Марина Серова - Сентиментальный убийца
— Все это замечательно, — отозвалась я. — Но прежде, Геннадий Иванович, я хотела бы задать вам один вопрос: кто именно рекомендовал меня вам? Насколько я понимаю, вы знали о роде моих занятий еще до того прискорбного события, свидетелями которого мы вчера стали. И хорошо еще, что не жертвами.
Турунтаев негромко прокашлялся, а потом назвал несколько фамилий. Две или три из них были мне знакомы. Это были мои бывшие клиенты, у которых я работала личным телохранителем. Еще одного я знала хуже, потому как он никогда не был моим работодателем, но тем не менее его фамилия упоминалась в известных кругах — а именно, властных и силовых структурах — достаточно часто.
Кроме того, он назвал мне фамилию Самсона Головина, который, как оказалось, приходился ему седьмой водой на киселе… то есть двоюродным племянником.
В целом ответ был исчерпывающим.
— Договорились, Геннадий Иванович, — сухо проговорила я. — Значит, до четырех.
* * *Приблизительно без четверти четыре, когда я уже была фактически собрана, раздался звонок. Незнакомый мужской голос проговорил, что он от Геннадия Ивановича и что машина ждет меня у подъезда.
Я положила трубку, удостоверилась, что на лице не осталось и следа вчерашних травм и что выгляжу я совсем неплохо, несмотря на причитания моей тетушки касательно того, что женщина, которой под тридцать, уже должна состояться в жизни как серьезная положительная особа, мать семейства и вообще… что по сути — по крайней мере для меня — малосовместимо с тем идеалом, который я брала за образец.
Только когда женщина свободна и не связана узами брака, она может жить в свое удовольствие. Ибо, как говорил один мой добрый знакомый, хорошее дело браком не назовут.
Я вышла на лестничную клетку и тут же наткнулась на живописнейшую мизансцену. У дверей своих квартир стояли дядя Петя и Олимпиада Кирилловна. Первый был чудовищно пьян, что следовало из фатально неустойчивого положения в пространстве и нечленораздельной брани, фонтаном брызгавшей из его рта, щедро сдобренной гневной слюной. Вторая же была столь же жутко разъярена, сколь дядя Петя пьян. Она корчила свирепые гримасы и размахивала сумкой, из которой что-то сочилось и капало на пол, перед носами соседа и седой толстой старухи со сморщенным коричневым личиком, сидевшей на инвалидной коляске перед дядей Петей.
— Чтобы ты, сиволапый пень, больше эту старую першню мне на глаза не показывал! — орала Олимпиада Кирилловна. — Я из-за нее все яйца перебила!
— Какие там… м-м-м… у тебя еще яйца?.. — прогрохотал дядя Петя и свалился под дверь. — Если бы у бабушки были яйца… она была бы дедушкой…
Олимпиада Кирилловна гневно плюнула и хлопнула дверью.
Я уж было хотела пройти мимо, но меня остановил голос старушки в инвалидной коляске:
— Дочка… будь добра, закати меня обратно в квартиру… а то у меня руки онемели от всего этого… а ноги и того уж десять лет не ходют…
Я повернулась:
— Вы что, родственница дяди Пети? Я вас раньше не видела.
— Ну да, ну да, — закивала старушка. — А энтот нажрался, в доме не продохнешь, хоть святых выноси.
Почтенная матрона начала меня благодарить, а потом рассказывать, как сегодня на нее налетела Олимпиада Кирилловна и разбила сумку с яйцами.
Не дожидаясь завершения этой «олимпиады», я коротко попрощалась и вышла.
* * *У дверей подъезда стояла черная «Волга». Когда я вышла, передняя дверь распахнулась, и я увидела молодого человека лет тридцати, который жестом приглашал меня садиться.
Шофер оказался на редкость разговорчивым человеком. Я впервые видела среди представителей этой профессии такого говоруна.
Хотя не исключено, что шофер — это его неосновная профессия, уж больно цепкий взгляд у этого виртуоза баранки.
— Я не понимаю, как вам вчера удалось то, что вы сделали, Женя. Я, например, смог бы повторить подобное только при одном условии: если бы сам подстроил взрыв. Ух, какой кипеж там подняли! И ФСБ, и шестой отдел, и еще бог весть кто!
Я молчала.
— Если Тарантас возьмет вас на работу, главное — не испортите отношения с его женой… это просто медуза Горгона.
— Кто возьмет?
— Тарантас. Так погоняют нашего шефа, Геннадия Ивановича. За глаза, разумеется.
— Тарантас, вы говорите? — произнесла я. — Да, если его недоброжелатели будут действовать методами по типу вчерашнего демонтажа машины, то очень скоро Геннадию Ивановичу придется ездить разве что на тарантасе.
— А в этот тарантас впрячь Павлова и Блюменталя, — хохотнул шофер.
Я ничего не ответила, потому что красноречие господина за рулем показалось мне утомительным. Очевидно, поняв это, он больше не тревожил меня разглагольствованиями по поводу и без оного.
Клуб «Эверест» снаружи был довольно-таки непрезентабельным зданием. Вернее, он располагался на втором этаже не очень презентабельного — серого с желтым — здания. Так будет точнее. В отличие, скажем, от того же «Габриэля»: ничей посторонний взгляд никогда бы не заподозрил в нем место элитных тусовок политического, культурного и бизнес-бомонда.
Разумеется, очень узкого круга.
Шофер подкатил к подъезду, у которого уже ждал молодой человек в серой курточке-разлетайке. Если бы не тот же цепкий взгляд, что и у моего словоохотливого шофера, его можно было бы принять за студента старших курсов.
Хотя не исключено, что он им и являлся. Скажем так, по совместительству.
Он коротко кивнул мне и жестом велел следовать за собой. Мы поднялись на второй этаж по обыкновенной, ничем не примечательной лестнице — разве что идеально чистой и с зеркалами в пролете, — и прошли длинным коридором, застеленным приглушающей шаги ковровой дорожкой.
— Вам сюда, — сказал он, распахивая передо мной большую белую дверь. И исчез.
Интересно тут стало. Когда я была здесь в последний раз, этой атмосферы таинственности было явно поменьше. Быть может, ее нагнетают в связи с неумолимо приближающимися выборами губернатора.
Я вошла в просторную комнату, почти пустынную. Только в самом конце виднелась стойка бара, заставленного разнокалиберными бутылками. И два узких длинных стола возле нее.
Во главе этого стола сидели двое. Только двое. Они обедали. По обе стороны стола застыли еще двое парней в белых рубашках и черных жилетках. Судя по тому, что на боку одного и второго в кобурах болтались пистолеты, можно было предположить, что они исполняли роль не только официантов, но и телохранителей.
Обедавшими были Турунтаев и вчерашний солидный толстяк с седеющими кудрявыми волосами и большим длинным носом, чуть скошенным набок. Да, носы у обоих подгуляли. Только у Геннадия Ивановича был похож на непомерно вытянутый картофельный клубень, в чисто русских традициях, как у деревенских Ваньков.
…А вот нос толстяка — с загибом вниз на конце, сильно выдающий семитское происхождение этого человека.
Тот самый Блюменталь?
При моем появлении Турунтаев поднялся с места и, приветливо кивнув мне, подчеркнуто галантно проговорил:
— Присаживайтесь, Евгения Максимовна. Рад вас видеть. Что предпочитаете: кофе с коньяком, с лимоном, с молоком, может быть, по старинке — чай с вареньем?
— Нет, благодарю, — ответила я и села на единственный стул по левую руку от Геннадия Ивановича.
Толстяк продолжал есть, словно и не замечая моего присутствия: судя по всему, мое появление его даже раздосадовало, поскольку внесло нежелательные коррективы в процесс усвоения пищи.
— Позвольте вам представить руководителя моего избирательного штаба, основного координатора, так сказать, предвыборной кампании Иосифа Соломоновича Блюменталя, — проговорил Турунтаев.
Блюменталь поднял на меня острые темные глаза с сильно припухшими веками и еле заметно кивнул. Такое впечатление, что не Геннадий Иванович тут главный, а этот самый Блюменталь.
Хотя Турунтаев постарался быстро развеять это превратное впечатление.
Он горделиво выкатил грудь и продолжил свою избирательную речь:
— Я уже упоминал, что мне рекомендовали вас как прекрасного телохранителя. Конечно, первоначально я не очень в это поверил, поскольку, знаете ли, не женское дело… но потом переменил свое мнение. Убедили.
Он выжидательно уставился на меня, и я поняла, что он ждет от меня какой-либо реплики, подтверждающей, что я приняла его слова к сведению.
Я очаровательно улыбнулась в полном соответствии с голливудской методикой — единовременным обнажением всех тридцати двух зубов.
— То есть вчера, я так поняла, вы меня испытывали, не так ли, Геннадий Иванович?
— Не столько я, сколько…
— Геннадий Иванович, — оторвавшись от трапезы, укоризненно произнес Блюменталь и повернул тяжелую голову на толстой шее в сторону Турунтаева.
