Алексей Макеев - Алиби для медведицы
– Значит, теперь ты у нас – пан директор? – спросил он, выжимая из своего автомобиля все, что можно.
– Это называется «без меня меня женили!» – признался я ему. – Конечно, сделаю все, что могу, но насчет официального директорства – это явный перебор!
– А Гоша считает, что нет.
В Плодовихе я поблагодарил Толика за то, что довез в целости и сохранности. Спустившись по песчаной дороге под гору в долину Чернявки, я пересек речку по высокому мосту, по которому, к счастью, перестали ходить лесовозы, так что он еще послужит, углубился в лес и вскоре вышел к Ромашковому полю. Местные названия я знаю лучше, чем в Кувшине. Далее – еще один, уже небольшой, мост над Моховым ручьем. Чуть дальше слева – озеро, из которого он вытекает. И, наконец, показались первые почерневшие дома. А по тропинке навстречу мне протопал товарищ Суков. За ним, след в след, одна за одной, – три кошки, хвосты трубой. Он возвращался с рыбалки, держа на плече удочку из орешника.
– О-кхе-кхе! Здорово! – приветствовал меня местный абориген поднятием руки. – Как оно, ничего?
– Помаленьку, – ответил я в тон ему. – Как рыбалка? Что елец?
– А! Твою мать, не клюет, падла! За все утро, – приподнял пакет Суков.
– Ну, ничего, – оценил я.
Действительно, мне бы для удовольствия такого улова хватило. Когда же вопрос стоит о пропитании, ворчание рыболова можно понять.
– К Михалычу? – спросил Суков. – Сетку проверяет. Я видел, как он к озеру пошел.
Я присел на так хорошо знакомую скамейку под навесом и стал наслаждаться тишиной. Вот чего не хватает в Кувшине!
Вскоре среди невысоких деревьев, окружающих озеро, показалась знакомая телогрейка и один из головных уборов, составляющих у дедушки Алекса богатую коллекцию.
– Андрюха! Ты что же не позвонил?
– Проспал, – честно признался я. – С постели подняли, но не разбудили. А потом – гонка. Местные же медленно ездить не умеют. Зато, пока пешком шел, удовольствие получил. Хорошо, тихо у вас… А что, все эти дни погода такая чудная?
– Погода, Андрюха, сказочная! «Славная осень. Здоровый, ядреный, воздух усталые силы бодрит. Лед неокрепший на речке студеной словно как тающий сахар лежит», – продекламировал по памяти наш Профессор, как его называют в Кувшине. – Льда, правда, еще нет, а в остальном…
– Вы дневник, конечно, ведете?
– А как же? Пойдемте в дом, Андрей Владимирович! Я вам за чаем зачитаю о событиях минувших дней.
Александр Михайлович любил свой журнал. Я знал, что обращаться к записям доставляло ему удовольствие.
От внимательного дедушки Алекса не укрылось, что я как-то рассеянно слушал его, и он поинтересовался:
– Ты что, Андрей, такой задумчивый?
– У меня, Александр Михайлович, этот случай с мужиком из Кувшина, Спонсором, из головы не выходит.
– Чем он так тебя заинтересовал?
– Да… всем! Вот, смотрите, – я достал цифровик, высветил нужные кадры. Вот. Окурки. Люди стояли и курили. Погода тихая все эти дни, у вас и в дневнике зафиксировано.
– Полный штиль, – согласился главный местный метеоролог.
– То есть двое общались, и их было слышно. Не молча же они дымили вдвоем? Табачный дым я, некурящий, чую издали, а о звере – и говорить нечего! На лабазе ведь, когда медведя караулишь, курить нельзя?
– Ни в коем случае, – подтвердил дедушка Алекс.
– Вот видите! Они стоят, курят, разговаривают, потом расходятся, а через пять минут на одного из них нападает медведь. Не странно ли это?
– Очень странно! – согласился Александр Михайлович. – Зверь давно должен был уйти.
– И я, хоть охотник не больно еще опытный, тоже так подумал. Правда, это была медведица с медвежонком.
– Ну и что? Она бы увела его за собой и все! – воскликнул Александр Михайлович, в отличие от меня охотник весьма опытный. Конечно, до Ромы, убившего сто медведей, ему далеко, но хаживал дедушка Алекс на хозяина леса, хаживал!
– Я и думаю, почему же она напала?
– Что тебе сказать, Андрюша? Поведение животного не всегда укладывается в определенные рамки, как, впрочем, и человека. Вот у меня в Казахстане был случай. Пошли как-то раз на кабана…
Я добросовестно выслушал охотничью байку, поглядывая на репродукцию со знаменитой картины «Охотники на привале» на стене, а потом перелистнул кадр в фотоаппарате и сказал:
– Вот еще, Александр Михайлович, смотрите, медвежьи следы. Вы в следах, конечно, разбираетесь лучше меня, если учесть, что я вообще не разбираюсь. Но даже я могу отличить, когда человек бежит, резко отталкиваясь от мягкого грунта, а когда идет спокойно. Скажите, зверь здесь спокойно прошел или рвался вперед, чтобы броситься на человека?
– Медведь передвигался не торопясь, насколько я могу судить, – ответил дедушка Алекс.
– Что-то не складывается, вы не находите?
Александр Михайлович внимательно просмотрел всю мою фотосессию, от начала до конца и в обратную сторону. Я молчал и ждал.
– Хм, – протянул он фотоаппарат мне, – полагаешь, это может быть инсценировка? Следствие проведено, конечно… Все же я поинтересуюсь при случае, какие они сделали выводы. А человек-то кто был? Как ты его назвал, Спонсор?
– Да. Он в завод инвестировал. Теперь «Красный кувшин» есть на что поднимать, а главный руководитель – погиб!
– Хм. А кто будет за него?
– Я.
– Кто?! – чуть не подпрыгнул дедушка Алекс.
Пришлось рассказать ему всю историю с самого начала. Когда я закончил, мы немного помолчали, но во мне вновь проснулся зуд следопыта:
– Еще я не могу понять, почему следов медвежонка нет, только медведицы?
– Завтра днем Пистон – Володька Пистонкин – из Варнавино к себе в дом приедет, а мне харчи завезет, мы договорились. Давай-ка попросим его, чтобы скатал нас на место!
Утром, как и обещал, приехал Пистон, худой, суровый с виду, не выпускающий папиросу изо рта. Он изобразил нам в лицах всех, кто участвовал в следствии по делу Спонсора. Вышло очень потешно. Оказалось, что у мента была на уме баба, у криминалиста – теща, у следака – гости из Нижнего. Словом, всем было наплевать. Это вполне подтвердило мои подозрения о том, что выяснение обстоятельств гибели Щербакова велось кое-как. Ну, напал зверь на человека и напал. Бывает. Что с того?
Скатать нас в Кувшин Пистон не отказался. Доехав до поселка, мы углубились в лес в направлении Варважа.
Пока я и Пистон беседовали на берегу Варважа, дедушка Алекс обследовал все вокруг места происшествия. Вернувшись, он доложил результат:
– Что тебе сказать, Андрей? Медведь здесь ходил, но отпечатки старые. Следов медвежонка я нигде не увидел. Конечно, однозначно утверждать, что его не было, я не стал бы. Почва все-таки, исключая берег, твердая. Трава могла следы не сохранить, на песок он мог и не выскакивать. Не знаю… Ну что, Володя, возвращаемся? – повернулся он к Пистону, затем снова посмотрел на меня: – Тебя, Андрюша, куда доставить?
– Я к себе. За деревню выедем, и там я пешком пойду. Конспирация! Не хочу тревожить местные умы.
Расставшись с Александром Михайловичем и Пистоном за деревней, я соскочил с трассы, перешел по бревну через Шуду и вернулся в дом луговиной. Ноги мои при этом насквозь промокли в кроссовках, пришлось срочно растапливать печку.
Мои энергичные действия, топанье по полу разбудили пресмыкающееся в банке. Оно зашипело, освещенное ярким полуденным светом от окна.
– Не бойся, свои! – успокоил я его, мельком глянул на красавца, сделал шаг в сторону печки и вдруг замер. Резко развернувшись, я еще раз внимательно посмотрел на своего змееныша. Даже банку поднял и повертел в руках. Уж был другой! Не тот, которого я поймал… Сев с банкой в руках на кровать, я продолжал смотреть на свою змею, совершенно ничего не понимая. Этого не может быть. Не рехнулся ли я?
Любой другой на моем месте ничего не заметил бы. Ни один человек на свете, кроме меня, даже деревенский охотник, не знает настолько обыкновенных ужей, как я. Даже дедушка Алекс не знает! Экземпляр, пойманный мной на луговине, был самцом. Чем самец отличается от самки? Очень просто! Он – черный, а венец на его голове – оранжевый. Самец темнее и ярче самки, окрас которой ближе к темно-серому, а венчик – желтый, к тому же он стройнее, изящнее, а самка при той же длине намного толще. Различия эти, конечно, не столь разительны, чтобы их сразу увидеть, однако если столько возиться с этими тварями, сколько я, а я занимался ими все свое детство, отличишь мгновенно.
Что же получается? Кто-то вытащил из моей банки ужа, которого поймал я, и посадил в нее другого, очень похожего, такого же размера, только самку. Зачем?!
Нет, я правда ничего не понимал. Это, пожалуй, был первый случай в моей жизни, когда я отказывался верить собственным глазам. Я снова и снова разглядывал сосуд в своих руках. Банка та же, трехлитровая. Крышка – моя, вот и дырки от гвоздя. А змей в ней сидит другой! Змея.
Дом был закрыт, замки я открывал своими ключами. Другой комплект ключей – у Валерика. Третий, запасной, – у Марии Васильевны, Гошиной матери, висит на гвоздике.
