Сергей Устинов - Кто не спрятался
Иное дело валиулинские сыщики. Они сейчас устанавливают родственников убитого, друзей, знакомых - все то, что называется связи, выдвигают версии, рисуют схемы. А ты тут бродишь от двери к двери в поисках неизвестно чего...
Когда я вернулся в отделение, ноги у меня гудели, голова от непрерывных разговоров казалась надутой воздухом. В предбаннике дежурной части никого не было. Один Калистратов сидел за своим пультом со скучным видом, подперев щеку кулаком.
- А, Северин, - обрадовался он, увидев меня. - Счастлив твой Бог! Спи спокойно, поймали убивца.
- Уже? - поразился я, с наслаждением опускаясь на отполированную задами многих задержанных деревянную скамью и вытягивая усталые ноги. - А кто расстарался?
- Мнишин. С поличным взял супостата. - Калистратов почему-то засмеялся.
- Где взял-то?
- А тут прямо, - Калистратов ткнул пальцем в мою сторону. - Вот где ты сидишь, там и взял. Он наш, местный, алкашок. Лечили мы его, лечили, теперь, видно, другие лечить будут. Гулял с утра в "Пяти колечках", оттуда и забрали прямиком в вытрезвитель. А к вечеру прочухался - доставили сюда протоколы оформлять, тут его Мнишин и обратал.
- Давно?
- Да с полчаса всего. Иди глянь, они с ним в десятой работают.
В комнате No10 дым стоял столбом. Когда я вошел, Валиулин зыркнул в мою сторону, но ничего не сказал, из чего я сделал вывод, что мне можно остаться, и пристроился в уголке.
"Супостат" сидел на стуле посреди кабинета спиной ко мне.
Я слегка удивился, увидев, что на нем дорогая черная кожаная куртка, добротные твидовые брюки и хорошие ботинки: со слов дежурного местный алкашок представлялся мне чем-то вроде утреннего Парапетова.
- Поехали по второму кругу, - голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказал Мнишин и вытянул руку по направлению к столу, на котором лежала довольно большая куча смятых купюр, а также всякие мелочи: платок, зажигалка, связка ключей. - Это твое?
Задержанный дернул плечами.
- Смотря что... - голос у него был какой-то пересохший.
- Платок твой? - добродушно спросил Валиулин.
- Мой...
- Ключи? Зажигалка?
- Мое...
- Деньги? - все так же добродушно расспрашивал Валиулин.
Супостат снова как-то дернулся и уныло произнес:
- Черт их знает.
- Вот те на! - бухнул из угла майор Голубко. - Это как понять: ветром их тебе, что ли, в карман надуло? Вот акт, - он потряс в воздухе бумажкой, восемьсот сорок три рубля двадцать две копейки! Изъято у тебя при оформлении в медвытрезвитель.
- Так твои или нет? - коршуном наклонился вперед Мнишин.
- Раз в кармане, наверное, мои, - поник задержанный. - Дайте попить Христа ради, не могу больше!
- Попить? - прищурился Мнишин. - Может, тебе еще и похмелиться сбегать принести?
Но Голубко пробасил, кивнув в мою сторону:
- Сходи ко мне, попроси у Симы бутылку боржома.
Супостат с надеждой обернулся ко мне, и я увидел, что это Витька Байдаков. Боже мой, что стало с бывшим красавчиком! Двадцать лет назад это был цветущий, мордастый, румяный парень, вечно с нагловатой ухмылочкой на полнокровных губах, местная знаменитость, гроза района. Сейчас передо мной сидел обрюзгший, рано постаревший человек с заплывшими глазами, с серой, нездоровой кожей на вислых щеках. Меня он, кажется, не узнал.
Когда я вернулся с уже откупоренным боржомом и дал бутылку Витьке прямо в руки, Мнишин сказал с сожалением:
- Работали с тобой, работали, все без толку. Один покойный Зиняк столько сил на тебя, на гада, ухлопал, а зря. Ну, теперь ты допрыгался, - закончил он зловеще.
Витька залпом всосал в себя бутылку и несколько секунд сидел с выпученными глазами, отдуваясь. Потом смачно рыгнул, распространив по всей комнате тяжелый запах перегара, и вдруг завопил истерически:
- Чего "допрыгался"? Чего "допрыгался"? Что вы мне шьете? Зачем пальцы брали? - Он замахал в воздухе испачканной черной краской пятерней. - Убил я кого, да? Зарезал, да?
В комнате наступило молчание, только слышно было, как сердито сопит и икает Витька. Наконец Голубко довольно пробурчал:
- Прорвало малыша. Надо было давно ему водички дать. Валиулин прошелся по кабинету и присел на край стола перед Байдаковым.
- Давай, милый друг, вспоминать, откуда деньги?
Витька быстро оглядел всех, кто был; в комнате. Я заметил, что глаза у него теперь заблестели, похоже, боржом ударил ему в голову.
- А может, я их выиграл? - спросил он с надеждой, как бы предлагая на общее обсуждение вариант ответа, который всех может устроить.
- Выиграл? У кого?
- Да не знаю я! - рассердился Байдаков. - В шмон, а то на бегунках.
- Значит, ты утверждаешь, что не помнишь, откуда у тебя эти деньги? сформулировал Валиулин.
- Ага, утверждаю. - Он икнул, пробормотал "пардон" и умоляюще приложил руки к груди: - Да нет, кроме шуток, не помню! Хотите, на колени встану?
- Ты какой день в запое? - деловито поинтересовался Мнишин.
Витька потерянно махнул рукой.
- Не спрашивайте! Месяц ни грамульки, человеком себя почувствовал, - в голосе его появился слезный надрыв, - оделся вот, - он подергал себя за полы кожаной куртки.
- Месяц не пил, а как оделся! - наставительно прогудел Голубко, намекая на прямые материальные выгоды воздержания, а я с удивлением подумал, что мне так одеться не хватило бы месяца, даже если б я этот месяц не только не пил, но и не ел.
- С горя запил, - понурился Байдаков. - Кота, сволочи, погубили.
- Это какого? - удивился Мнишин. - Рыжего, который у тебя жил?
- Угу! - кивнул Витька и заплакал. Слезы текли по его щекам, он принялся стирать их, весь измазался дактилоскопической краской. Зрелище было жалкое.
Мнишин двумя пальцами брезгливо взял со стола мятый байдаковский платок, кинул ему на колени.
- На, утрись...
Витькины плечи содрогались. Он принял платок, начал сморкаться, хлюпать, тереть глаза, в которые попала краска.
- Весна, понимаешь... - говорил он, всхлипывая. - Шмонается, дурак, где-то, три дня не видал его. А вчера утром выхожу из дому, мальчишки бегут: "Дядя Витя, дядя Витя, там ваш Рыжий висит..." На дереве... во дворе... за шею проволокой... падлы... - У него дрожала нижняя челюсть.
- Кто это сделал?
- А я знаю? - злобно вскинулся Байдаков. - Знал бы - убил гада!
Мнишин с Валиулиным переглянулись.
- А дальше что ты делал?
- Что... Похоронили мы Рыжего с пацанами. Тут же, во дворе. Настроение, конечно, хоть сам вешайся. Ну и пошел в магазин, куда ж еще...
- Это во сколько было?
- Да часов в двенадцать. Ребята знакомые в очереди стояли. Взял я сразу пару коньякевича, они три портвейна. Врезали, как полагается... За упокой души Рыжего.
- И что потом?
- Что потом? - переспросил Витька. - Проснулся утром, голова квадратная и это вон, - он мотнул головой в сторону денег на столе, - по всем карманам распихнуто. Встал кое-как и поехал в "Пять колечек" на поправку. А там повело меня, видать, на старых дрожжах...
- Как ты поправлялся, мы знаем, - нетерпеливо перебил его Мнишин. Расскажи-ка лучше, что ты делал вчера после того, как распили у магазина.
Байдаков наморщил лоб и погрузился в глубокое раздумье.
- Черт его знает, - наконец сообщил он. - Пили - помню, а дальше - нет.
- И часто с тобой так бывает? - поинтересовался Валиулин.
- Бывает... - эхом откликнулся Витька. - Особо, когда намешаешь всякой дряни, - его передернуло. - Иногда утром гадаешь: как домой дошел? А на автопилоте!
- Ну, вот что, автопилот, - зловеще начал Мнишин, но тут зазвонил телефон. Голубко взял трубку и сразу передал ее Валиулину. Тот послушал, покивал, сказал "спасибо" и положил на место. Потом повернулся к нам.
- Пальчики его, - сказал он и с каким-то новым выражением посмотрел на Байдакова. - Так что времени не теряйте, дуйте к прокурору за постановлением, проводите обыск.
Я увидел, как напрягся и замер Байдаков.
- Вы это про что? - спросил он с глухой угрозой. - Это про какие пальчики?
- Про твои, про твои, - с усмешкой ответил Мнишин и обратился к Валиулину: - Можно, Валерий Михалыч?
- Давай, - кивнул тот. - Ты начал, тебе и заканчивать.
- Гражданин Байдаков, - сказал Мнишин, глядя поверх Витькиной головы, - вы подозреваетесь в убийстве Черкизова Викентия Федоровича, совершенном вчера в его квартире...
При этих словах Витька странно оскалился, и я не сразу понял, что он смеется, - такой неподходящей была его реакция.
- Я? Кешу? Да что я, сумасшедший? Быть того не может!
- Может, - жестко оборвал его Мнишин. - Номера двадцатипятирублевых купюр, обнаруженных у вас при доставке в медвытрезвитель, идут подряд с номером купюры, обнаруженной в сейфе убитого. Они из одной пачки. И еще. Перед смертью Черкизов с кем-то выпивал. На одном из стаканов его отпечатки пальцев, на другом - ваши.
Байдаков больше не скалился. Он сидел, крепко сжав голову руками, словно боялся, что она вот-вот разлетится на кусочки. Его лицо было пепельно-серым в черных разводах.
- Вот она, проклятая, до чего доводит, - осуждающе прогудел майор Голубко.
