Фредерик Тристан - Загадка Ватикана
Дверь приоткрылась. Сильвестр толкнул ее плечом и вошел. Черт, охваченный ужасом, убежал в глубь темного коридора.
— Иди за мной!
— Сын, — сказал труп Марциона, — это место не для нас. Отведи меня в мою могилу.
В конце коридора был небольшой зал, где виднелось несколько душ, сидевших на лавках. Казалось, они ожидали своей очереди со скукой и смирением.
— Сядем здесь, — предложил покойный наместник.
— Мы здесь остались бы навсегда. Идем дальше.
Они свернули в другой коридор, который привел их еще в один небольшой зал, в точности похожий на предыдущий. Другие души сидели здесь на лавках. Их пустые глаза смотрели в непроницаемое небытие.
— Увы, — сказал Марцион. — Мы очутились в зеркальном лабиринте. В конце следующего коридора будет такой же зал, а потом еще и еще — до бесконечности.
— Это наказание отчаяньем, — объяснил Сильвестр. — Те, кто остается здесь навечно, это наказанные за грехи средней тяжести. В этих коридорах и в этих залах нет ничего, что позволило бы душе вновь обрести вкус надежды.
Внезапно декорации изменились. Они вошли в зал, где мужчины и женщины дико вопили, бранясь и грозя друг другу кулаками. Потом они вдруг замолчали и молча зашагали туда и назад с хмурым видом, каждый уйдя в себя, как будто ничто вокруг не существовало. Но вскоре их равнодушия как не бывало, и они опять поливали друг друга бранью со свирепой ненавистью.
— Вот это да! — сказал Марцион. — Что с ними происходит?
— Это души, которые во время своего земного существования так и не научились любить. Они не знали иных чувств, кроме зависти и презрения.
В следующем ярко освещенном зале их взорам предстало тягостное зрелище. Там бродили слепые, выставляя вперед руки, наталкиваясь друг на друга. Некоторые умышленно бились головой о стену. Другие падали на колени и о чем-то умоляли.
— Что они ищут? — спросил Марцион.
— Свет. Всю свою жизнь они отвергали знание и отказывались от веры, заявляя, что ни вселенная, ни они сами не имеют никакого смысла.
Не успел Сильвестр произнести эти слова, как все исчезло, и они очутились в приемном зале Люцифера.
Кто мог бы описать это место? Одновременно мрачное и ослепительно яркое, раскаленное и окутанное ледяным холодом, оно представляло собой сочетание правильных геометрических форм и беспорядочное нагромождение каких-то отбросов.
— Ты сумел отгадать три загадки, — произнес властный голос.
Это был голос падшего архангела. Его прикрывал экран, чтобы слишком яркий и какой-то особенно резкий свет, струящийся от него, не испепелил прибывших. Голос продолжал:
— Я рад с тобой познакомиться. Сатана, этот жалкий прохвост, не сумел сломить твою волю. Спирохета, которую мы на тебя наслали, только укрепила твой дух, направив тебя на путь философии Платона. Но я скажу тебе, такому наивному и честному, что вскоре тебя постигнет горькое разочарование. Твои верующие забудут о любви ради власти и могущества. Они используют Христа как оружие. Миллионы трупов будут нагромождены во славу Божию. И ты, пребывая на Небе избранных, ты будешь смотреть на результаты трудов своих с ужасом.
Люцифуг Рофокаль оглушительно расхохотался, и этот дикий звук многократно умножился под сводами зала. Это прыснули со смеху лучшие умы Ада, облаченные в свои ярко-красные мантии.
— Сиятельный владыка, — сказал Сильвестр, — ты, который был самым замечательным среди ангелов, первым, кто был создан, еще до Адама, позволь заверить тебя в моем глубоком почтении.
— Вот как? — отвечал Люцифер, — весьма удивленный тоном сына Сабинеллы. — А я ожидал услышать ругань…
— Ругательства я приберегу для Сатаны. Но ты должен знать, что даже Христос чувствует твою боль. Ты был зеркалом, которое отделило «Иное» от «То же самое», от вечного «То же самое», вынудив его отражать, перейти от бытия к существованию.
— Хорошо! — воскликнул Архангел. — Но ты ошибаешься. Я был не стеклом, а амальгамой. Как раз моя непрозрачность образовала зеркало и сделала возможным то отражение, о котором ты упомянул. Без меня Бог был бы всего лишь вечной прозрачностью.
— Откуда взялись частички этой амальгамы? — спросил Сильвестр.
Люцифуг Рофокаль быстро приказал, чтобы убрали экран, который защищал от него присутствующих. Тотчас же сверкнула молния нестерпимой яркости. Сильвестр встретил ее с открытым лицом и не пошевелился. Труп Марциона распался в тот же миг.
— Ты смеешь бросать мне вызов? — спросил Люцифер.
— Я хочу только понять. Какая особенность в твоем характере заставила тебя восстать против Бога?
— Я не восставал. Я восхищался.
— А потом… Признайся!
— Я подражал.
Сильвестр упал на колени, сбитый с ног светом ослепительной гордости, струящимся от Люцифера. Его начала бить дрожь, которая, поднимаясь изнутри, концентрическими кругами достигала самых внешних зон его личности. Ни одно существо во Вселенной не было ближе к Богу, чем Архангел. Именно поэтому он и был лишен вечного блаженства и отправлен в вечную ссылку. Но разве не он возбуждал систему? Не он был ее движущей силой?
— Послушай, — сказал Сильвестр, — ты тот, кто бродит в человеке. Но довольно слов! Мой отец, обманутый Сатаной, распался от твоего света. Верни мне его душу.
— Его душу? — переспросил Архангел. — Эту вещь, которая способна размышлять? Забавно… Но каковы будут условия нашего договора?
— Я тебя уважаю.
Люцифуг Рофокаль пребывал в молчании в течение нескольких секунд. Он знал, что такие драгоценные моменты случаются редко, и неизвестно, когда еще ему придется пережить нечто подобное. Какой смертный, избранный Богом, будет разговаривать с ним так честно и откровенно?
— Это Он тебя послал?
— Я пришел по собственной воле. Разве я тебе не сказал, что хочу понять? Что тебя понуждает бороться против уверовавших во Христа, пытаться унизить их в глазах Бога?
— Успокойся. Мы прекратим бороться против вас, и это будет хуже. Кстати, мне известно, что Святой Дух собственной персоной дует сейчас в сторону Рима с тем, чтобы император прекратил гонения на вас. Вас ожидает расцвет! Христианство распространится повсюду, перейдя от Авеля к Каину. Ты понял? Из ваших страданий возникнет новая цивилизация! Вас ожидает великое торжество!
Сильвестр не понял в точности, что хотел сообщить ему Люцифуг. Изворотливый и исстрадавшийся ум Архангела открыл ему такой запутанный лабиринт, с такими неожиданными поворотами, что у него закружилась голова. Он воскликнул:
— Отдай мне душу отца. Сатана ее обманул. Было бы несправедливо, чтобы она навсегда осталась в Аду.
— Это правда, — сказал Люцифуг, — но кто был справедлив по отношению ко мне? Почему Бог отказался допустить меня к своей славе?
— Потому что Он хотел видеть тебя свободным и отличающимся.
Архангел издал вопль ненависти. Он отразился гулким эхом под сводами, вспугнув тучи летучих мышей, которые с пронзительным писком закружились над ними.
— Послушай, — сказал Люцифуг, когда суматоха улеглась. — Демоны, составляющие окружение Сатаны, все были осуждены на вечное проклятие. И знаешь почему? Потому что они иначе представляли себе порядок, который Бог возжелал навязать Своему Творению. Расшифруй их настоящие имена, и ты узнаешь, каковы были их обязанности на Небе, и убедишься, что они ничем не уступали ангелам, которые ценой угодничества остались на службе у своего хозяина.
— Отдай мне душу отца.
— Ты ее у меня уже просил. И ты полагаешь, что я отдам тебе ее, ничего не получив взамен? Плохо ты меня знаешь!
— Чего же ты хочешь?
Свергнутый Архангел вонзил в Сильвестра свои красные глаза, потом ответил.
— Чтобы ты отправился в Рим.
— Таково мое намерение.
— И чтобы ты встретился с преемником Петра. Его зовут Эварист. Это хороший проповедник, но с пагубной склонностью все слишком драматизировать. Уговори его вступить в переговоры с императором. Ты увидишь, что все устроится как нельзя лучше.
— Зачем ты мне все это советуешь?
— Я тебе уже объяснил. Когда воцарится мир, это будет означать окончательное утверждение власти Христа. Ты увидишь, его даже будут рисовать в облике императора.
— Я пойду в Рим. Я встречусь с Эваристом и уговорю его просить аудиенции у императора. Разве плохо воткнуть в почву семя милости, чтобы из нее выросло роскошное дерево?
Люцифер посмотрел на Сильвестра с презрением. Значит, этот юнец, так и не ставший взрослым, не понимает, что ему, верховному демону, будет чрезвычайно легко внедриться в общество, где вкус к власти возьмет верх на, а милосердием. Извратить послание Иисуса — разве это не самая сладкая месть, которой дьявол может отплатить Тому, кто когда-то изгнал его из сияющего эмпирея своей славы?
