Гончие Лилит - Старк Кристина
– Я знаю, что дешево не отделаюсь, – сказала я. – Сколько ты хочешь за то, чтобы закрыть проект «Сэм Оушен» прямо сейчас и отдать мне то, что тебе не принадлежит?
А вот и обличье пираньи. Лоб разгладился. Зрачки прищуренных карих глаз холодно заблестели.
– Художника, на выставке которого ты в данный момент находишься, называют Босхом наших дней. Едва ли не его инкарнацией. Если это имя для тебя не пустой звук, – заговорила Лилит, водя пальцем по инициалам, выведенным в нижнем углу картины. – Иероним Босх – голландский художник, живший на рубеже пятнадцатого-шестнадцатого веков. На своих полотнах он изображал ад с такой шокирующей детализацией, что многие были уверены, что он побывал там при жизни. Его полотна невозможно купить, они хранятся в крупных и значимых музеях. Каково же было мое счастье, когда я обнаружила, что среди современных художников есть такие, чья гениальность соперничает с гениальностью Босха. Картина, которую ты видишь перед собой, скоро будет стоить целое состояние, и ее будут стремиться заполучить все коллекционеры мира. Но я, пожалуй, куплю ее даже не из-за потенциальной стоимости, а просто потому, что мне нравится сюжет…
– Ответь мне! – потребовала я. С таким же успехом крыло бабочки могло потребовать подчинения У бури.
– «Охота на Богородицу». Так она называется. Смотри, вот эта Женщина, несущаяся верхом на лошади, это избранница Камаэля. В сгущающейся вокруг нее темноте можно легко рассмотреть верховных демонов: Асмодея, Вельзевула, Бельфегора. Один несется за ней на черной собаке. Другой парит совсем рядом, расправив угольно-черные крылья. А тут…
– Ближе к делу, Лилит.
– А тут сама невеста дьявола вкладывает стрелу в свой арбалет. Сейчас она спустит тугую тетиву, и стрела полетит быстрее пули. И пробьет Богородице легкое. Яркая, как гранатовый сок, кровь зальет голубое платье. А псы Сатаны стащат раненое тело с лошади и дадут волю клыкам. Хоть и Богородица, она все же обычная женщина, из плоти и крови. Божества любят именно таких. Они никогда не влюбляются в себе подобных, вот в чем странность…
– Да плевать мне на эту картину! И на все картины на этой проклятой выставке! Ты слышишь?! – заорала я, выдергивая бокал с шампанским из рук Лилит.
В зале мгновенно воцарилась тишина. Лилит пригладила волосы и неловко улыбнулась присутствующим, словно говоря: «Глупышка не ведает, что говорит».
– Говори тише, Полански, пока секьюрити не выставили тебя вон. Не разбираешься в искусстве, не выносишь музыку, равнодушна к живописи. Признаться, раньше ты казалась мне весьма интеллигентной. Но стоило мне предоставить тебя себе самой, и ты мгновенно вернула себе облик официантки. Не хватает только фартука и физиономии попроще.
«Я – воздух. Все пули и камни проходят сквозь меня, не задевая меня. Что бы ты ни говорила, как бы ни старалась выбить почву у меня из-под ног».
– Ты испытываешь удовольствие, унижая меня. Зачем тебе это? Что во мне не дает тебе покоя?
– Я не закончила рассказ об этой картине, – сухо сказала та, поворачиваясь к живописному полотну. – Разве не странно, что рядом с Богородицей нет никого, кто бы ее защитил? Ни ангелов, ни Святого Духа, нет даже солнечного лучика, посланного Богом. Вокруг только тьма, густая, как чернила осьминога, как копоть. Богородица одна, совсем одна. Ее возлюбленный Камаэль в лучших традициях всех мужчин поиграл с ней и бросил. Но пока он опомнится, от его избранницы ничего не останется…
– Если все упирается в деньги, то я их найду. Я отдам тебе столько же, сколько намерена заплатить заказчица. Ты не потеряешь ровным счетом ничего.
– И где же Скай Полански найдет три миллиона долларов? – выгнула бровь Лилит, отбирая у меня свой бокал и выпивая шампанское одним глотком.
Три миллиона?! За ребенка от Боунса?
– Сколько-сколько? – поморгала я.
– Проект оказался невообразимо затратным, именно на такой сумме мы сошлись.
Я подавила в себе сильное желание присесть на пол. Ноги совсем ослабели.
– Ты права, у меня нет таких денег. Но Алиша ведь не просто так сообщила мне, что материал у тебя. Ты могла бы закончить дело тихо, но тебе потребовалось, чтобы я об этом узнала. Чего ради? Выкладывай. Ведь я здесь только потому, что ты так захотела!
Помолчав, Лилит заговорила, ее голос стал совсем низким:
– Я могу вернуть тебе материал Оушена в обмен на…
– Мисс Полански? – обратился ко мне неслышно подошедший устроитель выставки. – Я все выяснил, произошла какая-то ошибка. Мы не звонили вам по поводу грибка.
– Я уже пришла к такому же выводу, мистер Эллиот… Здесь нет плесени! Но зато я видела крысу.
– Что? Где?! – заволновался Эдди Эллиот.
– Или мне померещилось. В любом случае была рада с вами познакомиться, Эдди. Вы не возражаете, если я перекинусь парой слов со своей старой знакомой?.. Как приятно встретить здесь бывшую коллегу, – съязвила я.
– Вы тоже из санитарной службы? – удивился Эдди.
– Нет, я из службы отлова бродячих собак, – ответила Лилит с дежурной улыбкой и, кивнув устроителю выставки, повернулась ко мне.
– Ты вернешь мне его в обмен на что? – нервно спросила я.
– На твое участие в очередном проекте.
– Каком еще проекте?
– В обычном. Соблазнить клиента и затащить его в койку.
Я почти никогда не прикасалась к Лилит. Она была не из тех людей, кого бы хотелось приобнять, или поцеловать в щеку на прощание, или похлопать по плечу. Но сейчас мои пальцы сами собой сомкнулись у нее на запястье. Я вцепилась в нее мертвой хваткой и процедила сквозь зубы:
– Я больше не буду ни с кем спать. И ты это знаешь.
Лилит не стала отстраняться и высвобождать руку. Наоборот, она потрепала меня по щеке, как упрямого ребенка, и сказала:
– А по-моему, тебе больше ничего не остается.
– У тебя два десятка гончих, черт побери, но ты предпочитаешь затащить в дело меня? В дело, после которого я не смогу смотреть Оушену в глаза?! – прошипела я.
– Если дело дойдет до его внебрачного ребенка, то смотреть ему в глаза станет вообще невозможно. Но выбор за тобой.
– Хорош выбор! Между петлей и гильотиной!
– А кто говорил, что будет легко?
Я оттолкнула ее от себя. Если бы не проходящий позади нее гость, на которого она наткнулась спиной, то Лилит потеряла бы равновесие. С каким удовольствием я бы посмотрела, как она падает на пол на глазах у респектабельной публики.
– Знаешь что? – взбесилась я, надвигаясь на нее. – Есть еще один вариант, который, боюсь, не придется тебе по вкусу, но… кто говорил, что будет легко? Делюсь с тобой подробностями: сейчас я уйду с этой проклятой выставки и пойду прямиком в полицию. И выложу там все, что знаю о «Мальтезе-медикал» и обо всех делишках, которые ты проворачиваешь. Клянусь, я не успокоюсь, пока не увижу тебя за решеткой, Лилит. Мне тоже перепадет, но чистосердечное признание и сотрудничество со следствием наверняка облегчат мне приговор. А мысли о том, как ты, любительница высокого искусства, вылавливаешь тараканов из тюремной каши, будут греть мне сердце не меньше, чем редкие встречи с Оушеном. А когда я выйду…
– Я привыкну к вкусу каши с тараканами, более того, он мне знаком, – мягко улыбаясь, ответила Лилит. – А вот привыкнешь ли ты к вкусу овсянки в психиатрической клинике, Полански? Ведь сойти с ума очень легко. Особенно после всего того, что последует в случае твоего обращения в полицию. Хочешь знать, что тебя ждет?
«Сойти с ума очень легко…» Это мои слова, недавно сказанные миссис Даллас. Слежка за мной и прослушка всех моих разговоров каким-то образом продолжаются! И Лилит доставляет удовольствие дать мне это понять!
– Так хочешь или нет, дорогая?
– У тебя пять минут, а потом я иду в полицию.
– Я уложусь в минуту, Скай. Итак, сразу же после того, как на мои руки наденут наручники, материал Сэма Оушена отправится в небольшую клинику в Аргентине вместе с приличной суммой, и там мои поверенные приступят к реализации плана «Оушен-Полански-Ривендж». Первые пять лет с момента старта этого плана ты будешь спать спокойно. Любая месть требует хорошей подготовки. А потом в один из дней ты получишь письмо с фотографией четырехлетнего малыша. О, наверняка он будет похож на папочку: глаза Оушена, рот Оушена, такое же затаенное упрямство и дерзость во взгляде. А потом твое сердце начнет хаотично трепыхаться, как курица с отрубленной головой. Малыш Сэма Оушена окажется избитым, изморенным голодом и болезнями. Еще бы… Ведь он родится в бедном квартале Аргентины, у матери-наркоманки, которая согласилась на его рождение только потому, что ей посулили денег, которые она сможет спустить на наркотики… Представляю твое состояние, Полански. Ведь ты наверняка захочешь найти мальчика. Ты будешь готова отдать последние деньги, лишь бы детективы отыскали эту иголку в стоге сена. Но вряд ли тебе это удастся – ведь трущоб в Латинской Америке так много, а дети растут и меняются так быстро. Так что скорей всего ты просто посидишь годик на успокоительном, походишь к психотерапевту, и на этом все и закончится. До следующей фотографии. Которую на этот раз тебе пришлют откуда-нибудь из Восточной Европы. Маленькая девочка, так же сильно похожая на своего папочку, как и первый ребенок. Мать будет алкоголичкой, а девочка будет просить милостыню на пригородных вокзалах. Наверняка это ты тоже сможешь пережить. Но что если фотографии будут приходить каждый год? Того материала, что у меня есть, хватит на целый выводок отпрысков Сэма Оушена. Интересно, после которого снимка ты сойдешь с ума, Полански? Пятого? Десятого? Или уже после второго? Ты думаешь, в ад попадают после смерти? О нет, его можно устроить кому-либо и при жизни, было бы желание. Ты все еще уверена, что хочешь войны со мной?
