Поппи Брайт - Потерянные души
Она приехала на Скрипичную улицу, но свет в трейлере не горел. Черного фургончика и серебряного "белэра" на месте не было" да и вообще все казалось покинутым и заброшенным. Впечатление было такое, что здесь долгое время никто не жил. Значит, они все уехали в Новый Орлеан. И она тоже скоро поедет.
Когда Энн вернулась домой, машины Саймона на месте не было. Ей хотелось увидеть его ещё раз - последний, - но в то же время ей было страшно. Наверное, так и должно было быть. Энн принялась упаковывать вещи. Что поместится в небольшую сумку, которую она - в случае чего - без труда унесет в руках? Жалко, нельзя взять с собой новую серию картин, которую она только-только начала. Все они были незакончены; на всех были лица с робкими розовыми улыбками и радужными зелеными глазами. Но их придется оставить. Тем более в Новом Орлеане они ей будут уже без надобности. Она бросила в сумку черное кружевное белье и две пары стареньких розовых хлопковых трусиков. Зубную щетку, сигареты, маленькую деревянную трубку и коробочку из-под фотопленки, где было три щепотки травы, которую она выпросила у Терри. Может быть, ей будет нужно курнуть, запершись в туалете на автобусной станции где-нибудь между Потерянной Милей и Новым Орлеаном. Где-нибудь посреди болот.
На дне трубки обнаружилось несколько раскрошенных листьев, так что Энн решила курнуть прямо сейчас. Трава привела её в нервное и возбужденное состояние. Она оглядела комнату, свои вещи... и вдруг поняла, что просто не может бросить все это. Свою шляпку с траурной вуалькой, свою коллекцию музыкальных записей. Плакат "R.E.M." на стене над кроватью. Глаза у Стайпа потерянные, надрывные.
Глаза у Питера Бака - как темный огонь. Как же ей бросить свои плакаты, свою одежду, свои картины и коробки с красками?!
Она лихорадочно схватила черный кружевной шарф и повязала его на шею. Хотя бы шарф она может взять с собой. Она надела бусы из черного дерева, серый свитер, юбку с разорванной шелковой подкладкой. Потом подошла к зеркалу, накрасила губы и подвела глаза серебряными тенями (она скоро встретится со своим любимым; может быть, совсем скоро - не пройдет и суток; она должна быть красивой). И тут из прихожей донесся шум - Саймон вернулся домой. Энн быстро сорвала с головы берет и ногой запихнула сумку под кровать.
Она слышала, как он прошел через гостиную - пробирается сквозь завалы книг и газет, сложенных прямо на полу, и что-то бурчит насчет вечного бардака. Это он берет книги с полок, это он читает газеты, но при этом считает, что содержать дом в порядке - это обязанность Энн. Саймон вообще любил рассуждать об обязанностях и святом долге. Иногда Энн казалось, что он разбрасывает свои вещи исключительно для того, чтобы подчеркнуть отсутствие в доме бутылок с выпивкой. Он говорит, что не пьет уже пять лет шесть месяцев и двадцать дней. И это чистая правда.
И вот он уже в дверях, маленький и худощавый. Седые, почти белоснежные спутанные волосы - он частенько ходит нечесаным в течение нескольких дней, пока не вспоминает, что надо бы причесаться, - обрамляют лицо густой гривой. Он стоит в полумраке, и его бледная кожа как будто светится. Летом Энн очень переживала за здоровье отца. Двадцать лет назад они переехали сюда из Дорчестера, и отец очень сдал из-за здешнего климата - жаркого и влажного. Отец вообще очень плохо переносит жару. Он - словно хрупкий цветок с ледника, который выживает только среди ледяных кристаллов. Летом он чувствует себя плохо, его волосы тускнеют, под глазами не сходят черные круги. Но зато зимой он "оживает" и излучает прямо-таки неиссякаемую, бешеную энергию.
Энн вдруг испугалась. Ей почему-то подумалось, что отец прочтет её мысли или заметит сумку под кроватью и станет её отговаривать - очень спокойно и здраво. Но при этом так хитро, что ей просто не за что будет зацепиться, чтобы привести ему ответные доводы. И минут через десять она почувствует себя так, как, наверное, чувствует себя человек, который пытается намотать земляного червя на вилку. Через полчаса у неё появится чувство, словно она вбивает гвоздь в шарик ртути. А через час он все-таки уговорит её бросить эту глупую затею. Она не поедет на автобусную станцию, не сядет на ночной экспресс до Нового Орлеана. И больше уже никогда не увидит Зиллаха.
Саймон умеет её уговаривать.
Так уже было не раз.
Но он сказал только:
- Добрый вечер, дочка.
Как всегда, это его обращение наполовину согрело её и наполовину взбесило.
- Привет, Саймон.
- Как прошел день?
- Вообще-то дерьмово.
Он кивнул и позволил себе улыбнуться. Манера речи у Энн была очень похожа на мамину - она говорила с явным каролинским акцентом, - но отца всегда забавляло, когда она пыталась копировать его акцент.
- У меня тоже. Сегодня я препарировал трех жаб. Никаких изменений.
Отец говорил, что когда-то он преподавал в "одном из лучших университетов в мире". Энн так и не знала, в каком. Он намекал на Германию, Францию и Великобританию. Потом он вышел на пенсию и все дни напролет проводил у себя в кабинете, пытаясь изменить химический состав крови. До недавнего времени он использовал только свою кровь и иногда - кровь Энн. И однажды Стив, пьяный в сосиску, предложил свою кровь в качестве лабораторного материала.
Однако в последнее время Саймон перешел на животных. Однажды Энн проплакала целый день, когда увидела, как он препарирует трупик Сары Джейн, ничейного черно-белого котенка, которого она кормила на заднем крыльце. После этого он использовал для своих изысканий мышей, которых покупал в зоомагазине в Коринфе, и жаб, которых ловил на пустыре неподалеку. Он делал жабам инъекции с различным количеством своей собственной крови и иногда - с жидким ЛСД. Жабы не проявляли никаких странностей в поведении, разве что скакали как заведенные.
Саймон как-то странно взглянул на Энн поверх оправы очков:
- Ты куда-то собралась, Энн?
Она безотчетно глянула под кровать. Покрывало, свисавшее почти до пола, прикрывало сумку, но Энн опять показалось, что отец видит сквозь плотную ткань, что он знает, что она задумала.
- Хочу сходить в "Тис".
- Ты ведь не будешь встречаться со Стивом, правда? После того, как он так с тобой поступил? - Она сказала отцу только, что Стив её ударил. И, наверное, в первый раз в жизни отец проявил редкий такт и не стал расспрашивать Энн и выяснять подробности.
- Нет, Саймон, - сказала она. - Я не буду встречаться со Стивом.
- И с этим его странным другом?
- Саймон, Дух вовсе не... - Энн умолкла на полуслове. Было бесполезно доказывать Саймону, что Дух вовсе не странный. Тем более что они сейчас говорили совсем о другом. - Дух ничего мне не сделал плохого, - закончила она.
- Мне бы очень хотелось, дочка, чтобы сегодня ты никуда не ходила.
Она взглянула на него:
- Это просьба или приказ?
- Между прочим, я о тебе забочусь, - сказал он ледяным тоном.
Энн потерла запястье о запястье. Когда ей было шестнадцать лет, она однажды вернулась домой очень поздно и пьяная в дугарину. Тогда ещё Саймон сам пил как сапожник, но сочувствия к дочери это ему не прибавило. Он привязал её к ножке её же кровати бельевой веревкой и держал так привязанной - семь часов, пока она не описалась и не стала просить прощения за свою глупость. Воспоминание об этом до сих пор не изгладилось и до сих пор отзывалось бессильной злостью у неё в душе.
- То есть сегодня мне не выходить? - раздраженно переспросила она. Сидеть дома весь вечер... может, ещё и за столом тебе прислуживать? - Она разозлилась. Почему все всегда получается так, как хочет Саймон? Но на этот раз у него ничего не выйдет. Она взглянула на него, стараясь принять виновато-смиренный вид, и так, чтобы он не заметил её раздражение и обиду.
- Прости меня, папа, - сказала она. Обращение "папа" должно было его тронуть. - На работе сегодня был трудный день. Ты пока почитай... газету там или книжку. А я сварю тебе кофе.
Саймон и вправду был тронут. Он прошел через комнату и поцеловал Энн в лоб. Ей пришлось поднапрячься, чтобы не отшатнуться, - ей опять показалось, что он все поймет, как только почувствует испарину у неё на лбу. Но он лишь улыбнулся.
- Лучше ты отдыхай. Я сам сварю кофе.
Нет, черт возьми. Ничего не выйдет. Энн изобразила самую лучезарную из своих улыбок. К горлу подступил противный вкус тошноты.
- Да нет, давай я, - сказала она. - Я же знаю, как тебе хочется почитать газету. Там снова статья про загадочное исчезновение.
Это был беспроигрышный вариант. Саймон следил за публикациями про таинственные исчезновения с каким-то нездоровым интересом - тем более если учесть, что исчезали только никому не нужные дети со Скрипичной улицы, а два обнаруженных трупа оказались телами никому не известных бродяг. Иногда у Энн возникали бредовые мысли, что, может быть, сам Саймон их и препарировал.
Как только Саймон вышел из комнаты, Энн полезла на верхнюю полку шкафа, достала маленькую пластиковую бутылочку и высыпала её содержимое себе на ладонь. Несколько крошечных таблеток с выдавленной буквой V. Валиум, который остался после последнего маминого нервного срыва. Энн стянула его из аптечки примерно год назад и за год выпила почти весь пузырек - у неё случались периоды тяжкой бессонницы. Осталось лишь несколько штук. Она очень надеялась, что этого хватит. И что дома есть кофе.
