Лариса Соболева - Кровавая свадьба
— Ты совсем еще малышка… Ничего, ничего, выждать надо, а там посмотрим кто кого. Обещаешь больше не упрямиться?
— Обещаю, — буркнула Света, надув губы.
— Вот и умница. Иди, а то гости без невесты скучают.
Света вышла из кабинета. В холле перед залом быки отца играли в нарды, а на диване спал отец Марата, пресловутый Леня Ступин. Нет, не спал, дрых, безобразно храпя. Света брезгливо передернула плечиками:
— Свинья. Фу!
— Светочка, нельзя так! Вдруг услышит.
У кабинета стоял друг отца, Петр Ильич, очень хороший человек — отец Андрея, который тоже нравился Светлане.
— Ну и пусть слышит. Жирная свинья! — упрямо сказала она.
— А ты права, если честно, — тихо рассмеялся Петр Ильич. — Папа в кабинете? Я к нему.
Утвердительно кивнув, Света поплелась в зал. А там шел очередной «перекус». Активно работая челюстями, гости поприветствовали невесту довольно лениво, так сказать, отдали дань. На этот раз отвращение у Светы вызвали они. Марат восседал одиноко на почетном месте жениха. Света решительно подошла к нему, взяла его лицо ладонями и, прошипев: «Как я тебя ненавижу», — запечатлела на его губах страстный поцелуй.
Улюлюканье, аплодисменты, вопли… Света, поставив руку на бедро, смотрела на гостей, и весь ее вид говорил: нате вам поцелуй! Ага, гости хотят еще, шакалы! Пожалуйста. Она продемонстрировала «любовь» вторично и с самым паршивым настроением плюхнулась рядом с Маратом. Странно, какие бы гадости она ему ни говорила, он только снисходительно улыбался. А делала она это с определенной целью, чтобы «дорогой муж» взбесился и бросил ее прямо на свадьбе. Вот где казус вышел бы! Жених отказался от невесты! Ее жалели бы, осуждали Марата, и все осталось бы на своих местах. Но Марат и не думал бросать Светлану, а спокойствие «мужа» раздражало ее до посинения. Света вновь почувствовала себя такой несчастной, такой угнетенной, одним словом — рабыней. Захотелось разреветься опять. Но она сказала себе мысленно: «Я дочь Железного Феликса. Я все выдержу!» И принялась чистить банан — хоть какое-то развлечение.
3
Докурив до фильтра сигарету, Герман потер ладонями утомленное лицо, тряхнул головой и решил вернуться в зал, но у входа нос к носу столкнулся с выходившей оттуда Ритой, которая почему-то растерялась. Оглядев ее сверху донизу, Герман уставился на сумочку, висевшую на ее плече, — Рита явно намеревалась улизнуть потихоньку.
— Куда ты? — нахмурился он.
— Воздухом подышать, меня тошнит от этой свадьбы, — раздраженно сказала Рита.
— Тааак… — протянул он. — Ты сегодня весь день ищешь повод поссориться…
— А мы не мирились, — отрезала она. — Я всего-навсего выполнила просьбу «поприсутствовать» на свадьбе в качестве твоей подруги. Кстати, ты достойно справился с ролью друга: окружил меня вниманием, не отходил ни на шаг, танцевал только со мной, — все было как раз наоборот, поэтому говорила она язвительно. — И довольно. Хватит. Свою миссию я выполнила, могу идти домой.
Оттолкнув Германа, она сбежала вниз, но он очень быстро настиг ее, грубо схватил выше локтя и потащил за угол ресторана.
— Пусти! Мне больно! — вырывала руку Рита.
За углом он швырнул ее к стене, в которую уперся ладонями так, что Рита оказалась между его рук. Молчал, чтобы не наговорить в запале такого, о чем впоследствии пожалеет. Только ноздри раздувались и дышал тяжело, шумно, словно пробежал километр. Рита будто не видела разъяренного Германа, добавила яда в интонацию:
— Вот как! Силу применяешь! Ты не перестаешь меня удивлять. Что ж, теперь тебе остается меня ударить. Давай, не стесняйся…
— Ты же знаешь, что я этого никогда не сделаю, — зло процедил Герман, почти не разжимая рта, а ему хотелось именно ударить Риту, очень хотелось.
— Не знаю! — надрывно вскрикнула она с болью. Герману стало не по себе, ведь он виноват перед ней. — Я вообще, как выяснилось, тебя не знаю! И если честно, не хочу знать. Пусти, я пойду домой.
— Ты останешься, потом я отвезу тебя.
— Не стоит утруждаться, доберусь сама.
— Рита! Не выводи меня из себя, — сказал он спокойно, но на пределе.
— А то что будет? Это Светку вы можете заставить делать все, что угодно вам, но не меня. Я не твоя собственность, понял? Приказывать ты мне не смеешь.
— Не говори так. Я прошу тебя…
— Думаешь, никто не видит ее зареванных глаз? — разъярилась Рита. — Вы что устроили с папочкой? Играете ее судьбой? Думаешь, никто не соображает, что на самом деле произошло?
— Мне плевать…
— А мне нет! Плюй куда хочешь, но не в меня! Завтра вся эта свадебная свора будет смеяться над вами за вашими же спинами, а заодно и надо мной. Ты спишь с кем попало, я делаю вид, что все о’кей. А я не хочу, чтобы вся эта мразь тыкала в меня грязными пальцами. Это вы с папочкой страусы, умеете голову в песок прятать, а я другой породы…
— Рита! — рявкнул Герман, и ему удалось перекричать ее.
У Риты дрожали губы, а Герман вдохнул глубоко воздух, задержал дыхание, затем упавшим голосом выдавил:
— Я же тебе объяснил. После ссоры я был сам не свой, выпил лишнего, ты же знаешь, спиртное на меня плохо действует, поэтому я стараюсь не пить. Потом…
— Не повторяйся, у меня прекрасная память. Выпил, познакомился, с ходу затащил ее в постель, а она подобного счастья не вынесла и скончалась, теперь ты раскаиваешься. Видишь, я все помню. Трогательная история! Если бы только она не касалась меня.
— Ты мне не веришь? — несколько озадаченно спросил Герман, ведь Рита была одна из немногих, кому он поведал правду.
— Как ты мог такое подумать?! Верю! Еще как! Так поступить можешь только ты: поссорившись, лечь с другой, а потом цинично мне исповедаться. Так вот, дорогой, как раз это меня и не устраивает. Неважно — скончалась твоя одноночка или нет, с меня довольно этих мерзостей.
— Ты ревнуешь, вот и все.
— А должно происходить по-другому? — Рита даже хохотнула, потому что Герман — случай клинический. — Может, я должна приголубить тебя, пожалеть? Знаешь, найди себе такую дуру, которой понравятся твои похождения по бабам.
— Я не буду никого искать, я люблю тебя, — прорычал в гневе Герман.
— Да что ты! Надо же! И кто тебе поверит? Во всяком случае, не я. Ты никого, кроме себя, не любишь. Не думай о себе лучше, чем ты есть. Для тебя люди — пешки, вроде меня. Как мне все надоело! Я устала!
Рита сползла по стене, села на асфальт, не заботясь о костюме, поджатые к подбородку ноги обхватила руками и уткнулась лбом в колени. Герман слегка расслабился, достал сигарету. Не поднимая головы, протянув к нему руку, она потребовала:
— Дай и мне.
— Ты ж не куришь…
— С тобой и пить начнешь! Дай!
Он сунул ей в пальцы сигарету, щелкнул зажигалкой. Глубоко затянувшись, Рита стала смотреть в сторону, он — на нее сверху вниз. Курили. Молчали…
Рита не отличалась яркой внешностью, притягивающей глаз сразу, но она была очень привлекательна, обладала той неброской красотой, которую замечают часто со второго взгляда, но коль заметили, то навсегда. Впрочем, она была умеренна во всем, никогда не переходила границ дозволенного, даже в одежде придерживалась классического стиля, у нее был отменный вкус. Она была интересна как собеседница — редкое для провинциальной девушки качество. Рита относилась к тем женщинам, которые умеют создать вокруг себя комфорт, даже если судьба их забросит на необитаемый остров или в пустыню. И которые привязывают к себе невидимыми нитями, с ними не так-то просто расстаться, чаще уходят они, и, уж если решат уйти, никакие силы их не остановят. Однако у Риты, по разумению Германа, есть один существенный недостаток: ум. Он портит все, он уличает, вычисляет, делает Риту строптивой. А Герман привык к повиновению, ибо женщина — существо второго сорта, и как второсортице ей надлежит вести себя соответствующим образом, то есть по принципу: закрой рот, дура, и молчи, а если не дура, то все равно молчи. Рита на это не шла. Короче, ему было нелегко с ней. Правда, последние события и пребывание в местах не столь отдаленных кое-что перевернули в сознании Германа.
Отшвырнув окурок, он сунул руки в карманы, заговорил тихо, глядя в сторону, как будто фразы предназначались не Рите, а кому-то другому:
— Я совершил ошибку… непростительную… и наказан. Я хотел досадить тебе…
— Очень успешно это сделал, — не преминула вставить Рита.
— Да выслушай, в конце концов! Если бы ты знала, как я раскаиваюсь… как хотел бы все изменить… Но ничего не поправить. Рита, я получил страшный урок… Кроме отца, Светки и тебя у меня никого нет, да никто, кроме вас, мне и не нужен… Ты веришь мне?
— Нет.
Герман со всего маху ударил кулаком о стену и едва не взвыл от боли. Он ведь переступил через себя, признался в сокровенном, чего раньше не делал. В запале он заорал во всю глотку:
