Андрей Константинов - Дело о похищенных младенцах
— Мы что, умрем? — спросил Каширин.
— Нет, — смеясь, отозвался из-за зарешеченного окна водитель милицейского УАЗа. — Но кишки на яйца вам намотают — это точно.
— Вот видишь, — сказал я, пытаясь успокоить Родиона, — ничего страшного, — и тихо добавил:
— В правом носке — дискета. Думаю, там — вся информация, которую мы ищем.
В обезьяннике, помимо нас, сидели еще двенадцать человек. У одного лицо было разбито в кровь, другие выглядели менее пострадавшими.
— Не повезло вам, ребята, — сказал один из сокамерников, представившийся Витьком, обращаясь ко мне и Каширину. — У ментов сегодня праздник — ночь крота. Давно не рыли норы?
— Чего-о? — удивленно переспросили мы.
— Сейчас увидите.
Через несколько минут, держа в руках бутылку водки и стакан, из дежурки вылез сержант Круглое.
— Рота, подъем! — громко скомандовал он, хотя никакой роты в обезьяннике не было.
Все послушно встали.
— Слушай мою команду. В соседнем здании укрепился противник. Ваша задача: в течение пятнадцати минут создать оборонительные сооружения, а именно — норы.
Оглядев задержанных, Круглов заорал:
— Объявляется ночь крота!
Пьяные менты в дежурке дружно заржали:
— Ну, вперед, суки! Ройте норы в этом бетонном полу. Кто не справится — будет уничтожен!
— Это у них в Чечне крыша съехала, — прокомментировал Витек, когда все мы, приняв позу прачек, начали «рыть» бетон. — Уже полгода как вернулись, а все успокоиться не могут.
— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросил его Каширин.
— Я тут завсегдатай. Четвертый раз как-никак.
— За что?
— Морда моя им не нравится. Говорят, на чеха похож.
— На кого?
— Ну, на чеченца, в смысле.
Я внимательно изучил физиономию Витька и решил, что ничего кавказского в ней нет.
— Эй, исламисты, хвать базарить!
Делом занимайтесь. Осталось восемь минут, — окликнул нас сержант Круглов.
— А что будет дальше? — тихо спросил я у Витька.
— Дальше? Дальше будет «ласточка».
«Ласточка» — это самая изощренная милицейская пытка. Связав ноги задержанного с руками, менты подвешивают его между двух стульев, как барашка над огнем. Выдержать в таком положении можно от силы часа полтора. Далее наступает смерть.
— Только этого не хватало, — выдохнул Каширин. — Где Модестов, чего он нас не выручает?
— Все. Это было последнее предупреждение. — Сержант Круглов открыл дверцу обезьянника. — Вы трое, — показал он на нас и Витька, — на выход.
Мы покорно вышли.
— Вы являетесь нарушителями конституционной законности и подлежите уничтожению! — прокричал мент сумасшедшим голосом, доставая табельный ПМ. — Руки — за голову!
— Эй, Сашка, остынь! начали останавливать Круглова сослуживцы-собутыльники. — Зачем нам новые трупы? Лучше сделай им «ласточку».
Однако сержант уже вошел в раж.
Надев на нас наручники, он повалил всех троих на пол и принялся избивать ногами. Так продолжалось минут пять. Потом я потерял сознание…
12
Очнулся я оттого, что по лицу текла вода.
— Во жлоб! Сдохнуть решил? Не получится! — довольно ухмыльнулся сержант Круглов. В руках у него было ведро с водой.
Видимо, прошло достаточно много времени, потому что за окнами дежурки светало, а наш мучитель успел слегка протрезветь. Каширин и Витек лежали рядом без каких-либо признаков жизни.
— Сука! — сквозь зубы процедил я, глядя на Круглова.
— Что-о?! Тебе мало, чех?!
В этот момент зазвонил телефон, и дежурный, увидев на АОНе номер звонящего, прокричал: "Всем заткнуть рты!
Звонит начальник отдела!"
Воцарилась тишина. Даже в обезьяннике все затихли.
— Дежурный по триста тридцать пятому отделу капитан Лобачев слушает… Да, товарищ полковник… Так точно… Есть!… Разберемся немедленно… Как их фамилии? Спозаранник? А второй? Каширин?… Есть!… Кто же зная?… Так точно!
Капитан Лобачев повесил трубку и с хмурым видом вышел из дежурки.
— Каширин и Спозаранник здесь?
— Вон они, суки, валяются, — сплюнул на пол Круглов, махнув рукой в нашу сторону.
— Это — журналисты, — удрученно произнес Лобачев.
— А-а, говнописцы-очернители! Чеченозашитнички! Знал бы — сразу убил.
Лобачев нахмурился еще больше:
Это — не просто журналисты. По их душу нашему полковнику Ошейникову только что звонил сам начальник ГУВД Павлинов. За что они задержаны?
— А я помню? — возмутился Круглов. — Повязали у родилки — это точно, а за что — черт их знает. Ссали, наверно, в неположенных местах, — и добавил специально для нас с пришедшим в себя Кашириным:
— Ишь, писуны, какая вонь из-за вас поднялась!
— Начальник ГУВД распорядился немедленно их отпустить, — сказал Лобачев.
— Зря, — прокомментировал сержант Круглое. — Им только дай свободу — они весь город потопят в своей вонючей моче.
Через пару секунд с нас сняли наручники и разрешили умыться. Еще через минуту вернули паспорта, ключи, часы и мобильники. «Вы извините, что так получилось, — сказал капитан Лобачев. — Распишитесь вот здесь, пожалуйста. И — всего хорошего».
На выходе нас ждал Модестов.
— Ребята, вы живы? Вот и хорошо.
Я тут всех на ноги поднял. С Божьей помощью…
Договорить Модестов не успел, потому что в это время в моем кармане начал пиликать мобильник. Я достал его и приложил к уху.
— Вы там совсем о…?! — без всяких предисловий зарычала трубка голосом Обнорского. — Какой, в жопу, роддом? Зачем полезли? Глеб, ты ёбнулся на внутренних инструкциях! Приеду — высчитаю с каждого по три зарплаты! Мы тут, в Бишкеке, делом занимаемся, лекции читаем, а вы от безделья крышами поехали!
— Андрей, я сейчас объясню…
— Объяснялово будет потом! Не хватало, блядь, чтобы ты за мой счет свои сказки рассказывал! Я тебе и сам все объясню. Два х… лезут в роддом. Третий звонит мне ночью: спасай, мол, шеф, — наших загребли! Я должен будить Павлинова, кланяться, блядь, в ножки: отпустите хулиганов, они больше не будут.
В общем, все: к х…!
С этими словами Обнорский бросил трубку.
— Кто звонил? Шеф? — спросил Каширин.
— Он самый.
— И что?
— Ну что что? Недоволен слегка.
Жаловался, что нехороший человек Модестов разбудил его посреди ночи.
— Между прочим, я вас спасал, — пробурчал Модестов. — В следующий раз не буду. Погибайте в своей ментовке.
Я его не слушал. Я наклонился и достал из носка драгоценную дискету, ради которой все и затевалось. Она была цела и невредима…
13
…Компьютерщик Петя — самый невозмутимый человек в Агентстве журналистских расследований — колдовал над клавиатурой.
— Дискета запаролена, Глеб Егорович. Двадцать три миллиона комбинаций. Может, и удастся открыть ее к вечеру. А может, и нет.
— Удастся, — уверенно сказал я. — Обязательно удастся.
Пароль был расшифрован через четыре часа. Петя аж заерзал на стуле от удовольствия:
— Внимание! Торжественный момент!
На дискете оказался один-единственный файл — «усыновление.doc».
— Ну что, заглянем внутрь? — спросил Петя.
Я кивнул. Компьютерщик подвел к файлу курсор, щелкнул мышкой, и на экране монитора возникла непонятная таблица:
12 января, Мельникова И. Д., $25,000, МакГоверн.
16 января, Кузнецова Ж. И., $25,000, Моррис.
23 января, Лабутина О. Л., $25,000, Рутерфорд.
2 февраля, Зимина А. П., $25,000, Лозинки.
Всего в таблице было 18 строк. «Это значит, что с начала года Маминов продал 18 младенцев, — догадался я. — Недурно, если учесть, что на каждой такой операции он зарабатывает по 25 тысяч долларов. Да наш профессор — без пяти минут миллионер».
— Глеб, смотри, — толкнул меня в плечо Каширин. — Во втором столбце русские фамилии, а в четвертом — иностранные. Думаю, тут все просто. Мельникова, Кузнецова, Лабутина — это матери, у которых украли младенцев. А Мак-Говерны с Моррисами — усыновители.
— Я тоже так думаю. Только где их искать? Знаешь, сколько в Питере Мельниковых и Лабутиных? Тысяч тридцать, не меньше.
— Хорошо, но вот предпоследним номером в таблице идет некая Крячко Е. Т., — не сдавался Каширин. — Фамилия редкая. Найдем в две секунды.
— Крячко… Крячко… — повторял я, раздумывая, как поступить. — Ну что ж, давай. Пробей-ка ее по базе.
— Будет сделано, начальник.
Каширин отсутствовал в кабинете пару минут и вернулся с распечаткой из базы данных Центрального адресного бюро. Лицо его выражало абсолютный восторг.
— Глеб Егорыч, пляши! Людей с фамилией Крячко в Санкт-Петербурге сорок три штуки. И только у одной инициалы «Е. Т.». Знакомься: Крячко Елена Тихоновна, тысяча девятьсот семьдесят пять гэ-эр, проживает: Строителей, сто двадцать, корпус семь, квартира восемь.
Есть предложение поехать прямо сейчас, пока ограбленный профессор Маминов не опомнился и не пошел по следу пропавшей дискеты.
