Марк Ланской - Незримый фронт
— О чем они говорили, я не знаю, но думаю, что о дровах. Екатерина Петровна сказала: «мне сырых не нужно», и потом еще добавила: «привезите такие же, как в прошлом году». Похоже, что это был шофер, привозивший ей дрова.
— А кто он? Откуда он звонил?
— Не знаю.
— По фамилии она его не называла?
— Нет.
Только скудность сведений, полученных в поликлинике, заставляла Сурина расспрашивать о каком-то шофере. Никаких подозрений этот телефонный разговор вызвать не мог.
3Вспомнить о шофере Глебу пришлось в тот же день. Вернувшись в Управление, он застал там Соколова и Филиппова. Они беседовали с плотным, смуглолицым моряком торгового флота. Это был боцман Скоробогатко. На диване лежал раскрытый и, видимо, только что осмотренный чемодан.
Соколов держал листок бумаги, на котором четким мужским почерком было написано несколько строк.
— Эту записку вам передал сын Бондаревой?
— Так точно.
— Почему же вы не вручили ее Екатерине Петровне?
Боцман не отвечал.
— Или вы вручили ей письмо, а потом забрали обратно?.. Чтобы не оставлять следов?
— Каких следов?
— А как же записка снова оказалась у вас?
— Замотался я. Давно в городе не был, всяких дел накопилось много. А к ней зайдешь, скоро не выберешься. В прошлом году дрова ей привозил, замучился. Думал зайти перед уходом в рейс. Сегодня зайду и отдам.
— А по телефону вы ей на службу звонили? — спросил Сурин.
— Нет, я и телефона ее не знаю.
— А откуда вы дрова в прошлом году привозили?
— Из порта, как всегда.
— А шофера помните?
— Помню, шофер портовый.
— Как его фамилия?
— По фамилии не знаю, а зовут Сергеем. Его в гараже все знают.
Соколов перелистывал страницы толстой тетради в клеенчатой обложке.
— Это ваш дневник?
— Мой.
— Вот тут у вас день за днем записаны. Двадцать пятого вы в театре были, двадцать шестого — в Русском музее, а двадцать седьмого пропущено. И двадцать восьмого всего одна строчка: «Пора отдавать концы. Сегодня оформляюсь». Что вы делали двадцать седьмого апреля?
— Целый день в пароходстве прокрутился.
— А вечером?
— Встретил приятеля. Посидели в ресторане, выпили. Потом поехали в один дом, в картишки перебросились.
— Какой это дом?
— Номера не знаю, первый раз там был. Где-то за Нарвскими воротами.
— А кто этот ваш приятель?
— Солодов, судовой механик, вчера в море ушел.
— И долго вы в картишки перебрасывались?
— В третьем часу разошлись.
— Много вас там игроков было?
— Четверо.
— А кто хозяин квартиры?
— Мастер с судоремонтного. Фамилии не знаю. Зовут Матвеем Степановичем, а фамилию запамятовал.
— Так вот, Владимир Никифорович, нужно найти тот дом, где вы провели вечер двадцать седьмого апреля. И людей, которые вас там видели, нужно найти. Сейчас поедете с товарищем Филипповым и найдете…
— На кой мне чорт туда ехать? — рассердился боцман. — С корабля сняли, от дела отрываете, а мне ведь завтра в рейс уходить, работы по горло.
— Ничего не попишешь. Найдите дом, квартиру, где живет этот Матвей Степанович и поедете на корабль.
— Да я не помню, в каком доме был. Там все дома одинаковые.
— Придется поискать. Не найдете, плохо будет, — в рейс завтра не уйдете.
Боцман только фыркнул от негодования и встал со стула.
— А чемодан?
— Пока оставьте здесь.
Филиппов и Скоробогатко вышли из кабинета.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Шофер грузовой машины, привозивший Бондаревой дрова прошлым летом и за несколько дней до происшествия звонивший ей по телефону, по мнению Сурина, не представлял для следствия никакого интереса. Только последовательный и методичный Соколов, одинаково серьезно относившийся ко всем возникавшим версиям, мог так упрямо твердить:
— Нужно найти и побеседовать.
Сурина гораздо больше интересовала Галина Гурова. Протокол ее допроса не мог отразить тех искренних интонации и секунд драматического безмолвия, которые внушили Соколову полное доверие к невестке Бондаревой. В протоколе остались только факты, и они заставили Глеба насторожиться.
Все более раздражаемый иронической улыбкой Соколова, он говорил, подражая полковнику Зубову — ставил вопросы и сам на них отвечал.
— В том, что она старуху не любила, Гурова призналась? Призналась. А раз сама говорит, что не любила, значит ненавидела. Да оно и понятно! Хотела старуха развести ее с сыном? Хотела. Человека, который хочет отнять любимого мужа, можно и возненавидеть. Дальше. Несколько месяцев она к свекрови и глаз не казала, а тут за пять дней до убийства пришла. День рождения? Допустим. Но почему именно в этот день она пошла на примирение? Случайность? Не верю. Примирилась она для того, чтобы сделать естественным другой визит, который она наметила на следующую неделю. Откуда она узнала, что в вазе лежат облигации? Сам ведь говоришь, что правды она не сказала. Смутилась. Ко всем вопросам подготовилась, а этот не учла.
Откинувшись на спинку стула, Соколов с интересом смотрел на Сурина. Было забавно видеть, как одни и те же факты по-разному группируются в разных головах и находят разные логические обоснования. Но образ Галины Гуровой, сложившийся у Глеба, так не походил на живое лицо, стоявшее перед глазами Соколова, что улыбка его под конец стала совсем широкой и ее пришлось прикрыть рукой.
— Чего ты смеешься? — Сурин остановился перед Соколовым и выкатил на него обозленные серые глаза. — Чем искать этого шофера, дай мне сегодня поработать с Гуровой. Я уверен, что тянуть нужно эту нитку.
— Не дам, Глеб, — твердо сказал Соколов. — Она никуда не уйдет, а шофера найти нужно. Вечером доложим Зубову и решим, как быть дальше.
Сурин рубанул воздух кулаком и вышел.
2Спустя час после этого разговора, в блокноте Сурина был уже записан адрес водителя грузовой машины Сергея Дмитриевича Челнокова. В гараже ему сообщили, что сегодня Челноков выходной. Глеб поинтересовался путевыми листами и отметил, что в четверг 27 апреля машина Челнокова вышла на работу в 5.30 утра и вернулась в 23.40. Последним рейсом машина шла с лесного склада, что расположен на правом берегу Невы. Выехала она со склада в 19.15 и в пути пробыла четыре с половиной часа!
На квартире Челнокова дверь Сурину открыла полная говорливая женщина. Она назвала себя соседкой Сергея Дмитриевича и, узнав, что Глеб его «старый приятель», сообщила, что Челнокова дома нет, но скоро придет. Словно обрадовавшись неожиданному собеседнику, она пригласила Сурина зайти и посидеть в большой, светлой кухне.
На всех конфорках газовой плиты бурчали кастрюли и шипели сковородки. С удивительной быстротой женщина приподнимала крышки, что-то помешивала, взбивала, рубила. Она походила на музыкального эксцентрика, справляющегося в одиночку с целым шумовым оркестром. При этом она разговаривала, не умолкая ни на одну минуту. Сурину оставалось только изредка подавать короткие реплики, чтобы направить поток ее слов в нужное русло.
Минут через десять Глеб узнал биографию и семейное положение всех жильцов квартиры. О самом Челнокове соседка отозвалась самым похвальным образом, пожурила его за то, что слишком долго выбирает невесту, описала трудности холостой жизни и в качестве примера привела факт: два дня назад она сама видела, как он в ванной стирал свою рубаху. Чем была запачкана рубаха, она не знает, но вода в ванне была ржавой. После наводящего вопроса она точно припомнила, что случилось это два дня назад, в четверг, в первом часу ночи.
У Глеба словно ветром выдуло из головы невестку Бондаревой. Его охватило предчувствие нежданной удачи.
Вскоре щелкнул замок, хлопнула дверь и выглянувшая в коридор соседка объявила Сурину:
— Вот ваш дружок явился.
Челноков — высокий, чуть сутуловатый — озадаченно смотрел на незнакомого человека в демисезонном пальто с широкими плечами.
— Здравствуй, Сергей, — сказал Сурин, — зайдем, поговорить нужно.
Челноков, недоумевая, открыл дверь в свою комнату, прошел вперед и потом пропустил Сурина. Глеб показал свое милицейское удостоверение. Челноков вытащил из кармана смятую пачку «Звездочки» и долго не мог зацепить толстыми пальцами тонкий мундштук папиросы. Закурив, он придвинул поближе пепельницу и простуженным голосом сказал:
— Садитесь. По какому делу?
Сурин опытным глазом оглядел комнату и ее хозяина, стараясь угадать, есть ли у Челнокова оружие и будет ли он сопротивляться. Комната была чистая, уютная. Мебель расставлена аккуратно и удобно. Челноков — узколицый, с рыжеватыми ресницами и бровями — смотрел угрюмо.
— В четверг на машине работал?
— Работал.
— Почему поздно в гараж приехал?
