умнее. И я выследила его.
Я добавила:
– Не волнуйтесь, я никому не скажу.
Он пренебрежительно махнул рукой:
– Сейчас это уже не имеет никакого значения.
Я чуть не воскликнула: «Нет, имеет!» – но решила подождать до гостиницы. Затевать последний в жизни моего спутника разговор не стоило на ходу, на колесах, впопыхах. Взамен я сказал:
– Господи, вы так похожи на Мишу! Такие же интонации, поворот головы. Мне кажется, будто он снова со мной. Я все время борюсь с собой, – я сглотнула вроде бы набежавшую слезу, восстановила вроде бы перехватившее дыхание. – Мне хочется приласкать вас, прижаться к вам – как когда-то к нему. – Я всхлипнула. – К живому.
Я погладила старичка по руке, похлопала по плечику. Он перехватил мою руку и благодарно пожал.
Алексей Данилов
Я не сомневался, что до гостиницы «Измайловский парк» я доберусь раньше парочки. Еще со студенческих времен, когда я колесил по Москве на ржавой «жигулине», я знал, как быстро и без пробок проехать по столице – что называется, огородами. Вот и теперь я выбрал объезд по Сигнальному проезду, Ботанической улице, а потом, через Ростокинскую эстакаду, по берегу Яузы. В итоге я, конечно, не сильно сэкономил времечко, но прибыл все-таки минут за пять до того, как на гостиничную стоянку вкатился джип Микаэлы. Из него выгрузился, живой и невредимый, герр Герхард Шмидт, а за ним мадемуазель Сулимова.
Вместе они прошли в вестибюль и проследовали к стойке. Герр Шмидт стал оформлять бумаги, Микаэла присела в лобби, а я, мысленно надев на себя шапку-невидимку, проследовал в бар.
Мика Сулимова
Я вызвалась проводить нашего немецкого гостя до номера. Раньше я сомневалась – а теперь вдруг поняла для себя, совершенно безоговорочно, что решать все нужно не на поминках, и не где-то в третьем месте, куда предстояло еще Герхарда заманить. Решать следовало здесь и сейчас. Мы поднимемся в номер, выпьем кофейку, а потом… Потом я вызову для него «Скорую». Пожилой человек, устал в дороге, перенервничал – вот тебе и приступ. Эксперты, конечно, если возьмутся, смогут определить в его крови присутствие зловредной химии – так что ж? Плохо себя почувствовал, принимал какие-то лекарства – я подтвержу, что принимал, – да переборщил, ошибся с дозировкой. Семьдесят два года, что вы хотите, можно от сквозняка кони двинуть. Почему-то мое чутье подсказывало мне, что несмотря на то, что господин Шмидт является подданным иностранного государства, особо ковыряться в его смерти не станут: ни сиятельных родственников, ни личных богатств за ним не маячило. Пенс – он и есть пенс, пусть даже немецкий.
Заветная жидкость была у меня с собой, в сумочке. Я запасливая. И пунктуальная. И, как не раз отмечал покойный Нетребин Михаил, – хороший организатор.
Вот и лекарством под названием лапарекс я разжилась давно, еще задолго до ликвидации Миши. Средство замечательное, продается в аптеках, сильнейший препарат, чтобы усмирять буйных психов. Ну а если его раз в двадцать передозировать, начинаются дополнительные бонусы: глубокая кома и смерть. Не одна профура бановая, мошенница, подмешивала сей препарат в пиво или водку своим случайным попутчикам.
Чтобы купить средство, конечно, требуют рецепт, но если закажешь его по телефону, тебя: «Вам выписано?» – конечно, спросят, и ты честно ответишь: да. А курьеру, что привез тебе его в ряду аспирина и аскорбинки, можно просто дать стольник сверху. И кто потом вспомнит меня среди многочисленных клиентов многочисленных дистанционных аптек?
Я ведь сперва планировала моего Мишеньку Нетребина отравить. Отравление – прекрасный способ убийства, особенно в исполнении девушки: не будет ни крови, ни грязи. Но когда я стала подробней продумывать кончину Миши, поняла: если влить в него, бугая, вместе с кофе или виски, искомые двадцать миллилитров лапарекса и отойти в сторонку, будет неинтересно. Товарищ ведь даже не поймет, за что и почему он умирает. И от чьей руки. А если скормить ему отраву и тут признаться, чтобы восторжествовать над умирающим? И объяснить, за что и почему он получил свое? Но тогда ведь он сможет успеть до момента, когда лекарство подействует, и голову мне свернуть, причем голыми руками.
Именно поэтому я сочла за благо перед убийством Нетребина-младшего дополнительно вооружиться. А раз все равно приходится брать, вдобавок к яду, кинжал – почему бы товарища тогда просто не зарезать? Зачем еще лекарство подмешивать?
А вот со старичком семидесяти одного года от роду, я не сомневалась, что сумею справиться, если вдруг дело даже дойдет до рукопашной. Поэтому лапарекс для него в самый раз. Можно будет напоить ядом, а потом признаться ему в лицо, что я его убиваю и за какие грехи.
Почему они, мои убийства, вообще мне удавались? И сходили с рук? И Степашки Иванова, и Нетребина-младшего? Я считаю, оттого, что я не выдумывала ничего громоздкого, сложного, трудноисполнимого. Как в подлинном произведении искусства, в настоящем убийстве должна быть строгая, скромная простота.
Надо честно сказать к тому же – убивать мне понравилось. После того как ты делаешь ЭТО, и оно сходит тебе с рук, тебя охватывает такая волна радости, такая эйфория, что ты вряд ли можешь отказаться от искушения повторить это еще и еще раз. В этом смысле убийцы, я считаю, опаснее наркоманов. Им (то есть нам) хочется все новой и новой дозы. И если б у меня даже не было своей давней, выстраданной цели – Нетребина-старшего, кто знает, может, я бы взялась убить кого-нибудь другого? Просто из любви к самому процессу?
Об этом я думала, когда поднималась вместе с Юрием Степановичем в лифте, к нему на шестнадцатый этаж, в номер-люкс отеля «Измайловский парк». Я полагала, что он будет джентльменом и предложит мне чашку чая или кофе. А принадлежности для чаепития в номере найдутся – уж я об этом позаботилась, специально гостиницу выбирала. И еще я стремилась, чтобы отель был большим и шумным – чтоб не бросалось в глаза, кто к кому, когда пришел, когда вышел.
– Дорогой Юрий Степанович, – приговаривала я в лифте, стоя к нему лицом и ласково поглаживая лацкан его пиджака, – как же я рада познакомиться с вами. Вы такой очаровательный, как и ваш сын. – В голосе у меня снова зазвучала слеза. – Как бы мне хотелось, чтобы мы с вами встретились при других, более счастливых обстоятельствах!
Нетребин размякал на глазах. Мы вышли на этаже, и я повела дедулю в номер. Я не поленилась сама заблаговременно побывать в «Измайловском парке» и изучить подходы-выходы. При таком деле, как убийство, ни одна предосторожность не бывает лишней.
