Юлий Файбышенко - Осада
Размышляя над этими чудесами, Гуляев поднялся наверх и увидел свет в своей комнате. Он толкнул дверь. На стуле сидела Нина, а возле рундука стояли цветы.
- Как вам сегодня работалось? - спросила Нина, ожидающе поглядывая на него.
- Ничего, - ответил он, посидел молча, потом поднял голову.
- Нина Александровна, - сказал он. - Вы обманули меня. Я поверил, что в сундуке - единственные ваши запасы. Во всем городе нет лишней осьмушки хлеба. Я чувствую себя преступником. И ваша заботливость обо мне напоминает взятку. Очень прошу вас, давайте вернемся к прежним отношениям.
Она встала. Даже в тусклом пламени свечи было заметно, как побелело ее лицо.
- Вот ка-ак! - сказала она дрогнувшим голосом. - Вот как, значит... Она решительно прошла к сундуку и стала вытаскивать из него пакеты, ящички, банки. Расставив все это на полу, она очень медленно и тихо сказала: - Прошу вас, отдайте им, обреките нас на голодную смерть! Но только утешьте свою красную совесть!
Он смотрел на концы своих сапог.
- Я-то думала, что вы человек, Владимир Дмитриевич, а вы!.. - И убежала.
Через минуту тяжко пробухал по ступеням и рухнул перед ним на колени сам Полуэктов:
- Не погуби, милостивец, не донеси на нас, грешных. Ведь порешат нас всех! Я-то умру, ладно, баб моих не погуби, в чем они-то виноваты, подохнут голодной смертью - и все.
- Вам же оставили часть ваших запасов, - сказал Гуляев, - встаньте. Прошу вас об одном: уберите эти продукты из моей комнаты и никогда больше не пробуйте угощать меня ими!
Купец, пробормотав слова благодарности, с трудом вытолкал за дверь сундук, и слышно было, как он с грохотом сволакивает его вниз по ступенькам. Скоро все затихло.
Гуляеву стало вдвойне не по себе. Надо служить идее, как того требует революция. А он - мягкотелый интеллигент, вот он кто. Надо изживать в себе это.
Ночью они оба лежали на широких лавках в том же подполе. Дьякон ушел, недвусмысленно звякнув замком.
- Попали мы с вами, товарищ Степан, непонятно к кому, - шепнул Клешков,
- Запомни, - донесся к нему шепот Степана, - для тебя я Василий Петрович, что бы ни было - Василий Петрович! Или дядька Василий. Очень может быть, что повезло нам. На тех нарвались, на кого нужно было. Я, правда, по-другому обо всем этом думал, когда задумывал, но так лучше. Одно плохо, Санька. Не верят они нам. Убивать им нас - не с руки, должны они нас использовать. Но как? Вначале, конечно, наведут справки. В Сухове справки навести легко. Справки о тебе - что они дадут? Малый тихий. Почему, зачем в милиции оказался - кто ж знает? А вот что из комсы ты, узнают - это плохо. Узнают, как ты думаешь?
- Если у них агент среди наших есть - могут узнать.
- Тогда как будут спрашивать - не скрывай и сам.
- Ясно!
Проснулись они одновременно от громыханья замка. Вошли, освещая путь свечой, трое. Один, закутанный до самых глаз буркой, в нахлобученной до переносья папахе, остался в углу у входа. Князев с дьяконом прошли к столу, уселись там на лавке и стали прилаживать свечу, которая все время падала.
- Вставайте, ребятки, - сказал елейно Князев, установив наконец свечу, - все равно не спите, да и не время сейчас спать.
Степан сразу отбросил кожух, сел, поскреб в волосах, ткнул Клешкова:
- Малый, кончай дрыхнуть, хозяева идут.
Клешков вскочил, проморгался и поклонился сидящим.
- Почитает старших-то, почитает, - сказал, хихикая, Князев, - сразу видать, что у купца обучался. Видать.
Степан, перекрестясь на угол, где неслышно таился закутанный в бурку, почти невидный в темноте третий, прошел и сел на лавку рядом с дьяконом.
- Скамью-то поднеси, малый! - приказал Князев. - А ты, Василь Петров, ты с им насупротив садись. Разговор у нас к вам.
Клешков подтащил к столу и поставил лавку, на которой спал. Степан и он сели против хозяев.
- Дормидоша, займись! - прогундосил Князев. Дьякон грузно вылез из-за стола и ушел куда-то за спины Клешкова и Степана. - Так вот, соколики, страннички вы милые, - запел старик, шмыгая носом и посмеиваясь, словно радуясь чему-то, - вот решили мы тут, значит, полюбопытствовать, кто ж вы такие будете. И узнали кой-чего... Оружие-то есть?
- Есть, - сказал Степан и вынул из кармана браунинг.
- А у тебя? - старик цепко посматривал на Клешкова.
Санька поглядел на Степана.
- Покажь, - сказал Степан.
Санька вынул и положил на стол свой наган.
- Дайкося, - врастяжку сказал старик и потянул к себе за стволы оба пистолета.
- Дормидоша, - ласково сказал он, - займись.
Клешков почувствовал, что он взмывает из-за стола, что неведомая страшная сила поднимает его все выше и выше. Он вскрикнул. Дормидонт отпустил его ворот, и он упал на корточки.
- Василь Петров, - сказал старикашка, прищуривая глаза, - а ну дуплет к штофу?
- Икра паюсная да сельдь.
- Красно говоришь. Какую материю купец любит?
- Кастор, драп, а женский пол - для праздника крепдешин или крепсатен, панбархат, шелк, атлас. Для буден гипюр...
- Стой-стой, - со сверкающими глазами кричал Князев, - бостон в какую цену клал?
- Аршин - по десять, а то и по пятнадцать брал, - хитро, но с достоинством и не медля ни секунды отвечал Степан, - для визиток сукно первого сорта до двадцати за штуку материи догонял.
- Хват! - восторженно закричал Князев, стукнув рукой по столу. Первеющий ты, брат Василь Петров, первеющий ты человек в торговле! - Он посидел, пошевелил губами, обернулся к безмолвной фигуре в углу и вдруг скосил глаза на Саньку.
- Доверяю я тебе, Василь Петров, - он снова хихикнул, - а вот малого-то свово ты, брат, видать, плохо знал.
- Знал, - сказал веско Степан, - не боись, купец, и тут мой товар без накладу.
- Оно без накладу-то - факт, ан переоценил ты его! Скажи-ка, Саня, старичок весело блеснул глазом на Клешкова, - ты к хозяину-то свому сам приблудился, ай как оно вышло?
- Освободил он меня, - сказал Клешков. Его вдруг залихорадило от веселья в маленьких глазках Князева, от молчаливого присутствия человека в бурке, от длиннопалой руки с длинным ногтем на мизинце, которой тот придерживал полу, от тяжелой близости дьякона за его спиной. - Шлепнуть меня хотели, - пояснил он, чувствуя, как пересохло горло, и облизывая губы, - ну, и тут Василь Петрович... Я ему, как родному отцу...
- Ан и врешь, парнишка, - вскочил и подбежал, обогнув стол, вплотную к Саньке старик, - врешь все, милой! Комиссары тебя подослали, комиссары красненькие! Большевички-коммунисты!
Санька дернулся, но сзади на плечо упала чугунная рука, и голос дьякона предупредил:
- Стой смиренно!
- Какие комиссары! - воскликнул Санька, озлобляясь. Он сам понимал, что его сейчас может выручить только злоба. - Я этих комиссаров своими бы руками! Они меня под трибунал подвели.
- Занапрасно, Аристарх Григорьев, мальчонку теребишь, - сказал со своего места Степан, - ни в чем он не виновный. Что служить к большевикам пошел - за то я его хулю, да все по молодости, жрать-то надо! А малый он вполне нам сочувственный. Я его мысли наскрозь вижу.
- Наскрозь? - отскочив от Клешкова, сощурился Князев, - ой ли, Василь Петров, а про комсомол его знал, а?
- Так что - комсомол! - сказал Клешков. - Это я сам могу сказать.
- Говори! - поощрил Князев.
- Я в восемнадцатом году на электростанции работал...
- Рабочий! - уличающе поднял палец Князев.
- Да какой он рабочий, когда торговые все в роду, - перебил Степан, он же мой двоюродный племяш! Рабочий! Времена-то какие были! Тут хоть кто рабочим станет!
- Значит, комсомол? - спросил Князев, торжествующе усмехаясь. - Так, толкуй, кайся.
- Немцы в Харькове были, - пояснил Клешков, - а там ребята против них поднялись. Я и пристал к ним.
- Та-ак, - протянул Князев, - пристал, говоришь? А отстал ли?
- А на кой они мне, - сказал Клешков, - думаешь, дядя Аристарх, приятно было? Я и при обысках бывал. Все больших людей, солидных, обыскивали. Доведись так-то отцу бы не разориться да не помереть, и его б туда же, в чеку...
- Спас Харитошу господь, убрал его с грешной землицы, чтоб не лицезреть погибель нашу, - горестно вздохнул Степан.
Клешков похолодел. Если они сунутся в какие-нибудь его документы, то там черным по белому: Александр Савельевич... А Степан про отца Харитоша!
Но Князев вдруг нахмурился, отошел и сел на свое место. Туда же после его знака прошел и дьякон.
- Ладно, - сказал Князев, - на том и порешим. Есть у нас к вам дело, да только дюже оно деликатное. Потому так договоримся. Один делать его будет, другой у нас останется - на всякий случай. Согласны, голуби? Но скоро сказка сказывается, а дело-то, оно совсем нескорое.
Всю ночь шел дождь. Утром дорогу развезло так, что пройти было трудно. Гуляев направился к исполкому, где хотел отыскать Бубнича.
Длинные захламленные коридоры были пусты и темны. На втором этаже у предисполкома Куценко шло заседание. За машинкой мучился вооруженный боец, утирая пот со лба и через час по чайной ложке отстукивая буквы. На стареньком диване, ладонями обхватив колени, сидела девчонка в кожанке и платке. Крепкие ноги ее в кирзовых сапогах непрерывно двигались, то поджимаясь, то притоптывая. Это была Верка Костышева - комсомольский секретарь маслозавода.
