Александра Маринина - Последний рассвет
– Нужен – не нужен, а на связи быть должен! – отрезал Сташис. – Надо встретиться, дело есть.
Антон подъехал к условленному месту, припарковался, оперся затылком о подголовник и опустил стекло. Не то дождь со снегом, не то снег с дождем. 1 декабря, первый день зимы, а на деле – не пойми что. Скоро каникулы у детей, надо что-то думать, куда-то их отправлять покататься на лыжах, что ли, или просто воздухом подышать… В прошлом году Эля забрала ребят на зимние каникулы к себе в загородный дом, водила их на каток и в лес на лыжах, возила куда-то кататься на запряженных лошадками санях, и тогда же впервые отвела Василису в конный манеж, чтобы та могла вдоволь пообщаться со своими любимыми животными. Васька, конечно, загорелась идеей заниматься верховой ездой, но это удовольствие Антону не по карману: конный спорт очень дорог. Хорошо бы бракоразводный процесс у Александра Андреевича Трущёва подзатянулся… Но даже и в этом году, пока Эля еще не замужем, она может не взять ребят к себе: в соседнем доме живет ее любовник, и ей гораздо интереснее проводить время, в том числе ночное, с ним, а не с чужими детьми. Что же делать? Как выходить из положения?
Дзюба ввалился в машину, и Антон сразу обратил внимание, что куртка у Романа почти совсем не вымокла. А ведь должна была бы, по такой-то погоде. Видно, он находился где-то совсем неподалеку, совсем рядом, буквально в двух шагах… Точно! Вон в том доме сидят ребята из управления «К» – подразделения по борьбе с преступлениями в сфере высоких технологий. Значит, Ромка был у них. Зачем? Опять из-за Колосенцева? Теперь понятно, почему у него телефон не работал. Там, небось, в некоторых помещениях столько электронной аппаратуры напихано, что обычный спутниковый сигнал теряется в бесчисленных полях, фонах и шумах. А в других кабинетах все нормально, сигнал проходит, и Ромкин телефон заработал.
Но спрашивать Антон ничего не стал. Вместо этого поведал историю, услышанную от Карины Горбатовской.
– Вот и получается, что певец Виктор Волько увидел на Панкрашиной ожерелье и как-то отреагировал. Вполне возможно, Панкрашина знала, какое название дал Курмышов своему изделию, и очень вероятно, что сказала об этом Волько. И у нас есть все основания полагать, что певец не остался к этому факту безучастным, потому что с приема он внезапно сбежал, не допев третье отделение. И как ты думаешь, Ромка, что этот Волько сделал потом?
– Ну как что? – Глаза Дзюбы возбужденно сверкали. – Убил Панкрашину. На следующее же утро и убил.
Антон покачал головой.
– Не все так очевидно. Во-первых, это очень трудно.
– Что трудно? – не понял Роман. – Человека убить? Это нам с тобой трудно, а им – раз плюнуть.
– Это трудно, – терпеливо повторил Сташис, который дал себе слово не злиться и не грубить, как это делал, к сожалению, покойный Гена Колосенцев, а спокойно и внятно объяснять то, чего Ромка не понимает. Учить его, пока есть возможность. – Волько убежал с приема около десяти вечера, а Панкрашину убили в одиннадцать утра на следующий день. Прошло всего тринадцать часов. И за эти тринадцать часов нужно было провернуть огромную кучу работы: найти исполнителя, потому что не сам же Волько стоял в подъезде с ножом в руках, правда? Значит, он должен был кого-то нанять. И собрать информацию о жертве: кто она, где живет, чем занимается, когда и куда поедет в ближайшее время, будет ли одна… И заметь себе, из имеющихся в распоряжении убийцы тринадцати часов как минимум семь приходятся на ночное время, когда информацию не очень-то пособираешь. Нет, Рома, Виктор Волько не успел бы организовать это убийство, даже если бы захотел. И вот тут приходит черед «во-вторых». А зачем певцу Виктору Волько убивать Евгению Панкрашину? Какой смысл в ее убийстве?
– Он увидел ожерелье и подумал, что Панкрашина представляет для него опасность. Курмышов же предупреждал: рассвет на Эгейском море – это будет последний рассвет, который ты увидишь в своей жизни. Волько этого не забыл, поэтому воспринял появление Панкрашиной в ожерелье как прямую угрозу, – возразил Дзюба.
– Согласен, – кивнул Антон. – Но как он мог сделать вывод о том, что Евгения Панкрашина представляет для него опасность? Что он о ней знал? Они даже не были знакомы, на том приеме впервые увидели друг друга. Для того чтобы думать, что какой-то человек опасен, нужно обладать хоть какой-то информацией, нужно иметь историю отношений с этим человеком. Нужно его заранее бояться. И вот тут у нас с тобой ничего не сходится. Другое дело – Курмышов, он все-таки впрямую угрожал певцу, пусть и давно, уж четыре года прошло, но все-таки угрожал. Тут цепочка была бы понятной: увидел ожерелье – вспомнил Курмышова – испугался – убил. Но убил бы Курмышова. Панкрашину-то зачем убивать?
– Антон, – медленно проговорил Дзюба, – а может, это Волько Курмышова и убил? И получится все так, как ты говоришь.
Антон усмехнулся:
– Да я уже подумал об этом в первую очередь, как только Карина мне все рассказала. Теоретически, конечно, все может быть, но практически – маловероятно. Курмышов был убит в воскресенье вечером, а к Волько мы с тобой ездили в понедельник. Он был раздражен, рассеян, это правда, но он не производил впечатления человека, который только накануне отнял чью-то жизнь. Сам ли ты или по твоему заказу совершили убийство, но когда на следующее утро к тебе приходят из полиции, ты не можешь не реагировать. Реакция бывает разной, от откровенного страха до истерики, от нервной дрожи до полной апатии, но она обязательно есть. Хоть какая-нибудь. А у Виктора Волько ее не было. Никакой. Ты сам видел. Если предположить, что Волько на самом деле убийца, то придется признать, что он не певец, не артист, а холодный циничный киллер с огромным опытом. Похоже?
Роман отрицательно помотал головой и печально вздохнул.
– Поэтому, Ромка, вот тебе все бумаги, нужно еще раз провести сравнение списка контактов Панкрашиной и Курмышова.
– Зачем? – безучастно спросил Дзюба.
Он выглядел расстроенным и вялым, хотя еще несколько минут назад глаза его горели готовностью ринуться в бой.
«Наверное, опять о Колосенцеве вспомнил», – сочувственно подумал Антон.
– Пойми, Рома, у нас с тобой только два варианта. Первый: на Панкрашиной в день приема было не то ожерелье, которое нашли у Курмышова в сейфе, а его точная копия или дешевая имитация. Нам с тобой на пальцах объяснили, что вероятность этого близка к нулю. И второй вариант: ожерелье было все-таки то самое, сделанное Курмышовым. И тогда необходимо найти связь между ювелиром и Панкрашиной, чтобы понять, каким образом оно попало к Евгении Васильевне и как вернулось назад к Курмышову. Где-то на этом пути и находится человек, который думал, что ожерелье будет у Панкрашиной с собой, когда она приедет на Речной вокзал к своей подруге Татьяне Дорожкиной. Вот его нам и нужно найти. Потому что это именно он убил Панкрашину. Он, а вовсе не Виктор Волько.
Роман медленно кивнул, потом поднял глаза и повернулся к Антону.
– А Волько как же? Разве не нужно его брать в оборот?
– Куда он денется, Рома? Он же уверен, что его ни в чем не подозревают. Надежда Игоревна сама его допросит в понедельник, она так сказала.
– А вдруг он все-таки убийца? Ведь прием был во вторник, а Курмышова убили в воскресенье вечером, времени вполне хватило бы, чтобы…
– Да какой он убийца! В самом крайнем случае – заказчик. Но все это весьма маловероятно, Ромчик.
– Но почему? Прости, Антон, но ты меня не убедил, – упрямо возразил Дзюба. – Мне кажется, что Волько может быть причастен и к убийству Панкрашиной, и к убийству ювелира.
– Может, – задумчиво повторил Антон. – Может… И все-таки не может. Понятно, что Волько не сам убивал, но заказать, конечно, мог, вопросов нет. И все равно не вяжется. Источник угрозы для него – Курмышов. Панкрашина в эту схему никак не влезает. Если бы он рассматривал именно ее как угрозу, он ограничился бы только ее убийством, зачем тогда Курмышова убивать? И вообще, я не вижу смысла в этих убийствах. Если бы Волько действительно боялся Курмышова, то, во-первых, он не сделал бы того, что сделал, во-вторых, убил бы Курмышова еще в две тысячи восьмом году, когда тот впервые пригрозил, и в-третьих, постарался бы убить и Сотникова тоже. Потому что от его поступка пострадали оба ювелира, а не только один Курмышов. Следовательно, Сотников тоже мог бы рассматриваться как источник угрозы и опасности. А Сотников жив-здоров, слава богу. Нет, Рома, там какая-то другая схема. Поэтому садись-ка ты, мил-друг, за бумаги, читай внимательно, номера телефонов сличай и не только имена и фамилии, а вообще ищи любые совпадения в списках контактов Курмышова и Панкрашиной. Даже если окажется, что они ходили к одному и тому же стоматологу, все годится, на все внимание обращай.
Антон собрался было напоследок все-таки спросить Дзюбу, что он делал в управлении «К», но почему-то не стал задавать никаких вопросов. Захочет – сам скажет. У оперов тоже есть своя профессиональная этика, согласно которой никогда нельзя лезть ни в бумаги своих коллег, ни в их дела, пока сами коллеги тебя об этом не попросят.
