Фридрих Незнанский - След "черной вдовы"
А вот кого изображает там Елагин, вопрос непонятный и наверняка спорный. Тем более вместе с мальчишкой, которого, хотя бы и случайно, мог запомнить кто- то из преступников. Есть ведь уже одна совершенно неоправданная жертва, так какого ж черта они себе думают?..
Но раз уж ребята там, нагнетать обстановку собственным появлением Вячеслав Иванович не стал. Это похоже на явный перебор. Жаль, хорошую игру сорвали! И ведь кончится тем, что теперь — хочешь не хочешь — придется проводить чуть ли не войсковую операцию. С одной стороны — эти «русичи», что обосновались на «Павелецкой», а с другой — их обслуга. Или, возможно, они как раз и есть те куда более серьезные «дяди», которых сами «русичи» и обслуживают. Но обкладывать их, как стаю волков, придется одновременно и со всех сторон, не оставляя прохода между флажками. Словом, «идет охота на волков, идет охота», но уже без всякого снисхождения к «санитарам природы»...
Такие вот сердитые мысли бродили в голове Вячеслава Ивановича, когда он, развернув свой джип и с со-жалением отказавшись от совета давнишнего Саниного приятеля Юрия Федоровича, нередко выручавшего своих знакомых нужными рецептами по автомобильной части, отправился обратно в центр, в агентство «Глория». Размышляя с утра, вспомнил об этом человеке Грязнов — Саня о нем много веселого обычно рассказывал. Ну и позвонил, объяснил свою оперативную нужду. А Юрий Федорович всего-то и спросил, какая машина, а затем с ходу дал совет — максимально ослабить разъемник у инжектора. Машину тряханет, контакт нарушится, тут она и встанет, и никакими пинками ее не заставишь завестись, пока «не дотумкаешь», по какой причине стоим. Это ж электроника, по-своему — мистика, можно сказать. Зато никакого злого умысла — исключительно случайность, недосмотр. Фигня, в сущности, а насколько удобная! Ладно, придется оставить «профессиональный совет» до следующей острой необходимости.
Не знал того Вячеслав Иванович, что затеянный им спектакль мог бы сорваться с легкостью необыкновенной и превратиться в неприятный фарс. Ведь примерно в том же ключе, имея в виду «машинные неприятности», рассуждал и Саша Курбатов. И лишь отдав на сегодня пальму первенства Рюрику Елагину, он избавил и себя, и генерала Грязнова от явного конфуза. Это ж представить: явились на сервис сразу двое — генерал и крутой, и у обоих общий диагноз, да кто ж такому поверит?..
3
Владимиру Поремскому потребовалось сочинить небольшую историю о том, что он совершенно неожиданно встретил в Питере бывшего сослуживца своего отца, которого пообещал вечерком навестить. Может и задержаться со стариком. Это он придумал потому, что знал практически наверняка, что не успеет вернуться на «перекличку», которой Меркулов взял за правило заканчивать каждый рабочий день в командировке, подводя промежуточные итоги. Ну один-то разок можно, решил он, имея в виду потратить сегодня время не только на удовольствия. Правильнее сказать, «не столько», ибо надеялся выжать из информатора, точнее, информаторши максимум полезных для следствия сведений. Совместив, таким образом, приятное с необходимым. Но ставить об этом в известность Меркулова или Гоголева он посчитал невозможным — в лучшем случае назовут авантюристом, а в худшем запретят и думать. А он уже обещал. И девушка, поди, истомилась в ожидании...
Владимир и не догадывался, что его торопливость, как бы оправдывающая хитроумную уловку, вообще не потребовала у старших товарищей умственного напряжения для разгадки не бог весть какой тайны. Виктор Петрович, еще за годы работы в городском уголовном розыске привыкший все нужное держать под собственным контролем, знал, где сегодня был молодой московский «важняк» — сам же ведь и рекомендовал ему, с кем лучше общаться в дирекции Мариинского театра. Понимал и главное: многое в театре открывается разве что при личном общении, в котором обаяние следователя играет иной раз первостепенную роль. Ну вот и пусть себе общается.
Так он потом уже, после ухода Поремского, объяснил свою позицию недовольному Меркулову — зам генерального прокурора терпеть не мог каких-либо нарушений установленных им планов. Владимиру же, в свою очередь, узнав адрес, по которому тот намеревался ехать, посоветовал, какими наиболее удобными видами транспорта добраться в это самое Автово, на улицу Новостроек. Прямо как план на местности изобразил. И добавил, причем без всякого подтекста, что, если придется задержаться допоздна, лучше в гостях и заночевать, а то ночью в незнакомом городе запросто можно нарваться на ненужные неприятности. Бандитский все ж таки Петербург! Но это он уже просто разыгрывал гостей.
Однако его совет пришелся Поремскому весьма кстати: каждый юрист знает, что добыча необходимых сведений — процесс нередко длительный и скрупулезный.
Меркулов, выслушав объяснения Гоголева, лишь усмехнулся:
— Ты чего думаешь, Витя, я такой уж безнадежный сноб? Да Саня на моих глазах вырос! Человеком стал! Генералом! Или тот же Вячеслав... И я, ты считаешь, не знаю, чем они все постоянно и весьма охотно, между прочим, грешат, сукины дети? Знаю. И могу только старчески ворчать по этому поводу. А этот Владимир — точная копия, черт возьми, юного Турецкого. И пройдоха, и талантливый... А, Бог ему судья. Уж не я-то, во всяком случае...
А Поремский в это время пересаживался с одной ветки метро на другую, стараясь сохранить в целости хрупкие стебли каких-то экзотических, невиданных им прежде, лилово-палевых, в мелкую золотистую крапинку, словно Дашины веснушки, цветов, которые он старательно ограждал от тесноты в толпе возвращающихся домой питерцев. И думал о том, какой он все-таки хитрый и предусмотрительный.
«Девушка» действительно истомилась. Бог знает, что она себе успела надумать, нафантазировать, от чего позже трезво отказалась, отчетливо представляя собственные недостатки, как, впрочем, и некоторые достоинства, которые, конечно, могут, но, увы, совсем ненадолго, привлечь внимание мужчины, и общий счет у нее, видимо, оказался не в ее пользу. Вот и пригорюнилась было. А тут— он. Да с какими цветами! Это ж орхидеи, мама родная! И где ж только такие?..
Короче, восторгу не было предела. Как и всему остальному, что немедленно и продиктовал этот неописуемый восторг, приведя в действие мощные взаимные пружины. Вмиг отпущенные на волю страсти достигли такого накала, что, превратись они хотя бы на короткое время в электрический ток, запросто вспыхнул бы праздничной иллюминацией небольшой провинциальный город.
Надо полагать, город озарил-таки своим светом окрестности. Потому что, придя в себя где-то в середине ночи, Владимир не без удивления обнаружил, что за окном — белый день. Ну, может, не совсем «белый», но что не ночь — абсолютно точно. А он и Дарья, раскрепощенные до изумления, на смятых, скомканных простынях — у всего мира как на ладони.
Да, таким вот образом и произошло его знакомство со знаменитыми петербургскими белыми ночами. И он наконец понял Пушкина с его «сижу, читаю без лампады», с его страстной любовью к театру, где тебя всегда ожидает подарок, наконец, к тем изумительным женским ногам, которых по всей России наберется, как утверждал великий поэт, не более трех пар. Нет, Дашка, конечно, не какая-нибудь там «онегинская» Истомина, она даже и не Светлана Волкова, слава богу, но... Ах, да ну какое же может быть теперь «но», если именно она и есть самое то, чего он хотел, что ему надо?! Надо, еще раз надо — и снова, и снова, и без конца! А ночи вовсе нет, как нет уже и дня. Дарья тоже, вероятно, окончательно утвердилась в этом мнении и постаралась выложиться полностью, на последнем дыхании и без остатка...
Но настал момент, когда долг взял-таки верх над неутолимой страстью. Оказалось, что ничего непристойного либо неуместного в таком логичном, по существу, переходе тоже нет. И жажда обладания восхитившей твое воображение женщиной — такая же в конечном счете естественная жизненная необходимость, как и суровая нужда трудиться, трудиться и трудиться.
— Ты обещала... — заметно усталым голосом начал Владимир.
— Я не забываю своих обещаний, — тем же тоном отозвалась Дарья. —Но не торопись. Я боюсь одного...
— Чего конкретно?
— Да вот что ты выслушаешь и умчишься. И все сразу оборвется, кончится...
— А если никуда не умчусь?
— Не надо ля-ля, дорогой. Еще как удерешь! Ты же сыщик, да? Тебя ноги кормят?
— Но бегать мне совсем не обязательно. Думать — это да, это обязательно.
— Мыслитель, значит. Спиноза... или как там? А послушай, — она погладила его влажной горячей ладонью по груди, — дыханье-то уже почти ровное. Тренировка? Или так всегда, когда про работу начинаешь задумываться?
