Владимир Кайяк - Следы ведут в прошлое
Владимир Кайяк - Следы ведут в прошлое краткое содержание
Следы ведут в прошлое
КУРИНЫЙ БОГ
Повесть
1
Было прозрачное июльское утро. Во всей Риге цвели липы. На листве садов еще не обсохла роса, и солнце сверкало в ней многоцветными искрами.
В то утро город показался мне особенно прекрасным, а люди, спешившие на работу, счастливыми, в сто раз счастливее меня: я ведь был лишен права оставаться с ними, меня после окончания университета направляли в отдаленный район республики, и это меня очень мало радовало.
Я вышел из трамвая у автостанции. До отхода автобуса оставался еще час. Я сдал чемоданы в камеру хранения и пошел за билетом. За мной встал человек с тяжелым рюкзаком за плечами и новеньким спиннингом. Видно, он ехал куда-то отдыхать, приятно проводить время.
— Простите, пожалуйста, — заговорил он со мной, — вот вы до Калниене билет взяли. Вы там живете?
— Нет.
— Жалко, — сказал он и, купив билет на тот же автобус, опять обратился ко мне: — Хотел расспросить, что это за места. Я еду немножко подальше, в колхоз «Глубокая вспашка». Никогда не бывал там.
— Я был однажды. Езжайте смело! Вы, видно, рыболов, а воды там хватает: река, озеро, ручейки, пруды... Даже раки есть. Славное местечко! — Я так расхваливал Калниене, что и сам удивился, почему мне не хочется туда ехать.
— Да-а, — протянул мой будущий попутчик без особого энтузиазма. Должно быть, я не сумел его зажечь.
Этот парень мне чем-то понравился, и само собой вышло, что от кассы мы шагали уже рядом. Он тоже сдал свой рюкзак в камеру хранения. Потом, будто вспомнив что-то несущественное, объявил весело:
— Ах да! Я — Ояр Ванадзинь.
— Берт Адамсон, — назвался я, и мы пожали друг другу руки.
Ояр был блондин, среднего роста, с располагающим, открытым взглядом, очень живой и подвижный. «Уж никак не похож на рыболова, — подумал я, — те обычно тяжелые на подъем, смирные люди, умеющие долго и терпеливо дожидаться удачи».
Мы молча шли вдоль канала, потом Ояр предложил:
— Давайте завернем на рынок, купим на дорогу вишни.
Пошли. Окунулись в рыночный шум и суетню. Я был слегка удивлен, когда мой спутник остановился и купил у одной старушки вишни, отнюдь не выглядевшие лучше всех тех, мимо которых мы проходили. Я тоже взял большой кулек. На обратном пути, распробовав кисловатые ягоды, я спросил:
— Почему вы именно эти вишни выбрали?
— А что, разве невкусные? — сморщился Ояр то ли от кислых ягод, то ли подавляя внезапный приступ смеха.
— Я спрашиваю просто из профессионального интереса к людям и их поступкам, — сказал я, — особенно когда эти поступки кажутся мне непонятными.
— Писатель! — Ояр уставился на меня, как на какую-то невидаль.
— Следователь, — буркнул я, намереваясь уже отказаться от дальнейших расспросов.
— Час от часу не легче! — вскричал Ояр и набил рот вишнями.
— А что? По-моему, предубеждение против нашей профессии наблюдается только...
— Среди всевозможных жуликов! Ну, а если я как раз и являюсь представителем этой вымирающей породы? А?
— Вы еще не ответили на мой вопрос.
— А! С вами так не бывает, что, поглядев на незнакомого человека, вы вдруг угадываете, о чем он думает в эту минуту?
— Телепатией не занимался, но расшифровывать человеческие мысли мне все же удается иногда. До известной степени.
— Значит, вы поймете меня. Эта старушка вдруг показалась мне очень несчастной, и единственное, что я мог для нее сделать, это купить ее вишни. Забавно, да?
— Да что ж тут забавного? Вы, вероятно, добрый человек.
— Чепуха! — Ояр отвернулся. Казалось, он стесняется своей внезапной откровенности.
На автостанцию мы вернулись молча. Пора было забирать багаж и садиться в машину. Среди пассажиров оказалось немало деревенских тетушек с тяжелыми сумками и корзинами, они подолгу отыскивали свои места, забивая проход. Ояр, деятельный и словоохотливый, сразу кинулся им на помощь — я почти позавидовал его удивительному умению вмиг находить общий язык с любым человеком. По-моему, такое умение пригодилось бы мне куда больше, чем ему.
Пока Ояр помогал теткам, автобус тронулся, и его место рядом со мной занял толстяк в очках. Ояр только развел руками и остался стоять рядом. Автобус прибавил хода, в открытые окна ворвался ветер, стало свежее, но толстяк рядом со мной все пыхтел и вздыхал, отирая пот платком. Потом он покосился на Ояра и заворчал:
— Постыдились бы, молодой человек, я и так умираю от духоты, а вы еще навалились, не можете стоять прямо!
Я уж было открыл рот, чтобы напомнить нахалу, на чьем месте он сидит, но Ояр опередил меня:
— Терпение, уважаемый, я делаю, что могу, и только на поворотах прижимаюсь к вам в силу известных физических законов.
«Уважаемого» это не убедило, и он ввязался бы в пререкания, если бы не услышал по своему адресу насмешек пассажиров.
Постепенно в машине стало посвободнее, и мы с Ояром сели рядом. Я узнал, что он инженер, работает в Риге на заводе сельскохозяйственных машин. В колхоз едет, потому что там проводит отпуск у своих родственников одна девушка.
Ояр уже обращался ко мне на «ты», и я ничего не имел против такого быстрого сближения. Упомянув о девушке, он помолчал и добавил:
— Ее зовут Ливия. Хорошее имя. Правда?
— Не возражаю.
— И вообще она лучшая девушка на свете. Ясно?
— Абсолютно ясно! Только зачем ты тащишь с собой спиннинг, вот что не ясно. У тебя на рыбалку не останется времени. Давай поспорим!
Ояр, смеясь, объяснил: знакомясь с Ливией, большой любительницей природы, он, не подумав, соврал, что любимейшее его занятие — бродить с удочкой по живописным речным заводям. Теперь он об этом горько сожалел — Ливия написала, чтобы он не забыл захватить с собой рыболовные снасти. Вот он и нагрузился этими снастями, хотя за всю жизнь ни разу не брал в руки удочки...
Мы уже ехали по улицам Калниене, и я пригласил Ояра навестить меня и просил передать привет «лучшей девушке на свете». В свою очередь, Ояр звал меня в колхоз «Глубокая вспашка» — обучить его обращаться со спиннингом или хотя бы раков ловить.
Я пообещал приехать, и мы распрощались.
2
Первые два дня в Калниене у меня выдались свободные — этот срок мне дали на устройство. Квартира моя, состоявшая из огромной комнаты и маленькой кухни, находилась на втором этаже нового каменного дома. Большие окна, свежевыкрашенные стены, нежилой запах. В Риге я снимал комнату у родственников, собственной обстановки не имел. Поэтому здесь я приобрел кое-какую хозяйственную утварь и кресло, которое по мере надобности превращалось в кровать. Хотел купить и стол, но этот замысел рухнул: в комиссионном магазине я вдруг увидел картину, без которой, как мне показалось, я не мог дальше жить. Когда я купил ее, деньги были на исходе, и на первых порах вместо обеденного и письменного стола пришлось довольствоваться подоконником.
Картины вообще моя слабость, но до покупки их дело никогда еще не доходило, поскольку родственники запрещали мне вбивать гвозди в стены их квартиры. На картине было изображено побережье неведомого моря. Неизвестен был и автор, но меня это не смущало — картина говорила сама за себя. Пустынный скалистый берег; небо, полное грозовых туч; фиолетовые и желтые тона песка и камней; растревоженная зеленоватая вода, создававшая ощущение глубины и простора; человек, пожилой мужчина с коротенькой трубкой в углу рта... Будь в его чертах хоть малейший оттенок сентиментальности, картина была бы надуманной, даже пошлой: вот-де человек печально озирает свою бурно прожитую жизнь, убегающую, как эти волны. Но здесь не было ничего подобного: пожилой мужчина даже не смотрел на море! Он сидел, сложив руки на коленях, повернувшись к зрителю; выражение угловатого обветренного лица с горбатым носом и прищуренными глазами было умным, спокойным, даже чуточку насмешливым. Такое лицо могло быть у какого-нибудь шута стародавних времен, остроумного и злого на язык. Но этот человек был матросом или рыбаком, не иначе. Он вписывался в суровый пейзаж так же естественно, как любой из этих камней, обдуваемых ветром и раскаляемых солнцем, как любая из этих бушующих волн. Его благодушие в данной обстановке было вполне естественным: человек на своем месте, с удовольствием дышит привычным воздухом и чувствует себя нормально... Ей-богу, этот суровый насмешник мне будет хорошим соседом по комнате!
На третий день после приезда я приступил к работе, но еще не скоро свыкся с ней. Время уходило на всякую писанину, оформление различных мелких дел — это было скучно и нудно.
С товарищами по работе я еще не успел ближе познакомиться, но на первый взгляд они мне понравились. Понравился и районный прокурор, советник юстиции Друва, с внушительным голым черепом, с широким ртом и пронзительным взглядом. Зато ему, видимо, не понравилась моя персона. Но какое это имело значение? Я же сюда приехал работать, на всех ведь все равно не угодишь. Первые вопросы, заданные мне Друвой, были такого свойства:
