Анатолий Андреев - Давление зла
За спиной переступила с ноги на ногу его охранница. Надо идти, подумал Федор. Он еще чувствовал на руке стальной захват нежных тоненьких пальчиков и понимал, что возьмись они за него вдвоем, шансов освободиться не будет никаких. Он бросил еще один взгляд на Аркадия, убедился, что помощь не требуется, и пошел на поляну, к неподвижно ожидающей его предводительнице этих жутковатых красавиц.
VI
— Чего вы от нас хотите? — спросил Федор, не дожидаясь, пока первой заговорит она.
Она не спешила с ответом. Задумчиво оглядев его, она скользнула взглядом дальше, на залитую светом гладь пруда, на темную листву кустов на той стороне, на клочья облачной ваты в высоком летнем небе.
Федор хорошо рассмотрел ее. Лицо ее, как и лица остальных женщин, не имело возраста. Оно могло принадлежать и двадцатилетней девушке, но Федор чувствовал, что она старше. Много старше.
Остальные девушки встали вокруг них в хоровод и двигались, не держась за руки, но совершая диковинные танцевальные па, и все это молча и без обязательного в таких случаях веселого оживления. Лица их оставались бесстрастными. Стройные тела, тугие и упругие, изгибались в танце. Почему-то это не вызывало у Федора отклика.
— Мы тебе не нравимся? — вернул его на землю вопрос.
— Как тебя зовут? — вместо ответа спросил он.
Она улыбнулась, обнажив безупречные зубы. Это было первое проявление эмоций, которое он у них видел.
— Мы не говорим людям своих имен.
— Тогда — кто вы?
— Но ведь ты уже догадался, так зачем слова? Вы, люди, слишком много значения придаете словам.
— Нет, не может быть. Если уж вы русалки, то должны выходить только ночью, при луне… И петь должны, когда хороводы водите…
Она опять улыбнулась:
— Ну, ты же понимаешь, что вокруг сплошные суеверия… А мы вовсе не собираемся уточнять, где правда, а где ложь…
Она замолчала и с каким-то грустным выражением посмотрела на Федора:
— А что до песен — девочки, споем для Федора Петровича!
"Даже имя знают", — успел подумать Федор, и тут на него навалилось… Он не мог потом не то чтобы описать, но даже вспомнить, что это было. Началось с тихого ангельского пения, пения без слов, но Федору все время казалось, что вот-вот и он начнет понимать смысл. Сладкая грусть охватила его, он всей душой жаждал присоединиться к поющим. Он уже не понимал, как это только что мог считать их холодными и бесчувственными. Он уже предвкушал, какое наслаждение его ожидает…
Внезапно он чихнул, и сладкая истома, охватившая его, на мгновение отступила. Затем он чихнул еще раз и еще. Мозг нехотя освобождался от дурмана, Федору нравилось оставаться в предвкушении томительного бессилия. Но запах становился все сильнее, едкий растительный запах. Он уже не заставлял чихать, Федор втягивал его, чувствуя, как зыбкий, причудливый мир вокруг начинает принимать четкие очертания. Ладанка на груди слегка дымилась, окутывая его неясным сизоватым облачком. Сквозь тонкую пелену дыма Федор сфокусировал взгляд на лице стоявшей напротив него женщины. Она смотрела прямо в глаза ему, и ее взгляд выражал грусть и сожаление.
— Да, ты правильно понял — тебя ожидала радость. Полная, не ограниченная ничем. Но ты сделал выбор, и я могу только сказать, что сожалею. Ты мне нравишься, и тебе хорошо было бы с нами. А теперь — прощай!
Федор вытер слезы, выступившие от дыма, и спросил:
— Может — до свиданья?
Она кивнула русалочкам, и они дружной стайкой легко побежали вдоль пруда, а она повернулась к Федору и грустно улыбнулась:
— Миленький, много ли раз тебе или комунибудь из твоих знакомых приходилось видеть русалок? Так что прощай, миленький… Прощай…
Она слабо махнула ему рукой и исчезла. Федор постоял мгновение и пошел к Аркадию, чувствуя слабость во всем теле и еле превозмогая охватившую его усталость.
Аркадий все так же спал, и все так же в изголовье его стояла русалка, оберегавшая сон. Она подняла голову и посмотрела на Федора, как ему показалось — вопросительно.
— Они ушли, — улыбнулся он ей. — Беги, догоняй.
Она испуганно, совсем по-девчоночьи, взвизгнула, бросила ветку и кинулась бежать. Аркадий тут же открыл глаза и спросил:
— Я уснул, что ли?
— Ты не поверишь, но я, кажется, тоже, — ответил ему Федор, поднимая брошенную русалкой ветку и убирая ее в багажник. — Ты полежи еще, а я порыбачу. Всем чертям назло…
Он устало улыбнулся Аркадию и пошел к воде.
Было еще совсем рано, около пяти часов, когда они подъехали к дому. Оказавшаяся во дворе Ольга откинула воротину и, улыбаясь, пропустила их во двор.
— Ну, рыбаки, рыбка плавает по дну?
— Да немного поймали, — небрежно ответил Аркадий, доставая сумку с уловом.
— А я-то пожарить собралась, — разочарованно сказала Ольга и отвернулась. На губах ее играла слабая улыбка.
— Да ты посмотри, ты посмотри, — забеспокоился Аркадий, тыча ей сумку.
Она взяла сумку, заглянула в нее и ахнула:
— Ничего себе — немного! Да здесь килограмм шесть будет!
Аркадий раздулся от гордости:
— А мы еще и завтра пойдем на рыбаловку. Если погода будет.
Федор загнал машину носом под навес. Когда машина проходила мимо Ольги, та подняла голову и насторожилась, словно прислушиваясь. Взгляд ее уперся в багажник и посуровел. Федор вышел из машины, хлопнув дверкой, и направился мимо Ольги к рукомойнику в углу двора. Ольга неуверенно окликнула его:
— Федор Петрович, что у вас там? — она кивнула на багажник.
В недоумении Федор раскрыл багажник. Сбоку — он совсем о ней забыл, лежала зеленая ветка. Ольга поднесла к ней руку и поводила в воздухе, словно ощупывая что-то невидимое глазу. На лице ее отразилось явное облегчение. Внимательно следивший за ней Федор быстро спросил:
— Ну, что?
— Заряжено силой, но не злой, — она подумала и совсем уверенно кивнула: — Зла здесь точно нет.
И, без перехода, крикнула:
— Аркадий! Арка-адий! Иди-ка сюда!
Пока Аркадий спешил на зов, она быстро и бесцеремонно сняла с шеи Федора ладанку и раскрыла ее. Оттуда посыпалась под ноги рыжеватая пыль.
— Ну и ну, — пробормотала Ольга и накинулась на Аркадия: — А тебя где носит? Давай сюда оберег!
— Чего это — носит… Занят я, — с достоинством отвечал Аркадий, на отлете, как хирург перед операцией, держа руки, испачканные рыбьей чешуей.
Ольга нетерпеливо двинулась к нему, он слегка наклонился, подставляя болтающийся на шее мешочек. Ольга сдернула его, открыла и облегченно перевела дух — трава внутри была цела, хотя и завяла, что не могло никого удивить, учитывая стоявшую весь день жару.
Отпустив Аркадия чистить рыбу, а Федора — умываться и сменить одежду, она принесла Федору чистое полотенце и, подавая его, спросила:
— Может, сегодня в доме ляжете? Я вам в маленькой комнате постелю.
Федор тряхнул головой:
— На веранде свободнее. И дышится легче.
— Ну, как знаете, — тут же согласилась хозяйка. — Да вам, похоже, уже не опасно. Теперь вас не тронут…
VII
Рыбачить на протекающий у деревни ручеек Федор все же пошел, но один. Аркадию были тяжеловаты пешие прогулки, да и сам Федор чувствовал себя не лучшим образом. В последние дни все чаще прихватывало сердце, и он не хотел, чтобы кто-нибудь видел это.
Он проснулся рано, солнце едва взошло. Трава во дворе была покрыта росой. В тени под навесом было холодно и сыро, во дворе низкое солнце уже вовсю грело, быстро высушивая траву и листву кустов.
Федор быстро собрался, по двору он непроизвольно старался ступать бесшумно, словно боялся разбудить хозяев. Ольга все-таки встала и вышла на крыльцо.
— Доброе утро, — вполголоса сказал Федор.
— Доброе… — сонным голосом отозвалась она; солнце светило ей в глаза, она щурилась и отворачивала лицо, рукой придерживая халатик.
Халатик на ней был тот же, что тогда, в душе — неужели это случилось только вчера?
— Вчера, вчера, — в голосе слышны были подрагивающие, упругие нотки.
Федор смешался. Чтобы скрыть растерянность, он энергично засобирался, все время чувствуя ее улыбку.
— Ну ладно, я пошел, — с облегчением сообщил он. Вместо ответа или пожелания "ни пуха ни пера" она вдруг сказала:
— Веточку с собой возьмите, Федор Петрович, — но, видя, что он не понял, добавила: — Веточку, ту, что вы вчера в багажнике привезли. Возьмите ее и держите при себе — тогда точно рыба ловиться будет…
За эти несколько дней Федор привык ничему не удивляться. Он молча прошел под навес, молча достал из багажника ветку, смял ее, сложив в несколько раз (она даже не поломалась при этом) и сунул в карман штормовки, спросив с некоторой ехидцей:
— Теперь все так?
— Теперь все, — кивнула головой Ольга. — Только не забудьте, если курточку снимете, переложить куда-нибудь на себя.
