Марина Серова - Визит из преисподней
В общем, я с удовольствием приструнила бы мою женскую сущность так же, как приструнила «альтер эго», но… видимо, женская сущность нравом была покруче. Сдаваться она явно не собиралась.
«Ну, ей же хуже», — решила я.
К половине четвертого я была полностью экипирована к предстоящему «деловому уик-энду». Сумка с дачной амуницией стояла наготове в прихожей. Делать было больше нечего, оставалось только ждать.
Впрочем, почему же это — нечего? Пока еще есть время, попробую-ка я привлечь себе в союзницы саму судьбу. Сейчас вот брошу кости и ткну в них носом свое женское начало…
Так… Так… Ну же, ну!.. Нет!!! Только не это!
Я явственно услышала, как мое женское начало закатилось победным хохотом. Звезды, оказывается, специально для меня засветили ярче и предвещают начало пылкой страсти.
Я решительно встала, подошла к бару, рывком открыла дверцу, налила огромную рюмку коньяку и хлопнула ее одним махом. Раз уж все равно судьба стучится в двери — двум смертям не бывать, а одной не миновать!
Судьба постучалась одновременно с четвертым ударом моих настенных часов. Вернее, она просто позвонила в прихожей, но на два этих звука наложился еще стук моего сердца, так что у меня создалось впечатление адского грохота. На нетвердых ногах (коньячок уже начал действовать) я продефилировала к входной двери.
Я распахнула ее во всю ширь… и подумала: если звезды выбрали для моей пылкой страсти такой объект — то лучше уж им было бы вообще не зажигаться.
За порогом, покачиваясь гораздо явственнее, чем я, стояло нечто невообразимое в драной майке, которая когда-то была голубой, и черном спортивном трико. Оба предмета одежды выглядели так, будто в течение нескольких лет исправно служили пижамой бомжу, ночующему в мусорных баках. Рост и телосложение посетителя — а он был, несомненно, мужского пола — в народе получили название «метр с кепкой». Кстати, кепка тоже присутствовала: нахлобученная до самых глаз, она была такого почтенного возраста, что наиболее сохранившимся ее фрагментом можно было считать обломок пластмассового козырька. Из-под кепки выбивались кудри неопределенного колера, бордовый нос типа «рубильник» и еще некоторая площадь, относящаяся, очевидно, к лицу и сплошь поросшая рыжеватой щетиной.
Чтобы сразу расположить меня к себе, посланец судьбы широко улыбнулся.
— Зд…асть, х…зяйка! — Меня чуть не сбил с ног причудливый букет ароматов, в котором — могу поклясться! — не было только моего пятизвездочного армянского коньяка. — К…упите клубничку! Недорого отдам, за п…терочку.
В руке у него действительно было грязное лукошко с какой-то красноватой кашицей, которая вполне могла иметь клубничное происхождение.
Видимо, на моем лице отразилась некая сложная гамма обуревавших меня чувств, и пьянчужка истолковал ее по-своему — как сомнение в выгодности предлагаемой сделки:
— Не сумлевайсь, х…зяйка: хорошая клуб…ника!
Для убедительности он протянул мне лукошко, из которого уже капали на пол капли ягодной крови.
— Дешево отдаю, всего п…терка, ну! Тут целых полтора кило, это ж даром, х…зяйка! Варенье сваришь детям. А?
— Да не нужна мне твоя клубника! — Я наконец обрела дар речи. — И детей у меня нет. Иди себе с Богом!
Я попыталась закрыть дверь, но он с неожиданной резвостью просунул в щель свое лукошко, а следом за лукошком показались плечо и голова. Остальное осталось за порогом, так как давление на дверь я не ослабила.
— Э, э, хозяйка! Зачем ты так, ну? Отличный товар! Давай п…терку и забирай… Ну хоть за трешку, слышь?
Его можно было понять: он пытался ухватить за хвост свою последнюю ускользающую надежду. В другой момент я без слов дала бы страждущему требуемую смехотворную сумму. Но сейчас я была слишком раздосадована на фортуну за подлый обман! Так что нахальство нежданного коммивояжера только подлило масла в огонь:
— Слушай, ты, сказано — вали отсюда!
Я решительно уперлась свободной рукой ему в плечо, он кряхтел, но не сдавался…
Ситуация явно принимала трагикомический характер. В принципе мне ничего не стоило бы спустить его с лестницы. Но останавливало одно соображение: в этом случае его клубника почти гарантированно размазалась бы не только по моей прихожей, но и по моему «отпадному» дачному прикиду. А это было бы уж совсем некстати…
— Что здесь происходит?
Голос за дверью раздался совершенно неожиданно: видимо, из-за нашей возни я не услышала, как подъехал лифт. От этого голоса сердце мое подпрыгнуло до самого горла — и безнадежно оборвалось куда-то вниз…
Одновременно с этой репликой нового персонажа объект, оказывавший давление на мою дверь, исчез с такой быстротой и легкостью, словно его выдернула могучая десница судьбы. Собственно, так оно и было на самом деле. От неожиданности я захлопнула дверь, навалившись на нее всей тяжестью, а когда снова распахнула — моему взору предстала картина, потрясшая меня своей аллегоричностью.
Могучий лев — нет, скорее орел! — держал за шиворот тощего пьяненького зайчишку, такого же поникшего, как и его клубника в лукошке (которое он, однако, крепко прижимал к себе).
Моя судьба меня не обманула! Она просто опоздала на пять минут — и только…
— Здравствуйте, Татьяна, — спокойно повернулся ко мне Григорий, не выпуская из лап свою добычу. — Все в порядке? Он вас не обидел?
— Нет-нет, мы мирно беседовали! — Я уже с трудом сдерживала смех. — Клубничку вот предлагал…
— Только и всего-то? И почем клубника, дядя?
Орел понемногу разжал стальные когти, и зайчишка, почуяв свободу, встрепенулся, решил, что не все еще потеряно:
— Х…зяин, недорого! П…терка всего. Хозяин, друг, возьми, выручи! А красавица твоя — того… сурова больно. — Незадачливый торговец бросил на меня заискивающий взгляд, пытаясь угодить нам обоим.
Мы с Григорием опять переглянулись, его глаза тоже смеялись.
— Ну вот что, дядя…
Орлов не спеша извлек из кармана безукоризненных светло-серых шелковых брюк дорогой кожаный бумажник, а оттуда, тоже не торопясь, выудил новенькую десятирублевую бумажку. Пьянчуга зачарованно следил за его манипуляциями, как кролик за удавом.
— На-ка тебе за труды. Сдачи не надо. И ступай себе с Богом!
Алкаш схватил купюру свободной от лукошка рукой и несколько секунд обалдело смотрел на нее, потом поднял счастливые глаза на своего благодетеля:
— Ну хозяин! Ну человек! Выручил! Уважил! Клубничку-то возьмешь? — добавил он с некоторым сомнением, не отрывая, однако, от груди заветную корзинку.
— Нет, дядя, не надо. Это тебе на закусь. Мы сейчас с моей красавицей на дачу едем, там клубники полно.
Григорий говорил вполне серьезно, вежливо и даже с чувством, а сам, твердо придерживая собеседника под локоток, понемногу направлял его стопы восвояси:
— Ступай, друг, ступай. Мы спешим. Выпей за наше здоровье, если вспомнишь.
— Понял, х…зяин! Понял! Ушел, уже ушел… Ну, молоток парень, дай тебе Бог здоровья!
Он все быстрей и быстрей пятился мимо лифта к лестнице. На верхней ступеньке чуть было не потерял равновесие, стукнулся сначала об перила, потом об стену, чудом удержался на ногах, но лукошко все так же незыблемо покоилось у него на груди.
«Ну челове-е-ек!!!» — послышалось откуда-то уже с нижних пролетов.
Мы с Григорием одновременно посмотрели друг на друга — и наконец-то расхохотались. Хохотали мы долго, взрывами веселья подбадривая друг друга. Я, совсем обессилев, припала к своей открытой двери, а он — к косяку снаружи. И для него, и для меня это была долгожданная разрядка после огромного напряжения последних суток. Смеялся Григорий заразительно, потряхивая большой красивой головой, и несколько раз даже смахнул мизинцем выступившие на глазах слезы. Смех у него был чертовски приятный, как и голос с мягким южным выговором: мелодичный, бархатный и в то же время очень мужественный, а про его зубы я подумала, что он может неплохо зарабатывать, рекламируя зубную пасту. «Неужели же ему в тюрьме так-таки ни один не выбили?..» — пронеслась глупая, наверняка навеянная коньячными парами мысль…
— Простите… я… не представился… Орлов… Григорий.
— Я… поняла… Таня… Иванова.
Я протянула ему руку для пожатия и, не без удовольствия уступив мягкой силе его ладони, втащила затем Григория в прихожую и захлопнула дверь. Как раз вовремя: парочка соседских дверей наконец-то загремели запорами. Не прошло и часа… Вот люди! Меня запросто могли бы убить за это время, а они — ни гу-гу!
Моя рука все еще оставалась в его руке, а может, и наоборот… Сразу посерьезнев, Григорий осторожно высвободил свою — как бы для того, чтобы достать из кармана носовой платок. (Платок, к слову, тоже был такой, каким не стыдно воспользоваться при даме.)
— Чертова жарища… — Он промокнул глаза и лоб. — У вас тут еще терпимо.
