Ольга Володарская - Мемуары мертвого незнакомца
Теперь, когда Зура включил свет, он мог точно сказать, откуда вытекла кровь. Из ран на спине младшего брата. Их было несколько. Все огнестрельные.
— Его что? Убили? — хрипло пробормотал Зура.
— Да. И, похоже, я знаю — кто.
— И кто?
— Ты, брат…
Глава 4
Он мчался по проспекту Руставели на своем Казбеке. Ветер свистел в ушах. Давид, набрав скорость, распрямил ноги, раскинул руки и ехал стоя, подобно всаднику из цирка. Их с классом водили на представление, и Дато так впечатлили джигиты, лихо скачущие по арене на своих жеребцах, что ему сразу захотелось стать таким же. Но коня у него не было, и Давид решил научиться проделывать трюки на своем велике. Пока ему удавалась только езда без рук и стойка. Но он намеревался научиться «гарцевать» на своем Казбеке, поднимая его на дыбы, и перепрыгивать через преграды точно так, как циркачи на скакунах.
Давид долетел до здания театра, дальше дорога шла немного под уклон, и он собирался проехать по инерции еще метров сто, а затем лихо развернуться. Но тут из-за колонны, поддерживающей мощный козырек над крыльцом, вынырнула девочка. Дато едва не сшиб ее. Хорошо вовремя заметил и затормозил. Благо, это у него отлично получалось. Он умудрялся резко останавливаться и не падать с велика.
— Смотри, куда прешь! — закричал на девочку Дато. Он очень испугался за нее.
Та часто-часто заморгала. Глаза у нее были небесно-голубые. А ресницы и брови черные, в отличие от рыжеватых волос.
— Чего вылупилась? Ворон, говорю, не считай. На дорогу гляди!
Девочка, на первый взгляд, ровесница Дато, прикусила нижнюю губу. Рот у нее был слишком крупным для узкого личика. И ярким. Он контрастировал с молочно-белой кожей точно так же, как и брови с ресницами.
— Только не реви! — взмолился Дато, ненавидящий девчачьи слезы.
— Я не понимаю, — прошептала девочка по-русски.
— Ты не местная, что ли? — спросил он, перейдя на ее язык. Он знал его вполне прилично. Среди его друзей было два русских пацана. Да и в школе они начали этот язык изучать.
— Нет, мы в Тбилиси две недели назад переехали. Но по-грузински я пока не понимаю. И город знаю плохо. Заблудилась я…
— Где ты живешь?
— На Плеханова.
— Так это недалеко.
— Знаю. Но никак не могу дорогу домой найти. Я без спросу ушла…
— Без спросу? — удивился Дато. Девочка показалась ему настоящей паинькой, такие родителей во всем слушаются.
— Да, — с вызовом ответила она. — Я слышала, что при театре драматический кружок для детей есть. Хотела записаться. Родители обещали меня сводить, но им все некогда. Вот я и не выдержала, одна пошла. Вернее, побежала, пока никого дома нет. А теперь не помню, где он, дом. Стою тут уже десять минут и никак не вспомню, в какую сторону идти.
— Я покажу тебе. — Девочка просияла, рот растянулся до ушей. Настоящая обезьянка. Но Давиду все в ней нравилось, включая улыбку. — Ты записалась в кружок? — спросил он.
— Мне сказали, что грузинский язык знать надо. А меня в русскую школу отдали. И я ничего не знаю по-вашему. Только «хо» и «ара». «Да» и «нет». А мне языком владеть надо, потому что я артисткой стать хочу. А ты кем?
— Наездником. В цирке выступать.
— Здорово! — восхитилась она. — Тебя как зовут?
— Давид. Дато. А тебя?
— Мария. Маша.
— Маш, ты номер дома своего помнишь?
— Да. Сорок.
— Тогда садись на раму, поехали. Домчимся за пять минут.
— Нет, давай не так быстро… Я боюсь!
— Ладно, я потихоньку поеду.
— Может, лучше пешком пойдем?
Давид не стал спорить. Пешком так пешком. Тем более его верный скакун мог в любой момент захромать. Иначе говоря, колесо часто спускало, и не факт, что не сдуется стремительно, едва Маша усядется на раму.
— А вы откуда приехали? — поинтересовался Дато, взяв Казбека «под уздцы» — за руль то есть.
— Из Москвы. Папу моего министром пищевой промышленности Грузии назначили и перевели сюда. Он рад. Мама тоже. Такое повышение! А я здесь несчастна. Все новое, незнакомое…
— Привыкнешь. У нас хорошо.
— Жарко, — вздохнула она тяжело. — Конец апреля, а уже дышать нечем.
— Это только на проспекте. А если чуть выше подняться… — Он остановился, развернулся и показал на Мтацминду. — Была там?
Маша отрицательно мотнула головой.
— Там знаешь, как прохладно? Даже в жару. А вид какой! Хочешь, сейчас туда поедем?
— Нет, мне домой нужно, — неуверенно проговорила она.
— Тебе все равно влетит за то, что ушла без спросу.
— Да, но если я ненадолго задержусь, меня просто отругают…
— А если надолго?
— В угол поставят.
Давид фыркнул. Подумаешь!
— Мы недолго? — с надеждой спросила Маша.
— За час управимся.
— Тогда поехали! — азартно выкрикнула она.
— Уже не боишься?
— Боюсь. Но все равно… — И смело запрыгнула на раму.
Давид забрался в седло. Казбек закряхтел. «Только не развались, — мысленно взмолился Дато. — И не захромай, пожалуйста… А то не доедем, там же в гору…»
Они благополучно добрались до горы. Давид бросил велосипед и взял Машу за руку.
— Сейчас в гору подниматься будем. Держись за меня. А то упадешь и испачкаешься… — На ней был белоснежный костюмчик с яркими кармашками. Дато такие наряды только по телевизору видел на девочках из иностранных фильмов.
Маша кивнула. Лицо у нее в этот момент было очень серьезное и сосредоточенное. Как будто ей предстояло покорить Эверест. Давид улыбнулся ей ободряюще, и они полезли в гору.
На Маше были красные туфельки с золотыми пряжками и белые гольфы. И то, и другое тут же покрылось пылью. Но она, казалось, этого даже не заметила, упорно взбиралась по тропе вверх. Ее ладошка вспотела, и Давид боялся, как бы она не выскользнула из его руки. Но все закончилось благополучно, и они поднялись на излюбленное место Дато. Оно находилось не на самом верху, но вид с него открывался не хуже.
— Ну, как? — спросил Давид у Маши.
— Здорово! — восхитилась она, обозрев панораму.
— Присаживайся. — И он указал на поваленное дерево, которое использовал вместо лавочки. — Отдохнем и будем спускаться.
Они сидели, глядя на Тбилиси сверху. Давид показывал ей на крыши некоторых домов и купола церквей и рассказывал о них. Его отец был гидом, и мальчик многое знал о своем городе. Маша слушала его с интересом. А когда речь зашла о ресторане у телевышки, где подавались вкуснейшие пончики (отец пару раз водил сыновей туда), девочка захлопала в ладоши и воскликнула:
— Обожаю пончики! Пойдем туда?
— Пешком долго подниматься. На велосипеде тоже. На фуникулере надо.
— Поехали на нем!
— Ты же домой хотела через час попасть.
— Все равно влетит, ты же сам говорил!
— Да, но…
Давид замялся. Ему стыдно было признаться, что поездка на фуникулере и покупка пончиков для него непозволительная роскошь. Его карманы были совершенно пусты.
— У меня пять рублей есть! — сообщила Маша, вынув из красного кармашка на груди купюру. Она как будто прочитала его мысли. — Давай их промотаем!
В желудке Давида было совершенно пусто, как и в карманах. Он умирал от голода. Но даже если б был сыт, не отказался бы от пары пончиков с заварным кремом и стакана молочного коктейля. Пяти рублей им хватило бы и на подъем, и на пир…
Но он не мог позволить девочке заплатить за себя! Это не по-мужски.
— Нет, давай вернемся. А пончики есть пойдем в следующий раз.
— Хорошо, — тяжко вздохнула она.
— Мы грязные оба, посмотри! Да и тебя дома заждались. Волнуются.
— Ты прав. Давай спускаться?
Давид кивнул и, взяв Машу за руку, последовал к тропе.
Они быстро спустились, сели на велик и поехали к Машиному дому. Улица Плеханова была застроена красивыми зданиями разных эпох: как старинными, дореволюционными, так и более-менее современными, построенными в сороковых-пятидесятых годах двадцатого века. Маша жила во внушительном сталинском доме с колоннами. Когда Давид затормозил у ее подъезда, из него выбежала красивая женщина с заплаканным лицом. Увидев ребят, она бросилась к ним. Давид понял, что это мама его новой подруги.
— Маша! — закричала она. — Ты что творишь? Я уже в милицию звонить хотела!
— Мама, успокойся, пожалуйста. Со мной все в порядке.
— Я же запретила тебе уходить далеко от дома! Во дворе гуляй, пожалуйста, но шастать по незнакомому городу опасно!
— Как он станет знакомым, если дальше двора и школы, которая по соседству с нашим домом, ты мне запрещаешь ходить?
— Я все расскажу отцу!
— А я позвоню бабушке и сообщу ей, что вы меня взаперти держите! — Маша топнула ногой. Ее некогда белый гольф тут же сполз до щиколотки, явив взору Давида грубый шрам на голени. — И попрошу, чтоб она меня забрала к себе!
