Виктор Пронин - Человеческий фактор
Согласитесь, странная привычка. Она была бы естественной для человека, который постоянно совершал нечто криминальное. Такой человек поступал бы правильно, убеждая Следователя, будущего Следователя, в своей чистоте и непорочности. Да, это было бы просчитывание криминальных своих деяний и попытка обезопасить себя – найти объяснение, оправдание, причину – почему ты оказался здесь, по какой такой надобности, что тебя сюда привело, что заставило залезть в эту форточку, спилить замок, сунуть руку в не принадлежащий тебе карман, отнять у беззащитной тетеньки сумку, кошелек, чемодан... А что еще можно отнять у тетеньки? Все, что у нее было ценного – жизнь уже отняла.
Но для законопослушного гражданина, заместителя директора преуспевающей фирмы, пусть небольшой, с несколькими десятками работников... Странно это и необъяснимо.
Вот записал он телефонный номер соседа по забегаловке, пока неизвестного ему Михася, а ведь это след, улика, доказательство! Следователь, обнаружив запись в его блокноте, конечно, спросит:
– А скажите, уважаемый Валентин Евгеньевич... Чей это телефон в вашем блокноте?
– Понятия не имею, – думает про себя Валентин Евгеньевич. – Мало ли там каких номеров позаписано.
– Но это телефон Михася! – воскликнет Следователь, веселясь от подвалившей удачи. – Вы знаете, по какой статье он обвиняется? Вы знаете, что ему инкриминируется? – скажет Следователь, наслаждаясь произношением слова ученого, заковыристого, гордясь знанием этого слова и мира опасного, криминального, наполненного выстрелами, кровью, а то и трупами человеческими.
– Не знаю я никакого Михася! – Валентин Евгеньевич знал наперед, что есть у него ответ достойный и неуязвимый, но произносить его надо не сразу, надо дурака повалять, попридуриваться, плечиками попожимать, а уж потом, словно вспомнив случайно, словно мысль его озарила неожиданная и спасительная... Вот так примерно, вот так, гражданин начальник.
– Ну посмотрите, может быть, вспомните, – куражась, Следователь протянет ему блокнотик. А Валентин Евгеньевич, вроде как бы нехотя, через силу возьмет, всмотрится в цифирьки, поднимет глазки свои голубенькие к потолку и пробормочет...
– Постойте, постойте... Что-то мне припоминается... Да-да! Я, кажется, действительно встречался с этим человеком...
– Ну вот видите! – Следователь. – Еще небольшое усилие и вы обязательно вспомните... Я верю в вас, Валентин Евгеньевич!
– Вспомнил! – воскликнет Епихин. – Ну конечно, я видел этого человека. Я пиво с ним пил!
– Видите, как славненько! – подхватит Следователь. – А ты, глупенькая, боялась...
– Да, – твердо скажет Валентин Евгеньевич, не замечая издевки. – Мы пили с ним пиво! Возле Белорусского вокзала. Там забегаловка в полуподвале. А разливает пиво Фатима...
– Фамилия! – подпрыгнет Следователь.
– Откуда мне знать, какая у нее фамилия... Пиво разливает, на орешки не скупится... И слава богу! А этот... Как вы его называете? Михась? Однажды оказался с приятелем без денег и спросил, так вежливо, обходительно спросил... Не смогу ли я в долг угостить их... Я и угостил. Взял по кружке. И тогда же он дал мне свой телефон, чтобы я не сомневался в том, что деньги он вернет.
– Вернул? – поскучневшим голосом спросит Следователь.
– Пока нет... Но я не теряю надежды. А с другой стороны, его долг – сто рублей... Не разорюсь.
– И есть люди, которые все это подтвердят? – уже сурово спросит Следователь.
– Фатима же и подтвердит! Я тогда ее попросил – налей, мол, ребятам, заплачу. И она налила.
– С тех пор вы не виделись?
– Ни разу, – извиняюще улыбнется Валентин Евгеньевич, до счастливых мурашек ощущая собственную неуязвимость. Не зря же он несколько раз спросил у Фатимы об этих ребятах, посетовал на потерянную сотню – теперь она уж наверняка вспомнит эту историю и подтвердит ее, когда угодно и кому угодно. И гуляйте, гражданин начальник, гуляйте. Наскучили мне ваши вопросы глупые и бестолковые, – это уже про себя добавил Валентин Евгеньевич, вышагивая по Ленинградскому проспекту в сторону метро и чувствуя при этом тепло от маленького блокнотика, в котором таились цифры телефонного номера Михася.
Епихин Валентин Евгеньевич жил недалеко от Белорусского вокзала. Если ехать на метро, его станция следующая – «Краснопресненская». Там он и жил в переулках рядом со зверинцем, куда заглядывал время от времени полюбоваться на жизнь дикую и диковинную.
Но сегодня он не торопился домой. Поднявшись на поверхность из подземелья метро, высмотрел телефонную будку и, сунув в щель карточку, набрал номер, который записал совсем недавно.
– Михась? – спросил он, стараясь говорить голосом грубоватым и напористым.
– Ну, – утвердительно ответил тот, видимо, все еще попивая пивко в забегаловке.
– Деньги есть?
– Кто говорит? – игриво спросил Михась.
– Спрашиваю – деньги есть?
– Кто говорит?! – В голосе Михася прозвучали истеричные нотки.
– Повторяю, – спокойно, уверенно и потому нагловато спросил в очередной раз Епихин. – Деньги есть?
– Нету! – заорал в трубку Михась. – Понял?! Нету!
– Я еще позвоню, – сказал Епихин и повесил трубку.
Для начала этого было вполне достаточно. Последние слова Михась почти визжал в трубку, а именно это и требовалось. Он запомнит этот разговор. И наверняка будет рассказывать о нем всем своим приятелям...
– А вот этого уже не надо бы, – вслух пробормотал Валентин Евгеньевич и снова набрал номер Михася.
– Ну? – повторил тот.
– О моем звонке никому ни слова, понял?
– Ты кто, мать твою?!
– Повторяю – никому ни слова. Я еще позвоню.
И Епихин повесил трубку чрезвычайно собой довольный. Все он сделал правильно, вроде все предусмотрел, и Следователь не возник перед его мысленным взором со своими вопросами и подозрениями. Епихин даже попытался усилием воли вызвать его из небытия, чтобы услышать хоть какой-нибудь хиленький вопросик, но нет, Следователь отказался даже появиться.
– То-то, – пробормотал Епихин и размеренным шагом направился к подземному переходу, чтобы выйти уже у зверинца и, свернув за угол, оказаться недалеко от своего дома. По дороге у него был неплохой продуктовый магазин, где он постоянно покупал пакеты с грибным супом «магги». Любил Епихин все грибное и готов был, кажется, питаться одними грибами. Но это было невозможно, и поэтому он взял еще телячьей колбасы, бананов, апельсинов и лимонов – все это любила маленькая красивая девушка Жанна, с которой он пребывал в гражданском браке, как выражаются люди грамотные и слегка подпорченные западными жизненными ценностями. Он любил Жанну и не скупился на признания, если уж откровенно, то он для нее ни на что не скупился. Однокомнатная квартира в большом доме, доставшаяся ему от родителей, вполне их устраивала, тем более что Епихин, опять же не поскупившись, сделал из нее очаровательный уголок для жизни и любви.
– Ну и что? – приветствовала его Жанна, не поднимаясь с большого цветастого дивана в углу комнаты.
– Все, как прежде, – ответствовал Епихин, пронося сумку с продуктами на кухню.
– Ты меня еще немного любишь? – прокричала из комнаты Жанна – она лежала на спине, закинув руки за голову и переплетя ноги так, что смотреть на них у Епихина не было никаких сил.
– Местами, – ответил он.
– И много у меня этих мест осталось?
– А ты вся из них и состоишь.
– Надо же, – озадаченно проговорила Жанна и, перевернувшись на живот, поднялась с дивана. – А чем будем питаться? – спросила она, проходя на кухню.
– Что бог послал, – Епихину легко было разговаривать с Жанной о чем угодно. Она подхватывала любые его слова, каждый раз оставляя местечко для ответа. Их разговоры лились свободно, необязательно, так может литься и журчать ручей в лесной траве, так может звенеть ночной дождь по карнизу, а еще их разговор можно было сравнить с мурлыканьем ухоженного кота, который не ожидает ни пинка, ни грубого слова, ни веником по морде.
Любил Епихин эту женщину, она об этом знала, поскольку каждый день получала маленькие, не видимые постороннему глазу подтверждения – незаметное касание в метро, шаловливая гримаса за столом, а еще любил Епихин тайком сунуть Жанне в кошелек тысчонку-вторую. Она находила эти деньги, тратила, не забывая купить Епихину какой-нибудь пустячок – носовой платок, носки, галстук. И так же тайком клала подарки на его полку, в карман пиджака, в туфли, оставленные в прихожей.
Все было хорошо, все было у них хорошо, если бы вот только, если бы вот только...
Если бы Епихин на этом и остановился.
А он не мог остановиться.
Ну что делать – не мог.
А кто сможет?
Кто удержится и не переступит черту, через которую переступать не надо бы, и нельзя через эту черту переступить... Но если все так удачно складывалось до этого, как удержаться от соблазна... К удачам, так же, как и к неудачам, привыкаешь и невольно думаешь, что они будут продолжаться – у кого удачи, у кого – неудачи, начинаешь верить, что это и есть закон жизни, закон твоей жизни.
