Неле Нойхаус - Глубокие раны
Томас Риттер наклеил желтый листок между страницами дневника и потер воспаленные глаза. Это было невероятно! При чтении он погрузился в давно ушедший мир, мир молодой девушки, которая, оберегаемая от всего, выросла в большом родительском поместье на Мазурах. Одни эти дневники уже содержали материал для прекрасного романа, реквием по потерянной Восточной Пруссии, ничуть не хуже, чем Арно Сурмински или Зигфрид Ленц. Молодая Вера подробно и очень внимательно описывала страну и людей и политическую ситуацию с точки зрения дочери владельца поместья, родители которой потеряли двоих сыновей на Первой мировой войне и с тех пор уединились в восточно-прусском поместье. Они критически подходили к Гитлеру и нацистам, но все же терпеливо отнеслись к тому, что Вера и ее подруги Эдда и Викки вступили в Союз немецких девушек. Очень увлекательно описаны поездка молодых девушек с их группой, представлявшей Союз, на Олимпийские игры в Берлин, пребывание Веры в швейцарском интернате для девочек, где ей так недоставало ее подруги Викки. Когда началась война, старший брат Веры Элард воевал в люфтваффе и, благодаря своим успехам, быстро сделал карьеру. Особенно трогательным было развитие любовных отношений Эларда и Викки, дочери управляющего поместьем Эндриката.
Почему только Вера была так решительно против того, чтобы в первых главах своей биографии рассказать о юношеских годах, проведенных ею в Восточной Пруссии? В конце концов, она не сделала ничего, за что могла бы стыдиться, за исключением, может быть, своего участия в Союзе немецких девушек. Но именно в поместье, где все знали друг друга, в те времена было совершенно невозможно выйти из Союза, не обретя неприятности. Риттер читал все дальше и постепенно понимал, почему эти воспоминания Вера скорее сожгла бы, нежели допустила, чтобы они попали в руки кого-то постороннего. На фоне того, что Томас узнал в прошлую пятницу, эти дневники являли собой взрывчатку в чистом виде. В процессе чтения он постоянно делал записи и мысленно переделывал первые главы своей рукописи.
В дневнике 1942 года Риттер нашел доказательство. Когда он прочитал описание 23 августа 1942-го — дня, когда Гитлер впервые начал бомбардировку Сталинграда, — сразу включил Интернет и нашел там краткую биографию Эларда Кальтензее.
— Этого не может быть, — пробормотал Томас, пристально смотря в экран своего лэптопа.
Здесь было написано, что Элард родился 23 августа 1943 года. Было ли возможно, чтобы Вера в тот же день, год спустя после рождения своего племянника, сама родила сына? Риттер нашел дневник 1943 года и пролистал его до августа.
Хайни исполнился год! Такой маленький, очаровательный малыш, что хочется его съесть! Он уже даже может ходить… Он пролистал пару страниц назад, потом пару страниц вперед. В июле Вера вернулась из Швейцарии в родительское поместье и провела там лето, которое было омрачено смертью Вальтера, старшего брата ее подруги Викки Эндрикат, погибшего в Сталинграде. Ни слова о каком-то мужчине в жизни Веры, не говоря уже о беременности! Нет сомнений, что Элард Кальтензее — это тот самый мальчик Хайнрих Арно Элард, который родился 23 августа 1942 года. Но почему в его биографии в качестве года рождения значится 1943 год? Элард из тщеславия убавил себе один год?
Риттер испуганно вздрогнул, когда зажужжал его мобильный телефон. Марлен озабоченно поинтересовалась, где он находится. Было уже начало одиннадцатого. В голове Томаса роились мысли, он не мог сейчас просто все прервать!
— Я приеду позже, дорогая, — сказал он и постарался придать своему голосу оттенок сожаления. — Ты ведь знаешь, у меня завтра срок сдачи. Я приеду, как только смогу, но ты меня не жди. Иди спокойно спать.
Как только разговор закончился, Риттер придвинул к себе лэптоп и начал набирать на клавиатуре предложения, которые сформулировал в голове еще при чтении дневников. При этом он улыбался. Если ему удастся подкрепить свое подозрение прочными доказательствами, то Катарина и ее коллеги по издательству, без сомнения, получат желаемую сенсацию.
— Итак, Новак был в четверг вечером в пансионате «Таунусблик», — сказал Боденштайн, после того как он передал Остерманну и Пие содержание разговора Катрин Фахингер с соседом Аниты Фрингс, проживающим в пансионате в квартире напротив.
— И это вряд ли было связано с театральным представлением, — заметила Пия.
— Расскажите поподробнее о KMF, — попросил Оливер Остерманна.
Вера Кальтензее безумствовала от ярости, когда при вскрытии завещания после смерти ее мужа был зачитан новый устав фирмы. Она напрасно пыталась оспорить устав, потом хотела выкупить доли у Гольдберга, Шнайдера и Фрингс, но в соответствии с уставом это было невозможно.
— К слову сказать, Эларда Кальтензее тогда заподозрили в том, что это он столкнул с лестницы своего отчима, с которым они никогда не понимали друг друга, — сказал Остерманн. — Позднее все списали на несчастный случай, и производство по делу было прекращено. — Кай посмотрел в свой блокнот. — Вера Кальтензее никак не могла примириться с тем, что на каждую запланированную сделку она теперь должна была просить согласия у своих старых друзей, приемного сына Роберта и у подруги своей дочери, но, благодаря содействию Гольдберга, ей удалось стать внештатным консулом Республики Суринам, заручиться правами на месторождения бокситов в Суринаме и таким образом проникнуть непосредственно в алюминиевый бизнес. Она не хотела быть больше только поставщиком. Через несколько лет она продала эти права американской компании «Алкоа»,[29] и KMF стала лидером на мировом рынке шнековых экструдеров для обработки алюминия. Дочерние компании, которые управляют реальным капиталом, находятся в Швейцарии, Лихтенштейне, на Британских Виргинских островах, в Гибралтаре, Монако и бог знает где еще. Они практически не платят налогов.
— Герман Шнайдер имел отношение к этим сделкам? — спросила Пия. Казалось, что постепенно вся история вместе с добытыми ею сведениями начинает складываться, как пазл. Все имело значение, которое вытекало из общей картины.
— Да, — кивнул Остерманн. — Он был консультантом швейцарского отделения KMF.
— А что сейчас с долями фирмы? — поинтересовался Боденштайн.
— Вот именно. — Кай выпрямился. — Теперь главное: согласно уставу компании, доли не переходят по наследству и не подлежат продаже, а в случае смерти владельца переходят к управляющему фирмы. И эта оговорка могла быть серьезным мотивом для четырех наших убийств.
— Почему вы так решили?
— Согласно оценке ревизоров, фирма KMF стоит четыреста миллионов евро, — сказал Остерманн. — Одна английская рейдерская фирма предлагает двойную цену от настоящей рыночной стоимости. Вы легко можете подсчитать, что это означает в отношении отдельных долей участия.
Оливер и Пия быстро переглянулись.
— Управляющим фирмы KMF является Зигберт Кальтензее, — сказал Боденштайн. — Так что после смерти Гольдберга, Шнайдера, Ватковяка и фрау Фрингс он получит их доли.
— Вот так. — Остерманн положил свой блокнот на письменный стол и торжествующе посмотрел на присутствующих. — И если восемьсот миллионов евро не являются мотивом преступления, то больше мне ничего не приходит в голову.
На какое-то время наступила полная тишина.
— Здесь я должен с вами согласиться, — сухо заметил Боденштайн. — Зигберт Кальтензее до сего времени не мог ни продать фирму, ни передать ее на биржу — для этого у него не было контрольного пакета акций. Теперь все выглядит совершенно по-другому: если я правильно посчитал, у него сейчас 55 процентов долевого участия, включая его собственные двадцать.
— Не надо забывать еще о десяти процентах от восьмисот миллионов, — напомнила Пия. — Каждый из владельцев мог быть заинтересован в том, чтобы Зигберт получил контрольный пакет акций, и в случае продажи KMF они превращали свои доли участия в звонкую монету.
— Не могу себе представить, что это может быть мотивом убийства, — Боденштайн допил свой кофе и покачал головой. — Скорее, я думаю, наш убийца — сам того не желая — сделал семейству Кальтензее большое одолжение.
Пия взяла документы с письменного стола Остерманна и стала изучать его записи.
— Кто, собственно говоря, эта Катарина Шмунк? Как она связана с семейством Кальтензее?
— Катарину Шмунк теперь зовут Катарина Эрманн, — пояснил Остерманн. — Она лучшая подруга Ютты Кальтензее.
Боденштайн наморщил лоб и задумался, потом его лицо просветлело. Он вспомнил о фотографиях, которые видел в Мюленхофе. Но прежде чем он успел что-то сказать, Пия вскочила и стала рыться в своем кармане, пока не нашла визитную карточку, на которой риелтор написал имя владелицы дома.
— Этого не может быть! — сказала она, когда нашла карточку. — Катарине Эрманн принадлежит дом в Кёнигштайне, в котором мы обнаружили труп Ватковяка! Как это все теперь связать между собой?
