Масси Суджата - Мастер икебаны
Но эта компания явно хотела что-то сказать городу и миру: несколько десятков джинсовых молодых людей толпились у стеклянных дверей «Волшебного леса», размахивая плакатиками, написанными от руки на японском, английском и даже испанском. Последние я тоже смогла прочитать, хотя мой испанский изрядно ослабел со школьных времен.
«Цветы убивают», — гласил первый плакатик.
«Ваши розы воняют пестицидами», — сообщал второй.
— Это же антицветочники, — сказала я тете, приглядевшись к протестующим. Среди них были японцы, примерно половина, остальные смахивали на латиноамериканцев, у некоторых японские черты лица сочетались с темной оливковой кожей. Так обычно выглядят дети японцев, уехавших в Южную Америку в пятидесятых. Они часто возвращаются на землю предков в поисках подходящей работы. В Японии легче заработать, даже если ты просто официант или мальчик на побегушках.
— На японских плакатах написано: «Бутоны предвещают шторм» и еще всякая ерунда, — перевела для меня тетя Норие. — Пойдем же, нам следует поймать такси, — добавила она и бесстрашно врезалась в толпу, тараном выдвинув хрупкое плечо с висящей на нем школьной сумкой с логотипом Каяма.
— Покупая цветы из Колумбии, вы поддерживаете индустрию убийств! — В тетину руку вцепилась одна из джинсовых девиц. — Мадам, вы ведь не хотите убивать?
— Боюсь, я не знаю, о чем вы. — Тетя Норие одарила ее снисходительной улыбкой, будто дошкольницу, играющую с куклой на эскалаторе.
— Японцы требуют самых свежих и самых прекрасных цветов. Их привозят из Колумбии! А там рангерос поливают их всякой дрянью! Женщин, работающих на плантациях, травят десятью видами пестицидов, их дети рождаются мутантами. Двадцать восемь человек умерло!
Лицо тети Норие побледнело, наверное, она представила себе все эти затейливые букеты, проходящие через ее ловкие руки за неделю занятий.
— Какие именно цветы? — спросила она, заметно запинаясь.
— Розы и гвоздики! Это основной импорт из Колумбии, но есть еще и другие. Присоединяйтесь к нашему бойкоту, и владельцы плантаций вынуждены будут задуматься.
Ага, задумаются они. Если импорт в Японию уменьшится, им придется задуматься о рецепте нового средства. Очередного зелья, способного сохранить в искусственной свежести все эти невостребованные розы и гвоздики. Я открыла рот, чтобы сообщить об этом девице, но ее уже оттеснил кудрявый черноволосый латинос с раскосыми японскими глазами, на спине его джинсовой куртки было вышито: «Народ против цветов-убийц», а спереди просто две буквы — Че.
— Вы с нами или против нас? Вы за людей или за цветы? — прокричал Че прямо тете в лицо.
— Я за любые формы жизни, — нашлась Норие. — Я бы с вами побеседовала, но, к сожалению, тороплюсь. Мне нужно успеть в Каяма Каикан.
— В школу Каяма? Мерзкое заведение! Они расходуют наши цветы охапками! У наших женщин, что ни день — выкидыши и дети-уроды, а дамочки из Каяма любуются своими орхидеями! — Парень приблизил лицо к тетиному почти вплотную, и я заметила, как тетя брезгливо поежилась.
— Семья Каяма — это нацисты цветочного мира! — выступил еще один демонстрант, и маленький Че подпрыгнул от радости.
— Вот именно! Покуда вы, высокородные господа, покупаете цветы у Каяма и этого презренного торговца, вы можете считать себя убийцами вдвойне!
— Но я не покупала цветов, смотрите! — Тетя Норие расстегнула замочек своей школьной сумки и достала коробку в цветастой подарочной бумаге. Не увидев в глазах собеседников особого доверия, она содрала упаковку, вынула из коробки ножницы и подняла их высоко над головой. — Вот!
— Смотрите, у нее оружие! — заорал неугомонный Че. — Камрады, не забывайте — только пассивное сопротивление!
Камрады с готовностью сгрудились возле тети.
— Осторожно! — передавали они по цепочке, мешая английский с испанским. — Вызывайте полицию! Мы признаём только пассивное сопротивление!
Тетя крутила ножницами в воздухе, я покрепче прижала к груди фуросики с тарелками госпожи Мориты, и мы стали понемногу пробиваться вперед. Тетю Норие все еще трясло от напряжения, когда мы наконец оказались в такси, в квартале от «Волшебного леса». У меня же, как на грех, побежала петля на колготках.
— Не могу поверить, — всхлипывала Норие, уткнувшись в бумажную салфетку. — Я так сочувствовала этим людям. А они накинулись на нас! Представляешь, они всерьез подумали, что я способна на насилие!
— Зря они привязались к Каяма, — вступилась я за школу и сама удивилась. — Таких Каяма в Японии несколько сотен, и все покупают цветы в Колумбии.
— Наш иемото входит в десятку богатейших людей в стране, он всегда на виду, — пояснила тетя. — Но ненавидеть его — это так несправедливо! Если бы эти молодые люди провели хотя бы полчаса с Масанобу-сан, они бы поняли, как он безупречен.
Думаю, тетя могла бы называть учителя просто Масанобу, без почтительной частицы, ведь она была его давнишней студенткой и приятельницей. Частью его круга. Когда мы вышли из такси и ступили на порог Каяма, швейцар, ради меня не шевельнувший бы и пальцем, кинулся открывать тете двери с подобострастной улыбкой.
— Симура-сан, вам нужно присутствовать на совещании по поводу выставки в «Мицутане», — закивала ей дежурная дама в зеленом костюме, выходя из-за стойки полированного дерева, на которой красовалась одинокая белая калла, символизирующая принцип чем меньше, тем лучше.
— Я совершенно забыла об этой встрече! Скажите мне, мисс Окада, куда мы должны пойти? — спросила тетя Норие.
— В классную комнату. Это на четвертом этаже, — ответила мисс Окада. — Они будут рады, что вы пришли. Мне так нравятся ваши композиции!
— Они вовсе не заслуживают вашего внимания, — скромно возразила тетя. — Кстати, у меня к вам необычная просьба: нужно завернуть один подарок в красивую бумагу. Найдется ли у вас что-нибудь подходящее?
— У меня в офисе есть рулон бумаги, разрисованный сухими бутонами сакуры, это прекрасно подходит к нынешнему сезону. — Мисс Окада ухватилась за возможность оказать услугу. — Спуститесь, пожалуйста, минут через десять, все будет сделано в лучшем виде.
— Вот так так! Они, видите ли, будут мне рады! Да они меня даже не пригласили! — ворчала тетя Норие, когда мы поднимались в лифте, только не на четвертый этаж, а на второй. — Что они там делают? Перемывают мне косточки? Ну, ничего... Разумеется, все уладится, как только мы вручим подарки Коде-сан и Сакуре-сан.
— Надеюсь, мы их найдем, не приезжать же сюда еще раз, — сказала я, потирая ноющую коленку. Наверное, я ее ушибла, продираясь через пикет у «Волшебного леса».
Мы миновали комнату секретариата, где барышни сидели перед компьютерами в специальных фартуках, защищающих от радиации, которую, как считают в Японии, излучают мониторы. Я тоже надевала такую штуку, когда в прошлом году мне просвечивали рентгеном поврежденную ногу.
— Ого, посмотри-ка сюда, — внезапно сказала тетя, когда мы проходили мимо дверей директорского офиса. — Это же Нацуми Каяма, дочка иемото. Я давно ждала случая представить тебя ей и Такео, ее брату-близнецу.
Мы подошли к Нацуми, моя сияющая тетя и я с безразличным выражением на лице.
Желтое с оранжевым узором платье наследницы Каяма было явно от Лили Пулитцер — эксклюзивной марки, которой славился «Мицуган». Желтые лодочки на острых, как стилеты, каблуках делали ее стройные ноги еще стройнее. Я тут же вспомнила побежавшую петлю на своих дешевых колготках, но было уже поздно. Нацуми машинально улыбнулась тете и уставилась на меня с таким восторгом, как будто встретила любимую подругу школьных лет.
— Прелесть! — выдохнула она наконец, и я не сразу поняла, что речь идет о платье, а не обо мне.
— Это мамино, — пояснила я, кивнув, — я нашла его в старом шкафу, когда гостила у нее в последний раз.
— Нацуми-сан, позвольте представить вам мою племянницу Рей Симуру, — вмешалась тетя. — Рей родилась в Сан-Франциско, но живет теперь с нами. — И, обернувшись ко мне, добавила: — Нацуми составляет прелестные композиции! В них столько юности!
— Ну что вы, они весьма посредственны, — хихикнула Нацуми. — Все говорят, что я не слишком-то способная.
— Неправда! — воскликнула тетя. — А как же ваши изумительные букеты для той витрины в модном бутике? Их даже сфотографировали для «Ханако»! Рей, конечно же, видела эти снимки.
Ну да, я покупаю молодежные журналы, вроде этого «Ханако». А что делать? Мой японский, увы, не позволяет мне читать ничего более приличного. Вежливо улыбнувшись, я спросила Нацуми, не видела ли она госпожу Коду. Неплохо было бы покончить с этим поскорее, затем отдать изящно завернутые ножницы Сакуре — и домой.
— Ах да. Кода-сан! Я тоже ее искала. Никто ее не видел вот уже часа полтора, но она, разумеется, где-то здесь. С этой ее тростью далеко не уйдешь!
