Анатолий Андреев - Давление зла
"Да, ты спишь, — раздался у него в голове ровный бесплотный голос. — И этот твой сон я… измыслил. Так удобнее. Мне надо поговорить с тобой. Тебя интересует, почему мы решили обратиться именно к тебе? Да только лишь потому, что здесь оказался именно ты, а не другой. Мы прозондировали твое будущее, и оказалось, что ты нам подходишь".
— Никто другой, значит, не подходит? Весьма лестно…
"Ирония твоя не к месту. Подходят, и другие есть. Ты бы удивился, узнав сколько их".
— И вы всех так вот… вербуете?
"По-разному. Только не вербуем, в смысле — не заставляем работать на нас. Все вы работаете сами на себя!"
— Простите, но в чем тогда ваш интерес?
"Люди. Среди вас стало очень много зла. Ты ведь заметил, что мысли для нас — категория не отвлеченная. Мы чувствуем их, мы пользуемся ими, как инструментом, мы, в конце концов, живем в них, как в атмосфере…"
— Ноосфера Вернадского. Никогда бы не подумал, что это не отвлеченное понятие!
"Однако это так, к нашему сожалению. Потому что в последние десятилетия мы живем под воздействием все усиливающегося давления зла. Вы тоже, хоть каждый из вас в отдельности этого и не чувствует. Но ваш социум, ваша страна разъедается, как раком, злом, которым в последние несколько лет пропитался каждый камень в ваших городах, от которого чахнут и гибнут растения вблизи ваших поселений. А мы — мы страдаем от этого физически, под угрозой само наше существование…"
— Что же могу сделать я? У вас, конечно, есть какой-то план?
"Мы предлагаем — простите за трюизм, — культивировать разумное, доброе, вечное… И времени терять нельзя".
— Очень уж это выглядит просто…
"Зато выполнять будет далеко не просто. Законы джунглей среди вас, людей, укоренились очень уж сильно. Но мы поддержим тебя, как поддерживаем других…"
— Но я ведь еще не решил!
"Ты уверен?" — несмотря на то, что мысль существа была лишена тембровой и эмоциональной окраски, ирония была легко различима. — "Однако у нас с тобой получается разговор слепого с глухим. Так посмотри же, каков мир, в котором ты живешь!"
В тот же миг Федор содрогнулся от боли и ужаса. Он терял сознание от хриплого крика, напоминающего вой. В нем не было ничего человеческого, только боль и страх. Федор чувствовал, что если это сию минуту не прекратится, сердце у него остановится… Ужас схлынул, полураздавленный Федор с трудом глотнул воздух, как всхлипнул. В голове у него прозвучало: "Это прямо здесь, в поселке, три пьяных хулигана пытают женщину — нужны деньги на водку. А вот что происходит в центре поселка…"
На Федора обрушился град ударов. Одновременно его затопило глубокое, безнадежное отчаяние. Хотя боли от ударов он почти не ощущал, он понимал, что его забивают насмерть. Били ногами — под ребра и в печень. Под ударом что-то хрустнуло и солоно стало во рту. Но всего страшнее было то, что каким-то сверхъестественным образом Федор был и теми, кто добивал слабо хрипящую жертву, чувствовал злобное наслаждение ее мучениями, сладостное чувство власти над беспомощным, все еще беспорядочно шевелящимся существом на земле у ног. Федор чуть не разрыдался от бессильного желания помешать происходящему. Существо прокомментировало: "Может быть, теперь ты не будешь считать нас вздорными резонерами, сующими нос в ваши, людские дела. Я краешком, чуть-чуть, подключил тебя к происходящему только здесь, в поселке. А я, и все мы постоянно несем в себе происходящее не только здесь. Надеюсь, ты понял, чего это нам стоит, почему мы обращаемся за помощью".
— Не надо, — прохрипел Федор, обхватив голову руками. — Достаточно. Я хочу проснуться.
Федор помотал головой, застонал, пытаясь избавиться от щемящей тоски и отчаяния, охвативших его, и… проснулся. В дверь веранды заглянула смеющаяся Ольга:
— Небось, опять приснилось чего? Очень уж вы стонали во сне.
Федор сел и мрачно — сон все еще стоял перед глазами — сказал:
— Да, теперь я понимаю Хому Брута…
— Брута? — непонимающе подняла брови Ольга.
— Студиозус из гоголевского «Вия». Помните, кого он там увидел?
— Панночку?
— Вия. Я впервые понял, почему Хома Брут умер, когда Вий открыл глаза. Он увидел в них себя…
Похоже, Ольга не поняла его, но веселье сползло с ее лица. Она неловко помешкала в дверях и неуверенно сообщила:
— Ну, я пойду на стол накрывать.
А Федор посидел немного в мрачных размышлениях и пошел принимать душ. На улице который уже день стояло ведро. Все вокруг было наполнено светом, теплом и жизнью, и в абстрактное зло как-то не верилось. Спросить Ольгу, не случилось ли чего в поселке этой ночью, он не решился.
X
Завтракали в молчании. Аркадий поглядывал на Федора с несчастным видом — не хотел, чтобы тот уезжал. Договорились, что поедет он после обеда, и все почувствовали облегчение, словно удалось отложить принятие какого-то решения.
Минут сорок Федор провозился с машиной, что-то подтягивая и регулируя. Аркадий топтался рядом, подавая ключи и заглядывая под днище. Наконец, Ольга сжалилась и отправила Аркадия в магазин. Федор вымыл руки и сидел на скамеечке, покуривая и наблюдая, как хозяйский кот крадется к воробьям. Стиравшая в ванной Ольга вышла с бельем и принялась его развешивать. Потом подошла к Федору и уселась рядом, тыльной стороной руки отбрасывая волосы со лба.
— Что имелось в виду, когда сказали, что мне помогут? — спросил Федор, словно продолжая прерванный разговор. Ольга не удивилась:
— Сделают вас менее уязвимым для злых сил. Во-первых — здоровье…
— А во-вторых?
— Ну-у… Вы должны владеть обстоятельствами, а не они вами…
— То есть я стану одним из вас. Не человеком…
— Скажем, не совсем человеком. Но вот я, например, вам ведь не противна? — она кокетливо повела плечом. — Так что же во всем этом такого уж плохого?
Федор только поежился, представив себе монстра из сегодняшнего сна. Ольга легко коснулась его руки:
— Не берите в голову. Домовые, гоблины, гномы, нимфы, лешие, еще более странные и неприятные существа — к вам ведь все это отношения не имеет. Но зато выздоровеете и жить будете не каких-то восемьдесят лет…
Федор промолчал, да она и не ждала ответа.
Вернулся Аркадий. Тут же выяснилось, что он купил что-то не то. Он здорово из-за этого расстроился, засобирался было обратно в магазин, и Ольга его еле отговорила.
От обеда он, как в день приезда, отказался, ограничился чаем. Аркадий запричитал было по этому поводу, но выяснилось, что развешенная и уже подвялившаяся рыба так и не собрана, и он отправился собирать ее и складывать.
Уезжал Федор примерно в то же время, что и приехал. У машины остановились, говорить оказалось не о чем. Неловкость прощания затянулась, и Федор, пробормотав: "До свидания. И спасибо за гостеприимство…", — сел в машину и отъехал. В зеркальце заднего вида была видна дородная фигура Аркадия, стоявшего, опустив руки, затем повернувшего голову — видно, позвала Ольга, — и скрывшегося во дворе.
Машина поднимала облачко пыли, тут же сносимой ветром в сторону. На центральной площади поселка стояла кучка молодых женщин или девчонок, ожидавших местного, дважды в неделю, автобуса. Федор замедлил ход, намереваясь подвезти кого-нибудь. Но, непроизвольно, он разглядел отвислые, несмотря на молодость, зады и бесформенные фигуры — все то, чего не замечал раньше, — в его сознании прозвучала безмолвная музыка танца русалок, он вздохнул и прибавил скорость.
