Валерий Барабашов - Изувер
— Срочный поквартирный обход… Из этого дома обязательно должны были видеть, хоть чтото, но должны! Не все спали, убежден… Дальше: куда преступник или преступники могли скрыться из сквера? Куда бы ты пошел, Сергеев?
Щупленький, невысокого роста оперативник пожал плечами, ткнул неопределенно:
— На свет, к Проспекту, вряд ли, товарищ полковник. Хотя, если здесь, у Дома офицеров, поставить машину и спокойно подойти, сесть в нее…
Вряд ли кто обратит на это внимание.
— Логично. Версия отхода принимается. Бери пару ребят, пройдите по скверу к Фридриха Энгельса, опросите квартиры вон того дома, у кинотеатра.
Но самый мощный десант был выброшен все же в квартиры домов, непосредственно прилегающих к скверу. В этих квартирах просто обязаны были что-то слышать или видеть. Стреляли же практически под окнами, в каких-то пятнадцатидвадцати метрах!
Логика оправдала себя.
Один из жильцов пятиэтажки, к торцу которого прилепилось кафе, действительно не спал, отчетливо слышал выстрелы и, встревоженный ими, вышел на балкон. Но увидел лишь спину какогото неторопливо идущего по скверу человека.
Гражданин этот, пожилой уже человек, не мог сказать милиции ничего определенного. Ни примерного возраста того, кто шел по скверу, ни его роста, ни одежды. Он и сумки у него на плече не заметил. Скользнул старческим подслеповатым взглядом по идущей мужской фигуре и тут же переключился на лежащего у клумбы милиционера. Гражданин этот счел своим долгом позвонить в милицию, но там деловито и спокойно ответили, что машина выехала, разберутся…
Старший оперуполномоченный по особо тяжким преступлениям Придонского УВД подполковник милиции Сидорчук, работавший в ту ночь вместе со всеми оперативниками, снова и снова спрашивал гражданина Амелина о том, что тот видел и слышал. Вдвоем они вышли на балкон, и Амелин, грузный седой пенсионер-отставник в полосатой легкой пижаме, в который уже раз показывал руками, гудел старческим, слегка надтреснутым басом:
— Ну, я же тебе говорю, подполковник: ни черта в этом сквере не видно. Хулиганье лампочки поразбивало, или их там и не было. Что тут увидишь, гляди сам!.. Я понимаю, что тебе нужно — приметы этой шпаны, но я ж не видел никого. Слышу — стреляют. А я еще телевизор в той комнате смотрел. Пока встал, тапки надел, пришел сюда, в эту комнату, балкон пока открыл. Вон тот, верхний шпингалет заедает у меня, я табуретку подставил, залез. Жена заругалась: чего там лазаешь, спать мешаешь?.. Ну я что, не понимаю — стрельба же! Сам в армии двадцать лет отслужил, понимаю что к чему. Ну вот, открыл я наконец балкон, вышел. Вижу: человек какой-то у клумбы лежит, а там, далеко, тень мелькнула — пошел кто-то. Отсюда ли он, от клумбы или от скамейки шел, или с какой другой стороны — пес его знает! Да я на него и смотрел-то секунду. Глядел на того, что лежит — вроде милиционер… Ну вот. Позвонил. Из райотдела быстро приехали, ничего не могу сказать. А потом нагнали машин, тут уж не до сна. Теперь-то понятно, что случилось, кого убили…
Да, с балкона этого, четвертого, этажа мало что можно было увидеть. И темно, и ветви деревьев мешают. Клумбу видно получше, свет на нее падает и с фонаря, стоящего у самого Дома офицеров, и из окон. Хотя сейчас, когда поднялась вся эта суматоха, огней в квартирах зажглось множество, света в сквере заметно прибавилось. А еще полчаса назад…
И выстрелам не все придали должное значение. Слышали, конечно, многие. Но кто-то зевнул и на другой бок перевернулся, кто-то поругал милицию распустили, мол, шпану, палят почти в самом центре города, а ментам хоть бы что, а кто-то, может, и в окно глянул, так же спину неторопливо уходящего человека видел, да не хочет ничего говорить, свяжешься с милицией, ходи потом, давай показания…
Сидорчук снова стал дотошно, с профессиональным пристрастием расспрашивать пенсионера Амелина, как да что; отставной полковникартиллерист добросовестно напрягал память, морщил свой высокий белый лоб, вспоминал хоть что-нибудь новенькое про того, кто уходил через сквер, но что, в самом деле, вспомнишь нового, если видел спину всего секунду-другую и более ничего?! И сам Сидорчук снова выходил на балкон, сам до рези в глазах вглядывался в темень сквера. М-да. Ниточка, кажется, обрывалась.
Поблагодарив Амелина, Сидорчук пошел в следующую квартиру, где работали оперы из Центрального РОВД, послушал еще нескольких «свидетелей», но ничего интересного не услышал.
Хмурый, в расстроенных чувствах, вернулся к машине, где на немой вопрос Васильева лишь красноречиво поджал губы. Полковник понял.
Они с ним условились, что Сидорчук будет все время рядом с ним, Васильевым, будет просеивать поступающую информацию и сейчас же с группой приданных ему офицеров ринется по наиболее вероятному забрезжившему следу преступника или преступников, если таковые окажутся. Васильев, как начальник импровизированного этого, возникшего здесь, у Дома офицеров, штаба, держал в руках все нити: по рации ему практически поминутно докладывали со всего города о ходе операции «Невод»: блокированы все автомобильные дороги, ведущие из города, активно работают поисковые группы на вокзалах, в аэропорту, задерживаются и проверяются все подозрительные граждане, оказавшиеся в столь поздний час на улицах Придонска, оперативники «шерстили» злачные места города, где шла еще разгульная ночная жизнь — рестораны, ночные клубы, бары и дискотеки…
Десятки опергрупп, сколоченных из поднятых с постелей сыщиков, ринулись по известным им адресам местных авторитетов, преступников, в свою очередь, поднимали с диванов и кроватей бывших зеков, воров, тех, кто недавно освободился, за кем числились некогда совершенная «мокруха», разбойные нападения, грабежи. Трясли их, полусонных, встревоженных и недоумевающих, кое-кого и насмерть перепугав.
Всех спрашивали практически об одном и том же: где был сегодня вечером, с девяти до двенадцати?
Тех, кто не мог сразу и внятно ответить, забирали с собой.
Расшевелили и агентуру. Намекали и прямо требовали от своих помощников: узнать! Добыть хотя бы какую-то информацию. Кто? Кто мог это сделать?
Во всю мощь работал информационный центр управления милиции. На экранах компьютеров мелькали фотографии бывших и потенциальных мокрушников, сведения, клички. Пошли чередой Ленчики, Лесники, Лысые, Кашалоты, Мосолы, Яшки Хмурые, Арбалеты, Скрипачи, Шакалы, Косые и Горбуны… За минувшую ночь почти все они были опрощены. Но у всех бывших мокрушников оказались железные алиби. Спал дома, уехал накануне в деревню, к родне, работал во вторую смену, охранял фирму, копался на даче…
Алиби всех этих подозрительных типов, которым, конечно, ничего не стоило поднять руку на ментов, проверялись и перепроверялись. Не верили никому. Милиция накинула на преступный мир Придонска громадную, мелкоячеистую сеть и гребла всех подряд. Но поймать что-либо путное, годное к дальнейшей разработке, не удавалось. Люди, убившие милиционеров, как в воду канули. Почему-то все, в том числе и Васильев с Сидорчуком, были уверены, что это — дело рук преступной группировки.
Уже на рассвете уехал домой — переодеться и позавтракать — генерал Тропинин.
Перебрался к себе в кабинет полковник Васильев: из кабинета все же удобнее было руководить операцией.
Снято оцепление со сквера.
Уставшие оперы заканчивали опросы в квартирах.
Сидорчук и прокурор-криминалист областной прокуратуры Костенкин, чтобы хоть как-то взбодрить себя, сидели в кабинете на первом этаже прокуратуры, пили крепчайше заваренный чай, почти чифирь, и ломали голову над тем, куда ринуться уже в следующую минуту. Опытнейшие спецы, давно знавшие друг друга, размотавшие вместе не одно дело, они хорошо понимали, что преступнику или преступникам в первые часы все же удалось уйти. Обычно, если преступление по горячим следам не раскрывается, на худой конец в первые же сутки, то розыск может занять многие и многие месяцы, а то и годы. Или же вообще перейти в разряд нераскрытых.
Костенкин и Сидорчук ждали сейчас результатов первой экспертизы судебно-медицинской. Может быть, заключение медэкспертов даст толчок какой-нибудь новой версии…
— Ладно, я пойду, Валентин, — сказал Сидорчук, поднимаясь. — Часов до десяти вряд ли чтото будет.
— Созвонимся, — согласился Костенкин. Худой, жилистый, спортивного телосложения, прокурор быстро, на глазах восстанавливал силы — даже щеки у него заметно порозовели. Он подал Сидорчуку крепкую костлявую руку, сжал ее, как всегда дружески, мощно, подбадривающе подмигнул — мол, не вешай носа, опер, разберемся, что к чему. И не такие дела раскручивали.
Сидорчук ответил на рукопожатие тоже энергично, пошел из кабинета. Улица встретила его ярким солнцем, привычной утренней жизнью.
Миновав Г-образное, облицованное керамической плиткой четырехэтажное здание прокуратуры, с забранным мощными решетками цокольным этажом, подполковник пошел в родное свое управление через маленький зеленый скверик с бронзовым Буниным на бронзовой же скамейке.
