Владимир Кайяк - Следы ведут в прошлое
— Простите! — резко перебил я. — Это ваше личное мнение? Насчет того, что Ванадзинь нравился тем, кому он хотел понравиться?
Щеки Дамбита стали румянее еще на один оттенок.
— Нет. Люди говорили, а кто конкретно — не помню.
— Продолжайте!
— Так вот, значит, Ванадзинь... В общем, некоторые правленцы дали понять Залюму, что Ванадзинь вполне мог бы заменить его на посту председателя колхоза Об этом вроде уже и в районе шла речь. И как будто он сам даже дал согласие.
— Да? Ну а как же насчет конфликта между Ванадзинем и Залюмом, о котором вы упоминали?
— Опять же ничего конкретного, только слухи! То есть Залюм будто бы говорил, что Ванадзинь развивает опасную активность. И поскольку Ванадзинь перестал ходить к Залюму...
— Что вы понимаете под «опасной активностью»?
— Ну, такую активность, которая опасна для Залюма.
— Гм... А не допускаете ли вы, товарищ Дамбит, что Ванадзинь, посещая Залюмов, ходил вовсе не к председателю, а кое к кому другому?
— Исключено! — вскричал Дамбит и при этом совсем уже побагровел.
— И тем не менее, — продолжал я, — дочь Залюма Теодора — очень красивая девушка, и Ванадзинь мог...
— Ни в коем случае! — нетерпеливо возразил мой собеседник. — У Теодоры... У дочери Залюма с Ванадзинем не было ничего общего!
Я решил не показывать, что заметил странное возбуждение Дамбита, и сказал:
— Ояр Ванадзинь был застрелен вчера в то время, когда он шел на свидание с Теодорой Залюм, ждавшей его у перевоза.
— Не может быть! Это случайность, совпадение... — пробормотал Дамбит и принялся перекладывать папки с делами на столе. В его торопливых движениях явно не было смысла — он только швырял папки с места на место.
— Как вы смотрите на начальника почтового отделения Дзерве? — перевел я разговор.
— Это очень приветливый, очень добродушный человек. Кажется, они с Ванадзинем даже не были знакомы.
— А Ешкулис что за человек?
— Ешкулис вдовец, бобыль. Дети выросли и разъехались. Чудной старик, но ладит со всеми. Услужливый. Готов дружить с каждым, кому нужна его дружба. Любит рассказывать смешные истории.
— Отлично. А что вы лично можете сказать об Ояре Ванадзине? Как он вам нравился?
Казалось, последний вопрос опять смутил Дамбита. Прошло время, пока он ответил, по-моему, крайне уклончиво:
— По правде говоря, я Ванадзиня знал очень поверхностно. Конечно, он человек был способный, хороший организатор, это доказывает его работа.
— Нет, товарищ Дамбит, я бы хотел знать ваше мнение о Ванадзине как о человеке. Был ли он вам симпатичен или нет?
— Не могу судить. Я слишком мало знал его... Недавно Ванадзинь стал дружинником. Когда в клубе проводилось мероприятие, с помощью Ванадзиня были задержаны два нарушителя. Он был активным, общественным человеком.
Последней фразой младший лейтенант явно хотел от меня отделаться — такие дежурные фразы пускают в ход, когда нечего сказать или когда не хотят раскрыть свою позицию.
Я подумал, что в лице Дамбита не приобрел себе особенно ценного помощника. Наш первый разговор не помог мне нащупать хоть одну мало-мальски прочную нить, а порой и сам младший лейтенант вел себя довольно странно.
— Чем занимается Ошинь после того, как его освободили от обязанностей тракториста? — спросил я.
— Он искал работу в городе, но нашел ли, не знаю.
— Выясните, пожалуйста, все возможное об Ошине! Где он сейчас находится, что делает, каковы его настроения. Ясно?
— Так точно!
Затем Дамбит довез меня на своем ИЖе до колхозных мастерских. К вечеру мы договорились опять встретиться у него.
11
Немного задержавшись во дворе, я оглядел комбайны, стоявшие под навесом, и невольно подумал, что царящий здесь образцовый порядок, без сомнения, является заслугой Ванадзиня.
Зайдя в небольшое здание, я сначала попал в кузницу. У мехов стояли двое, один как раз закуривал, другой подбрасывал в горн уголь. Я поздоровался. Тот, с сигаретой, буркнул что-то и отвернулся, второй меня даже не заметил.
В следующем помещении я увидел новые, еще не установленные станки, ящики с инструментами и запчастями. Из смежного помещения доносились шум, голоса. Я зашел — там работали люди. Я выбрал наугад высокого, широкоплечего дядьку, помахал ему рукой, здороваясь, и подошел. Великан выключил электромотор, на котором вращался наждачный круг, снял защитные очки и протянул мне толстую, вялую ладонь.
— Двэселит, — прорычал он.
Я просто опешил — откуда у этого великана такая вялая, неживая ладонь и такая неподходящая фамилия — по-русски это будет «Душа», даже «Душенька»...
— Скажите, вы знали Ояра Ванадзиня?
— А вам зачем? — Великан оказался не так-то прост.
— Меня интересует его судьба. Как могло случиться, что он погиб?
— Не знаю. А вы кто такой? Что вам надо?
С психологической точки зрения я в ту минуту поступил неправильно, но мне действительно ничего не оставалось, как только сунуть ему под нос мое служебное удостоверение.
— Я хочу выяснить, что за человек был покойный заведующий мастерской, — пояснил я подозрительному великану. — Что вы можете о нем сказать?
— Да что я могу сказать, — буркнул Двэселит, — он приказывал, мы исполняли.
— Это не допрос, — поспешил я добавить, зная, что в случаях, когда все их высказывания фиксируются на бумаге, люди часто становятся уж очень несловоохотливыми. — Если бы вы могли охарактеризовать мне его как человека, это облегчило бы мою работу и помогло бы установить, почему он погиб. — Я даже улыбнулся несимпатичному великану, чтобы задобрить его, и спросил: — Изменилось ли что-нибудь у вас на работе с приходом Ванадзиня?
— Да что ж... При нем, конечно, не посачкуешь...
— А у вас есть люди, которым это нравится?
— Да что ж... С кем не случается, — выкрутился великан.
— А при Ванадзине вы стали больше зарабатывать или меньше?
— Больше работали, больше и зарабатывали.
Догадавшись или услышав, о чем мы рассуждаем с Двэселитом, другие рабочие остановили свои токарные и сверлильные станки. Я спросил, нарочно ни к кому не обращаясь:
— Почему от вас ушел Ошинь?
Молчание. Покрякивают, переминаются с ноги на ногу. Наконец парень с замасленными рыжими усиками проронил:
— Схлестнулся с заведующим, ясное дело.
— Из-за чего?
— Нарубил дров! На тракторе...
— Это Ошинь-то? Как же это он?
— Набрался, ясное дело.
Из разговора выяснилось, что по требованию Ванадзиня у Ошиня были отобраны права на вождение трактора до тех пор, пока он не бросит пить, а тот, как человек строптивый, взял и ушел с работы совсем. В последний день Ошинь опять «поднабрался» и даже ворчал, что его несчастье Ванадзиню на пользу не пойдет; он, Ошинь, еще обломает рога приблудному бычку!
Такой оборот разговора явно не понравился Двэселиту. Он выпрямился и, глядя на меня с высоты своего роста, проворчал:
— Не верю я в это дело.
— В какое?
— Да что Валдис наш, Ошинь... Наберется, языком треплет, это да. А чтобы... Э! — Великан презрительно махнул своей чересчур широкой ладонью и опять принялся разглядывать и ворочать деталь, которую перед тем обтачивал.
— Ну, уж если по совести говорить, Валдис не только языком трепал, — заговорил тихий, маленький человечек, полная противоположность Двэселиту. — Накачается винищем, на всех так и лезет! Небось помнишь, даже на тебя однажды...
— А что он мне сделает? — Двэселит покосился на маленького человечка.
— Так это тебе... А подвернись ему кто не с такой медвежьей комплекцией? Взять, к примеру, меня...
Рабочие рассмеялись. Человечек продолжал, как бы оправдываясь:
— Вовсе я не собираюсь на Валдиса черт те что навешивать. Когда он трезвый, лучше его человека днем с огнем не сыщешь, а уж как приложится... Да что говорить, потолкуйте лучше с его женой.
— Замолол опять! — рассердился Двэселит. — С женой! Там, брат, совсем другая закавыка.
— Другая не другая, а только недавно его жена с неделю с перекошенной физией ходила, — заспорил маленький человечек.
— Она же с сеновала свалилась!
— Если б с сеновала свалилась, так, наверно, не плакалась бы людям, что муж у нее такой и разэтакий.
— Ну, ну, давай собирай, что какая баба плетет о своем муже!
Я молчал и слушал, как спорили рабочие о своем бывшем сотоварище. Складывалось все же впечатление, что Ошинь задиристый во хмелю, скорый на расправу человек. И вдруг — новая подробность:
— А мы разве знаем, по какому такому случаю наш Ванадзинь ходил с расцарапанной щекой и облепленный пластырями?! — возразил все тот же маленький человечек.
— Ну, лучше б ты заткнулся! — Двэселит разозлился совсем. — Было бы оно так, как ты своей дурной головой выдумал, небось Ванадзинь сам кому-нибудь рассказал бы.
