Гюннар Столесен - Навеки твой
– Нет, черт возьми! – раздалось надо мною. – Нет, я не убивал его.
Воге запрокинул голову и, как волк, завыл на луну.
– Слышите! Я не убивал Юнаса Андресена!
Он наклонился, схватил меня за лацканы пиджака и, собрав последние силы, приподнял, оскалившись мне в лицо. Я повис на его руках. Он упал вперед, потянув меня за собой. Мы лежали метрах в двух от края крыши. Он встал на колени и начал тянуть меня к бетонной загородке.
– Бог свидетель, – бормотал он, – я убью Варьга Веума, даже если это будет последнее, что мне суждено совершить на этом свете.
– Да, это будет последнее, – вставил я и, сжав зубы, поднялся во весь рост. Теперь стоял я, а он был на коленях. Он глядел на меня полными ненависти, но молящими глазами.
– Одиннадцать лет, Веум, – хныкал он, – и ничего. Никакой любви, никакой радости. Только ненависть, и подозрения, и страшная тоска. И мечта. Я следил за Венке. Я нашел работу здесь, чтобы быть рядом с ней, быть там, где она. Я упустил свою жизнь, дал ей проплыть мимо, как большому кораблю, далеко на горизонте, я стал лодочкой, медленно плывущей вдоль берега, где живет она. Ты это понимаешь?
– Я ничего не понимаю, – ответил я.
Дождь усиливался. Мы уже промокли насквозь, и дождь смыл с нас кровь. Мы были взъерошены, как мальчишки, затеявшие опасную игру-драку на краю пропасти.
Вдруг он схватил меня за горло и потянул к бетонному краю крыши. Я почувствовал бездонную глубину за своей спиной, оттуда на меня пахнуло дыханием пустоты.
Я сомкнул руки в замок и изо всех сил ударил его по голове. Он повалился на меня, и я упал навзничь. Поясницей я ударился о бетонный край и несколько секунд лежал как на весах, раскачиваясь туда-сюда: упаду – не упаду, выживу – разобьюсь насмерть. В паническом ужасе я отполз от края.
Воге тоже оправился и встал на ноги. Он возродился из пепла, как птица Феникс. Я сжал кулаки, ударил его. Глаза его остекленели. Он снова поднялся, покрутил головой, и я почувствовал, что он действительно намерен скинуть меня с крыши. Тогда я ударил его снова.
Кровь текла у него изо рта, пока я тащил его к двери, ведущей на лестничную площадку. А он все плакал, повторяя: «Я не убивал Юнаса Андресена, Веум! Я не убивал его». Смешиваясь с кровью и дождем, слезы катились у него из глаз.
Когда мне удалось пропихнуть его через дверь, он заорал, будто мы проходили врата чистилища.
– Ты за это будешь гореть в вечном огне, Веум! Ты будешь гореть!!
– Скажи об этом полиции, – ответил я ему. – Они как раз дежурят там, внизу.
51
В машине по пути в город Якоб Э. Хамре был не слишком разговорчив. Один только раз он повернулся ко мне и со злостью проговорил:
– Ты отдаешь себе отчет в том, что было бы с тобой, если бы ты не доставил нам Воге?
Я не ответил, а сам он почему-то не стал мне рассказывать, что они сделали бы со мной в этом случае. Он решил подождать до следующего раза.
Как только мы прибыли в полицейский участок, Хамре поручил одному из сотрудников срочно связаться с Паулюсом Смитом и попросить его приехать как можно быстрее.
– Подожди здесь Смита, – сказал он мне, – а потом мы навестим твою приятельницу. Я думаю, лучше, если ты пойдешь вместе с нами, а то, наверное, всю ночь глаз не сомкнешь? А? – И, не дожидаясь ответа, Хамре исчез в лифте, поднимавшемся наверх.
Я остался в вестибюле. В углу наподобие новогодней елки стоял одетый в полную форму полицейский. Он недвижно глядел прямо перед собой, будто ожидая, что кто-то начнет класть к его ногам подарки. Но до рождества было еще долго – столько, сколько надо, чтобы выносить в утробе ребенка.
В машинах, идущих с зажженными фарами, ехали люди с усталыми лицами, а в длинных желтых автобусах они сидели рядком и глядели в окна, как незнакомые лица глядят на тебя из чужого фотоальбома.
Паулюс Смит прибыл на такси минут через двадцать. Он с довольным видом подошел ко мне, схватил мою руку обеими руками и сказал:
– Блестящая работа, Веум! Я слышал, что ты нашел убийцу.
– Он сам меня нашел, – ответил я, – а еще он нашел себе один лишний труп.
– Не может быть?!
Пока мы ждали Якоба Э. Хамре, я рассказал о том, что произошло. По мере того как я рассказывал, Смит становился все более и более озабоченным. Я успел почти все рассказать, когда Хамре вышел из лифта.
– Добрый вечер, Смит, – сказал он официально. – Она в комнате для посетителей. Нас там ждут.
Молча спустились мы в подвальное помещение по лестнице, отделявшей «чистых» от «нечистых». В комнате для посетителей нас оказалось пятеро: две женщины и трое мужчин.
Венке Андресен одиноко сидела по одну сторону длинного стола. Напротив нее разместились Паулюс Смит и Якоб Э. Хамре. Я устроился на углу, а женщина-надзирательница сидела на стуле у двери. На столе перед Хамре стоял кассетный магнитофон, готовый к записи.
Венке Андресен выглядела еще более напряженной, чем в прошлый раз. Кожа плотно обтянула ее лицо, глаза лихорадочно блестели. Руки она положила прямо перед собой на стол, и было заметно, как нервно они подергивались и как она пыталась удержать их в покое, сплетя пальцы обеих рук.
Было похоже, что Паулюса Смита только что вытащили с веселой вечеринки. Под коричневатым загаром кожа его горела ярким румянцем, в глазах светилось веселье, и казалось, что он все еще погружен в забавную историю, которую ему только что рассказали. Его белые как мел волосы создавали ощущение особой чистоты, респектабельности и безупречности, что было лучшим украшением для адвоката.
Якоб Э. Хамре напоминал молодого министра, человека, досконально знающего тему и готового тотчас же приступить к телевизионной дискуссии и своим обаянием околдовать тысячи людей по всей стране. Он выглядел солидно и уверенно.
Женщина из полиции была похожа на забракованную главу в плохом романе. Ее волосы были туго стянуты на затылке, а лицу не хватало смелости быть настолько обнаженным. В течение всего допроса она не шелохнулась и не перевела своего взгляда ни на сантиметр.
Сам я выглядел неважно. Когда я поздоровался с Венке, она сказала:
– Каждый раз, когда я встречаю тебя, Варьг, что-то обязательно случается с твоим лицом. – И она испытующе посмотрела на меня, словно хотела удостовериться, что это действительно я нахожусь за изуродованной маской.
В напряженном молчании все расселись вокруг стола. Все было проникнуто ожиданием, словно каждый ждал, что кто-то нарушит эту тишину криком или сделает еще что-то неожиданное, непредсказуемое. Но никто ничего такого не сделал. Все ждали, когда Хамре начнет представление.
Понемногу мы все уставились на него – Паулюс Смит в радостном ожидании, Венке Андресен – подавленная и напряженная, я – с чувством какого-то неудобства.
Но вот Якоб Э. Хамре протянул вперед свою изящную руку с длинными тонкими пальцами и включил магнитофон.
Негромким монотонным голосом он объявил, где мы находимся, кто присутствует, сказал, какое сегодня число и время суток. Затем после небольшой паузы он обратился к Венке Андресен.
– Мы только что арестовали Гюннара Воге, – сказал он.
Мы все пристально смотрели на нее и видели, как это короткое сообщение прошло через ее мозг и отразилось в глазах: они широко раскрылись, а рот округлился. Единственное, что просочилось сквозь губы, был глубокий вздох. Она беспокойно переводила взгляд с одного на другого, ожидая от нас объяснения или утешения. Но мы, трое мужчин, – мы молчали. Мы просто видели, как слова эти, дойдя до ее сознания, вызвали нежданные и беззвучные слезы, которые скатились по ее щекам.
– Гюннара? – повторила она.
Последовала пауза.
– Это он… – с трудом начала она сначала.
– Это он убил Юхана Педерсена, – сказал Хамре.
Она непонимающе смотрела на него.
– Кого? – спросила она.
– Джокера, – ответил я, – сегодня вечером.
Она качнула головой.
– Он убил Джокера сегодня вечером? А Юнаса? Почему он… Я не понимаю…
– Фру Андресен, вы хорошо знали Гюннара Воге? – Перебил ее Хамре; его голос был тверд, но учтив, и он, Как всегда, был приветлив, однако сегодня под этим скрывалось некоторое нетерпение.
– Я… – начала она и, прикусив губу, покраснела. Горячая волна захлестнула ее лицо, и она выглядела виноватой, как все мы, когда краснеем.
– Я знала его очень давно, – ответила она, помедлив.
– Насколько давно? – спросил Хамре.
– Мы встретились… это было, кажется, в шестьдесят седьмом году, всего за несколько месяцев до того, как я познакомилась с Юнасом. – Она выговаривала имя Юнаса так, будто хотела навсегда удержать его при себе.
– А потом? – методично продолжал Хамре.
– Потом… – Венке провела языком по пересохшим губам, – мы… Я встретила его там, где мы жили. Это произошло днем, совершенно случайно, на улице. Он заговорил со мной и спросил, помню ли я его. Я взглянула на него, у него уже появилась лысина, но, конечно, я узнала его. – Она замолкла и сидела, разглядывая свои сплетенные пальцы.
