Роберт Харрис - Призрак
— Я хочу, чтобы вы поняли меня, — сказал он с нотками просьбы. — Все мои поступки на постах партийного лидера и премьер–министра — повторяю, все мои поступки — совершались по глубокому убеждению в их необходимости.
Я промямлил в ответ что–то невразумительное. Мое состояние приближалось к ступору.
— Эммет сказал, что вы показывали ему какие–то фотографии. Это верно? Могу я на них посмотреть?
Мои руки слегка тряслись, когда я, вытащив пакет из сумки, подтолкнул ему через стол пачку черно–белых снимков. Он быстро пролистал первые четыре фотографии и остановился на пятой — той, на которой они с Эмметом стояли на сцене. Вернувшись к началу, Лэнг начал просматривать снимки заново, задерживаясь над каждым из них. Не отрывая глаз от фотографий, он тихо спросил:
— Где вы достали их?
— Макэра заказал эти снимки в архиве. Я нашел их в его комнате.
Второй пилот включил интерком и попросил нас пристегнуть ремни.
— Странно, — прошептал Лэнг. — Странно, что все мы с возрастом меняемся, но в то же время остаемся прежними. Майк ничего не говорил мне о фотографиях. Будь проклят этот чертов архив!
Разглядывая снимок с пикником на речном берегу, он мечтательно прищурился. Я заметил, что его взгляд был прикован не к Эммету, а к девушкам.
— Я помню ее, — сказал он, тыкнув пальцем в снимок. — И ее. Она написала мне однажды, когда я был премьер–министром. Рут это не понравилось. О боже!
Лэнг провел рукой по лицу.
— Рут!
На миг я подумал, он был готов разрыдаться. Но когда Лэнг снова посмотрел на меня, его глаза были сухими.
— Что вы намерены делать дальше? Как проведенное вами расследование повлияет на вашу работу?
В иллюминаторе появились узоры огней. Я видел фары машин на дороге.
— Клиент всегда имеет последнее слово в вопросах выбора того материала, который должен остаться в его книге, — сказал я. — Обычно так всегда происходит. Но в данном случае, учитывая те подозрительные обстоятельства…
На записи мой голос был заглушён громким шелестом, когда Лэнг склонился вперед и схватил меня за предплечье.
— Если вы имеете в виду Майка, то позвольте мне сказать, что я был жутко напуган его гибелью.
Он буквально буравил меня взглядом, стараясь изо всех оставшихся сил убедить меня в своей искренности. И я должен признать, что, несмотря на все возникшие сомнения, это ему удалось. Я и сейчас уверен, что он говорил мне правду.
— Если остальные мои слова кажутся вам ложью, то хотя бы в это поверьте. Я не виновен в смерти Майка, и та картина в морге останется в моей памяти до последнего дня. Я убежден, что его гибель была несчастным случаем. Ну, ладно, предположим на миг ради спора, что она была не случайной.
Его пальцы еще сильнее сжали мою руку.
— А о чем он думал, когда поехал в Бостон к Эммету? Майк крутился в политике достаточно долго и должен был знать, как опасно совершать такие поступки — особенно когда ставки настолько высоки. В любом случае, он сам убил себя. Типичное самоубийство.
— Вот это меня и тревожит, — сказал я.
— Но вы же не думаете, что вас ожидает подобная участь? — спросил Лэнг.
— Такая мысль иногда приходила мне в голову.
— Ничего не бойтесь! Я могу гарантировать вашу безопасность.
Наверное, мой скептицизм был слишком очевидным.
— Да бросьте, парень! — возмутился он, опять вцепившись пальцами в мое плечо. — С нами в самолете находятся четверо полицейских. Кем, по–вашему, мы являемся?
— Хороший вопрос, — ответил я. — Кем вы являетесь?
Мы пролетели над макушками деревьев. Посадочные огни «Гольфстрима» запульсировали на темных волнах леса. Я попытался убрать его руку.
— Прошу прощения.
Лэнг неохотно выпустил меня, и я пристегнул ремень. Он сделал то же самое. Экс–премьер посмотрел в окно и, увидев аэропорт, вновь повернулся ко мне. Когда мы грациозно опустились на посадочную полосу, он испуганно спросил:
— Вы уже говорили об этом с кем–нибудь?
Я почувствовал, что мои щеки стали алыми.
— Нет.
— Вы говорили.
— Нет, не говорил.
На записи мой голос звучал немощно, как у ребенка, пойманного на месте преступления. Лэнг снова склонился вперед.
— С кем вы говорили?
Взглянув на темный лес за периметром аэропорта, где можно было спрятать не только мой труп, но и все что угодно, я решил использовать свой последний страховочный полис.
— С Ричардом Райкартом.
Наверное, это был разительный удар для Лэнга. Возможно, он понял, что всем его надеждам пришел конец. В тот момент он напоминал мне неподвижное здание, некогда величественное, но позже ставшее непригодным для использования — еще мгновение, и взрывчатка взорвется; на несколько секунд фасад сохранит свои очертания, а затем медленно рухнет вниз. Таким мне и запомнился Лэнг. Он наградил меня долгим взглядом и молча откинулся на спинку кресла.
Самолет остановился перед зданием аэровокзала. Рев двигателей смолк.
* * *Именно тогда — впервые за долгое время — я сделал наконец что–то умное. Пока Лэнг сидел, размышляя о крахе карьеры, и пока Амелия пробиралась к нам по проходу, чтобы объявить об окончании интервью, я додумался вытащить записанный диск. Сунув его в карман куртки, я вставил в диктофон чистую «болванку». Лэнг был настолько ошеломлен, что ничего не заметил, а Амелия проявляла интерес только к выпившему боссу.
— Ну, все, — твердо сказала она. — Достаточно бесед на этот вечер.
Она забрала пустой бокал из покорной руки Лэнга и передала его стюарду.
— Нам нужно возвращаться домой, Адам. Рут ждет тебя у ворот.
Амелия присела перед ним и расстегнула пояс безопасности. Затем, поднявшись во весь рост, она сняла со спинки кресла его куртку. Приглашая Лэнга одеться, она вытянула куртку перед собой и слегка встряхнула ее, напомнив мне отважного матадора с красной накидкой. Но, несмотря на решительные действия, в ее голосе чувствовалась огромная нежность.
— Адам? Прошу тебя, вставай.
Он подчинился и, словно в трансе, поднялся на ноги, по–прежнему бессмысленно рассматривая дверь пилотской кабины. Амелия вставила его руки в рукава куртки и, обернувшись ко мне через плечо, сердито спросила со своей традиционной точной дикцией:
— А вы какого хрена тут расселись?
Это был хороший вопрос. Какого хрена я тут делал? Люк самолета открылся, и трое парней из спецслужб спустились по трапу. По салону пронесся порыв холодного воздуха. Лэнг зашагал к выходу, едва не наступая на пятки четвертого телохранителя. Амелия шагала следом за ним. Я быстро уложил диктофон и пакет с фотографиями в наплечную сумку и тоже направился к люку. Из кабины вышел пилот. Наверное, он хотел попрощаться со знаменитым пассажиром. Я увидел, как Лэнг приободрился, поднял плечи и двинулся навстречу к нему, протягивая руку.
— Полет, как обычно, был великолепным, — невнятно произнес экс–премьер. — Вы моя любимая авиакомпания.
Он пожал ладонь командиру экипажа, затем, заглянув в кабину, поблагодарил второго пилота и стюарда.
— Спасибо вам. Большое спасибо.
Когда Лэнг повернулся к нам, на его лице все еще сияла профессиональная улыбка. Но она быстро исчезла, и он снова стал походить на побитого пса. Его телохранитель уже спускался вниз по трапу. В салоне остались только Лэнг, Амелия, я и две секретарши. Мы ожидали своей очереди на выход из самолета. Стоя перед иллюминатором, я увидел за освещенной стеклянной стеной аэровокзала невысокую фигуру Рут. Она находилась слишком далеко, и я не мог судить о выражении ее лица.
Лэнг повернулся к Амелии и тихо спросил:
— Ты не могла бы задержаться здесь на пару минут?
Затем он обратился ко мне:
— И вы тоже. Мне нужно поговорить с женой наедине.
— Ты в порядке, Адам? — спросила Амелия.
Она работала с ним долгое время и, я полагаю,
любила его слишком сильно, чтобы не заметить перемену настроения. Она тоже предчувствовала беду и понимала, что эта ситуация вела к каким–то ужасным последствиям.
— Все просто чудесно, — ответил Лэнг.
Он слегка коснулся ее локтя, затем отвесил нам легкий поклон — мне, секретаршам и экипажу самолета.
— Спасибо вам, леди и джентльмены. Всего хорошего и доброй ночи.
Он миновал люк и остановился на верхней ступени, осматриваясь по сторонам и приглаживая волосы. Мы с Амелией наблюдали за ним из салона. Он был таким, каким я впервые увидел его: по–прежнему выискивавшим аудиторию, к которой мог бы обратиться с речью. Но продутая ветром и залитая светом площадка перед аэровокзалом была пустой. Его ожидали лишь телохранители и наземный техник в комбинезоне, работавший в ночную смену и, без сомнения, мечтавший быстрее попасть к себе домой.
Наверное, Лэнг тоже увидел Рут, стоявшую у окна. Он вскинул руку в приветственном жесте и начал спускаться по ступеням — грациозно, как танцор. Когда он прошел по бетонной дорожке около десяти ярдов, наземный техник окликнул его по имени, и Лэнг, услышав английский говор и деревенский акцент, внезапно свернул к нему от группы телохранителей. Он вытянул руку и сделал несколько шагов к мужчине. Таким я его и запомнил: темный контур человеческой фигуры на фоне расплывавшегося огненно–белого шара, который внезапно поглотил весь мир. А затем в моей памяти остались только летящие осколки, жалящие куски бетона и стекла, жар адского пламени и абсолютное безмолвие яростного взрыва.
