Татьяна Столбова - Смерть по сценарию
Я попробовала проследить ход ее мыслей — безрезультатно. Завтра надо справиться у врачей, когда она сможет говорить. Подключу Саврасова, и вдвоем мы узнаем у нее, что конкретно она зашифровала под мудрым советом «почитать Кукушкинса».
— Приготовились к съемке! — завопил Вадя.
Я вскочила, взяла хлопушку и встала около камеры.
***Мне повезло: Невзорова закончила работу на полтора часа раньше меня и тут же слиняла, наспех попрощавшись. По всей вероятности, ей ужасно хотелось выпить, а дома ее ждала бутылка самогона, закуска, ну и так далее. Поэтому, когда съемки закончились и Вадя буркнул привычное «всем спасибо», я собралась и спокойно ушла, не заботясь о том, что надо маскироваться и покидать родной «Мосфильм» шпионскими тропами. Теперь у меня было время подумать — никто не мешал мне, не гнался за мной, не цеплялся и не делился сокровенными тайнами вроде чистки зубов хозяйственным мылом.
По пути домой я еще раз перебрала в уме всех подозреваемых. Пожалуй, стоит исключить из этого списка Михалева, Менро и Сандалова. Что касается Михалева — тут все ясно. Он не мог убить ни при каких условиях. Менро и Сандалов тоже. Оба не от мира сего, птички божьи. Один добродушен, как цирковой медведь, второму, кроме водки, ничего в жизни не надо. Таким образом, из восьми человек остается всего пять, а это уже легче.
Тут я подумала, что мои умозаключения тем же Сахаровым были бы разбиты наголову; посмотрела на дело его глазами и пришла к выводу, что я все-таки не права. Никого нельзя исключать. В таком деле, как убийство, у всех подозреваемых должны быть равные права.
Но что ж тогда получается — никому нельзя верить? Я так не хочу.
Раздираемая противоречиями, я приехала домой. Здесь мне еще раз повезло: у Пети с Люсей были гости и я могла отложить все разговоры с братом на утро. Сегодня я слишком устала.
Быстро поужинав, я сделала несколько звонков: в больницу, Саврасову, Линнику насчет компьютера и Ониксу Сахарову. Последний согласился встретиться со мной завтра у Мадам.
И только положив трубку, я почувствовала, как хочу спать. Но прежде чем упасть в объятия Морфея, я достала тетрадь со стихами Вероники, села к столу и попыталась погрузиться в мир большой литературы.
Глаза слипались. Я с трудом улавливала смысл стихов, такой примитивный, что иной раз даже казалось, что за ним скрыт какой-то важный подтекст. Сил отыскивать подтекст у меня не было. Я перелистала еще несколько страниц и уже собралась закрыть тетрадь и убрать ее в ящик, как вдруг...
На последней странице, перед оглавлением, я увидела строки, совершенно поразившие меня.
Возрадуйся, подруга, ибо я
Тебе открыла тайну, кто змея.
Не поняла юмора. Когда это Вероника открыла мне тайну, кто эта коварная змея? Или под «подругой» она имеет в виду кого-то другого? Хотя дата под этими двумя строчками стоит вчерашняя...
Сон пропал в одно мгновение — меня словно расколдовали. Я просмотрела предыдущее стихотворение, потом то, что перед ним, — ничего. Не то что имени змеи, никакого намека и то нет! Ну, Вероника...
Еще минут пятнадцать я потратила на бесплодные поиски, затем решительно закрыла тетрадь. Вот теперь в голове у меня окончательно все перепуталось. Теперь я точно не смогу свести концы с концами. Бог с ними, с лаврами следователя. Завтра же поговорю с Сахаровым, честно выложу ему все, что знаю, и смиренно попрошу помощи. То есть, наоборот, бескорыстно предложу внести свой скромный вклад в общее дело. А сейчас — спать. И как можно скорее.
***Утро было тихое, теплое, безветренное. Я проснулась довольно рано — около восьми. В комнате Пети и Люси было тихо. Наверное, они еще спали, так как гости вчера ушли глубокой ночью, я слышала сквозь сон их голоса в коридоре.
Поваляться в постели мне не удалось. Явился соседский кот Кулек. Он остановился у моего окна и мерзко замяукал. Вызывал на бой.
Я швырнула в окно подушку, но кот даже не пошевелился. Он смотрел на меня в упор круглыми желтыми глазами и беспрерывно открывал розовый рот, издавая такие звуки, от которых запросто можно свихнуться, если слушать их часа два подряд.
Пришлось мне встать. Кулек тут же смолк и удалился, задрав хвост.
Проклиная противного кота и его не менее противного хозяина, я приготовила себе завтрак, закрыла на кухне форточку и отправилась в ванную. Вернувшись, я обнаружила врага возле тарелки с моими бутербродами.
В битве, последовавшей незамедлительно, я одержала победу. Наглый котяра орал как резаный, оцарапал меня и даже один раз укусил за палец, однако я все равно поймала его и вышвырнула на лестницу.
Наши дикие вопли разбудили Петю. Он вышел в коридор, застав как раз тот знаменательный миг, когда Кулек с душераздирающим мяуканьем вылетал из нашей квартиры, тяжко вздохнул и, не сказав ни слова, вернулся в комнату.
Драка с котом немного взбодрила меня. Я была довольна победой и чувствовала себя по меньшей мере Александром Македонским. К тому же Петя, кажется, забыл про все мои выходки. Так что пока все складывалось неплохо. Если не считать того, что Денис рассердился на меня — в первый раз за все время нашего знакомства.
Позавтракав, я оделась и поехала в больницу к Мадам.
Прекрасный день. Тихое мартовское солнышко светило вовсю. От просохших луж на асфальте еще оставались темные пятна. По голубому небу плыли белые барашковые облака — такой идиллический весенний пейзаж, нарушаемый лишь летящими по дорогам машинами и яркими вывесками ларьков и магазинов. В такой день совсем не хотелось думать о преступлениях и убийцах. Хотелось гулять, дышать воздухом и есть мороженое.
Ну, мороженое-то я себе купила, а вот не думать о преступлениях не смогла. Было такое чувство, что какие-то кусочки от большого паззла у меня есть, да вот только я никак не могу их сложить вместе. Тетрадь Вероники с весьма загадочными строками в конце; дискеты, которые сегодня я намеревалась просмотреть на компьютере Паши Линника; Пульс, знакомый с обоими жертвами; странная уверенность Мадам во всемогуществе творчества Кукушкинса; моя подружка Люда Невзорова, загримированная и одетая как Вероника; фразы, взгляды, намеки... Надеюсь, Сахаров сумеет разобраться со всем этим. Или следователь. У них наверняка есть свои факты, и если соединить их с моими, вполне может получиться что-либо путное.
Оникс ждал меня у входа в больницу. Мы поднялись наверх, посидели у кровати Мадам минут двадцать, потом вышли. Врач сказал, что скоро она придет в норму, надо только немного покоя. Последствий практически не будет — только чуть замедленная речь, вот и все. А уж замедленную речь мы как-нибудь переживем.
Настроение у меня чуть поднялось. У Сахарова, кажется, тоже. Мы оба испытывали угрызения совести из-за того, что произошло с Мадам.
Пошатавшись по улице, мы нашли более-менее чистую скамейку, стоящую в достаточном удалении от дороги и тротуара, постелили на нее полиэтиленовые мешки и сели.
В рамках сотрудничества с милицией я передала оперативнику тетрадь со стихами Вероники и, пока он не успел слишком обрадоваться, обратила его внимание на последние строки.
— Клянусь, она не открывала мне имени змеи! — сказала я, для пущей убедительности приложив ладонь к сердцу.
— Какой змеи? — удивленно спросил Сахаров.
Ах да! Он же ничего не знал о моем знакомстве с главным свидетелем первого преступления и жертвой второго!
Как могла подробно я рассказала ему все с самого начала. И про звонки Мадам, и про куртку с красной полосой, и про наши душевные беседы, и про то, что Вероника явно знала человека, убившего Мишу, и про то, что она называла его «змеей»... Не поверит — его дело.
Оникс поверил. Он слушал меня и все больше хмурился. Наконец я прервала свой рассказ на том месте, когда мы с Вероникой сидели в районе «Мосфильма» и она с помощью шантажа пыталась затащить меня к себе домой.
— Чем ты недоволен, Коля? — ласково спросила я, чувствуя, что вот-вот взорвусь. Я ему вываливаю сенсационную информацию, а он вместо благодарности нахально хмурит брови!
— Собой, — буркнул он раздраженно. — Я ведь разговаривал с этой дамочкой на следующий день после убийства Миши. Мне сразу показалось, что она знает больше, чем говорит. Она была сама не своя. Целый спектакль устроила — тряслась, плакала и тут же хихикала, подмигивала... Я и списал ее волнение на общее психическое расстройство. А мог бы...
— Не мог бы, успокойся, — утешила его я. — Тебе она все равно ничего бы не сказала. Вот послушай, что было дальше.
И я поведала ему, что было дальше. Вплоть до того момента, когда я вошла в квартиру Вероники и обнаружила ее труп на кровати.
— И ты, конечно, в панике убежала? — усмехнулся Сахаров, заранее мне не веря.
— Да, убежала, — сказала я чистую правду. — Но потом вернулась.
