Heлe Нойхаус - Белоснежка должна умереть
— Папа!.. — Тобиас обнял отца. — Я был у Нади. Менты все равно мне не поверили бы и сразу же упрятали бы меня за решетку, как тогда.
Старый Сарториус кивнул.
— Я зашел только на минутку, взять пару вещей. Надя пошла на похороны, а потом заедет за мной.
Он только сейчас удивился тому, что отец дома, хотя должен был быть на работе.
— Они меня уволили… — Хартмут Сарториус пожал плечами. — Выдумали какую-то там смешную причину… Все шито белыми нитками. Мой шеф ведь зять Домбровски.
Тобиас все понял. В горле у него застрял комок. Теперь он виноват еще и в том, что отца уволили с работы!
— Да я все равно собирался уходить оттуда, — небрежно бросил Хартмут Сарториус. — Теперь хоть буду нормально готовить, а то уже надоело давиться всякими полуфабрикатами и заморозками… Да, тебе же пришло какое-то письмо! — вспомнил он вдруг.
Он повернулся и пошел в кухню. Тобиас направился вслед за ним. Обратного адреса на конверте не было. Ему захотелось сразу же бросить это письмо в мусорное ведро. Опять, наверное, какая-нибудь анонимка с угрозами. Он сел за стол, вскрыл конверт, развернул сложенный пополам лист дорогой кремовой бумаги и долго, ничего не понимая, смотрел на «шапку» какого-то швейцарского банка, потом наконец принялся читать написанный от руки текст. После первых же строк у него потемнело в глазах.
— От кого это? — поинтересовался отец.
За окнами пронеслась мимо пожарная машина с сиреной и включенной синей мигалкой. Стекла задрожали. Тобиас судорожно глотнул и поднял голову.
— От Ларса… — произнес он хриплым голосом. — От Ларса Терлиндена…
* * *Ворота виллы Терлинденов были раскрыты настежь. Едкий запах дыма проникал даже сквозь закрытые окна автомобиля. Пожарные машины проехали прямо по газону и оставили глубокие колеи в размякшей земле. Горела не сама вилла, а здание за ней, стоявшее поодаль, на открытом пространстве. Пия припарковала машину на площадке перед домом и пошла с Боденштайном к месту пожара. От дыма слезились глаза. Пожарные уже справились с огнем, языков пламени не было видно, только из окон еще валили густые черные клубы дыма. Кристина Терлинден была одета в черное; очевидно, она была на похоронах или только собиралась отправиться на кладбище, но заметила пожар. Она в ужасе смотрела на этот зловещий хаос из шлангов и пожарников, на гибнущие под их сапогами клумбы и газон. Рядом с ней стояла ее соседка, Даниэла Лаутербах, при виде которой Боденштайн невольно вспомнил один из своих путаных снов этой ночью. Она, словно услышав его мысли, повернулась и направилась к ним.
— Здравствуйте, — холодно произнесла она с серьезным лицом. Ее блестящие темно-карие глаза сегодня напоминали замороженный шоколад. — Ну как, успешно пообщались с Тисом?
— Нет, — ответила Пия. — А что здесь происходит? Что это за здание горит?
— Оранжерея. Мастерская Тиса. Кристина очень переживает: неизвестно, как отреагирует Тис, когда узнает, что все его картины сгорели.
— У нас, к сожалению, еще более печальные новости для фрау Терлинден, — сказал Боденштайн.
Даниэла Лаутербах подняла свои ухоженные брови.
— Куда уж печальнее! — резко ответила она. — Я слышала, вы все еще держите Клаудиуса Терлиндена под арестом. Почему?
Боденштайн вдруг поймал себя на том, что ему хочется оправдываться, просить ее отнестись к этому с пониманием. Но Пия опередила его.
— У нас есть на это все основания, — ответила она за него. — А сейчас мы должны сообщить фрау Терлинден, что ее сын покончил с собой.
— Что? Тис умер?..
Даниэла Лаутербах смотрела на Пию. В ее глазах, как показалось Пии, на секунду мелькнуло облегчение, прежде чем лицо приняло выражение удивления и страха.
— Нет, не Тис. Ларс.
Боденштайн предоставил Пии вести беседу. Его смущало то, что расположение Даниэлы Лаутербах вдруг возымело для него такое значение. Может, причиной тому было ее сердечное тепло и сочувствие, с которым она отнеслась к нему и которое он в своем плачевном душевном состоянии, по-видимому, не совсем адекватно истолковал? Он был не в силах отвести взгляд от ее лица и испытывал нелепое желание, чтобы она ему улыбнулась.
— Он отравился выхлопными газами в собственной машине, — пояснила Пия. — Мы нашли его труп сегодня утром.
— Ларс?.. Боже мой!..
Когда до сознания Даниэлы Лаутербах дошло, какая страшная весть вот-вот должна была обрушиться на ее подругу Кристину, лед в ее глазах мгновенно растаял. На лице застыло выражение растерянности и беспомощности. Но уже через несколько секунд она расправила плечи.
— Я сама ей скажу! — решительно произнесла она. — Так будет лучше. Я позабочусь о ней. Позвоните мне попозже.
Она отвернулась и направилась к подруге, которая все еще, как загипнотизированная, смотрела на горящее здание. Даниэла Лаутербах положила ей руки на плечи и тихо произнесла несколько фраз. Кристина Терлинден издала приглушенный крик и покачнулась, но Даниэла Лаутербах крепко держала ее.
— Пошли, — сказала Пия. — Они тут сами разберутся.
Боденштайн с трудом оторвал взгляд от женщин и пошел вслед за Пией через изуродованный парк. Когда они добрались до машины, к ним подошла женщина, которую Боденштайн не сразу узнал.
— Здравствуйте, фрау Фрёлих! — поприветствовала Пия мачеху Амели. — Как вы себя чувствуете?
— Плохо… — ответила та. Она была бледна, но держала себя в руках. — Я просто хотела спросить фрау Терлинден, что случилось, и тут увидела вашу машину. Есть какие-нибудь новости? Пригодились вам эти картины?
— Какие картины? — удивилась Пия.
Барбара Фрёлих растерянно смотрела то на Пию, то на Боденштайна.
— Ну как же — вчера… вчера приходила ваша коллега… — пролепетала она. — Она… она сказала, что это вы ее прислали. По поводу картин, которые Тис дал Амели…
Пия и Боденштайн переглянулись.
— Мы никого не присылали… — произнесла Пия, наморщив лоб.
Еще одна загадка!
— Но эта женщина сказала… — начала Барбара Фрёлих и растерянно смолкла.
— Вы видели эти картины? — спросил Боденштайн.
— Нет… Она обыскала всю комнату и нашла за комодом маленькую дверцу… И там в нише действительно лежали свернутые в трубку картины. Наверное, Амели их там спрятала… Что там было на этих картинах, я не видела. Эта женщина взяла их с собой. Она хотела мне даже написать расписку…
— А как она выглядела, эта «коллега»? — спросила Пия.
Барбара Фрёлих постепенно начала понимать, что совершила ошибку. Ее плечи обмякли, она прислонилась к крылу машины, прижала к губам кулак. Пия подошла к ней, положила ей руку на плечо.
— Она… У нее было удостоверение сотрудника полиции… — прошептала Барбара Фрёлих, борясь со слезами. — Она была… такая приветливая, так искренне сочувствовала мне… Она… она сказала, что с помощью этих картин вы найдете Амели! А больше меня ничего не интересовало…
— Не переживайте! — попыталась Пия успокоить ее. — Вы можете вспомнить, как выглядела эта женщина?
— Темные короткие волосы… Очки… Стройная… — Она беспомощно пожала плечами. В ее глазах застыл ужас. — Как вы думаете, Амели еще жива?..
— Конечно жива! — заверила ее Пия, не очень-то в это веря. — Мы обязательно найдем ее. Не беспокойтесь.
* * *— На картинах Тиса изображен настоящий убийца, я в этом уверена! — сказала Пия Боденштайну позже, когда они уже ехали в направлении Нойенхайна. — Он дал их Амели на сохранение, но та совершила ошибку, рассказав кому-то об этом.
— Вот именно… — мрачно отозвался Боденштайн. — И я даже скажу тебе кому — Тобиасу Сарториусу. А он прислал кого-то к Фрёлихам, чтобы забрать эти картины. Скорее всего, он давно уже их уничтожил.
— Тобиасу было бы наплевать на эти картины: он свое уже отсидел! — возразила Пия. — Ему от них ни холодно ни жарко. Нет, это был кто-то другой, кто очень заинтересован в том, чтобы картины никто никогда больше не увидел.
— И кто же это, по-твоему?
Пии было нелегко высказать свое подозрение. Она понимала, что ее первое впечатление от Клаудиуса Терлиндена было очень далеко от его истинной сущности.
— Отец Тиса.
— Вполне возможно, — согласился Боденштайн. — А может быть, кто-то, кого мы вообще не принимаем во внимание, поскольку даже не знаем о его существовании… Здесь поверни налево!
— А куда мы, собственно, едем?
Пия включила сигнал поворота, пропустила встречные машины и повернула налево.
— К Хассе, — ответил Боденштайн. — Он живет на этой улице, последний дом слева, у самого леса.
Когда Пия рассказала ему о звонке Остерманна, он и бровью не повел, а сам, оказывается, сразу же решил прояснить ситуацию. Через несколько минут Пия остановила машину перед домиком с крохотным палисадником, за который Хассе, по его словам, будет платить до своего последнего рабочего дня, до самого выхода на пенсию. Он регулярно с горечью и злостью говорил о нищенской заработной плате государственных служащих.
