Игорь Христофоров - Смертельное шоу
-- За что?
Нет, мозги совершенно не хотели соображать. Только ссадина на щеке Маши, превратившаяся за сутки из ссадины в часть загоревшей кожи, напомнила о прошлой встрече.
-- А-а, понял-понял! -- вскинул он руку.
-- Еще он сказал, что...
Что-то черное и быстрое, торпедой пролетев мимо них, с грохотом ударилось в ржавый бок киоска. Внутри сооружения послышалось звяканье, хриплый мат, и половина стального бока неожиданно распахнулась. На пороге киоска стояла тетка с распаренным банным лицом и смотрела на Саньку с неповторимой ненавистью. Казалось, что даже волосы на ее округлой голове наклонились в сторону Саньки, чтобы при первой же возможности уколоть его.
-- Ты что, сволочь, наделал?! -- взвилась тетка.
Судя по хрипоте голоса, она или выкуривала в день по десять пачек "Беломора", или выпивала не меньше бутылки водки. Или слишком часто скандалила.
-- Я-я? -- невольно отступил Санька и сам себе удивился.
До этой минуты ему казалось, что он уже ни одного шага не сделает.
-- А кто?! Я, что ли?! -- уперев мясистые руки в еще более мясистые бока, танком напирала тетка. -- Ты это... по стенке врезал и с полки вдребезги четы... нет, десять бутылок водки и еще...
-- Это не он, -- подал голос Ковбой.
Он стоял, держась за угол киоска, и дышал с такой яростью, будто едким дыханием хотел сжечь тетку.
-- А ты кто?! -- сжав выгоревшие бровки, спросила она.
-- Я -- местный, приморский...
-- Ну и что?
-- Это я не рассчитал. Камень под ролик попал, а там пятка...
-- Где? В ролике пятка?
Краснота на лице тетки загустевала прямо на глазах. Ее будто кто выкрашивал кистью. Прямо на виду у всех стоящих.
-- Ты мне мозги не компостируй! -- уже громче обычного прохрипела тетка. -- Как я хозяину отчитаюсь?! А?! Четы... десять бутылок водки!..
-- На! -- сунул Санька в ее мокрые пальцы стольник. -- Хватит?
Что-то щелкнуло. То ли опять под колесико Ковбоя попал камешек, то ли в голове у тетки включился калькулятор.
-- Хватит, -- фыркнула она. -- И это... от киоска отойдите. А то вы мне всех покупателей разгоните...
Никто из троих даже не сдвинулся с места. Тетка постояла для приличия еще секунд десять, со вздохом вернулась в прокаленный солнцем стальной ящик и громко захлопнула за собой створку. Только теперь Санька понял, что это была дверь. Тетка смотрелась настолько мощной и сильной, что он даже подумал, что она в ярости высадила полбока у киоска.
-- Я вас это... весь день ищу, -- раздраженно сообщил Ковбой. -- Даже в Перевальном был.
-- Серьезно?
-- А то нет! Ваши все как раз репетировали. Музыку, в смысле, гнали...
-- Понравилось?
-- Ага! Особенно длинный такой, с гитарой. Лабает круто! Собаки во всех соседних дворах гавкали.
-- Ну, я тогда пойду, -- обиженно произнесла Маша.
Сразу ощутив себя лишней, она уже без кокетства поджала губки, описала круг и поехала в сторону набережной. А говорила, что уйдет.
-- Спасибо, Маша! -- крикнул Санька ей в спину.
-- Не за что, -- ответила она, но ее слова никто не услышал.
-- Наверно, я опоздал, -- догадался Ковбой.
-- С чего ты взял?
-- У вас шея того... в гари.
-- Молодец. Значит, ты об этом хотел мне утром сообщить?
Обернувшись, Ковбой вобрал в себя взглядом чадящий выхлопом автобус на Перевальное, сбившуюся у его дверей горячую, без остановки шевелящуюся толпу, и эта толпа почудилась ему единым живым существом. И то, что оно было таким огромным, таким потным и суетливым, вдруг навеяло подозрение, что существо наделено сильнейшим слухом и только и делает, что ждет его слов.
-- Идемте к берегу. На пляже мало людей.
Санька хотел ответить: "Это -- мой автобус", но ничего не сказал. Ему страшно не хотелось идти, но он вдруг представил духоту в автобусе, совершенно невероятную южную духоту, которую автобус вроде бы порождал сам и сам возил до Перевального и назад, и он послушно зашаркал по асфальту за Ковбоем.
Они еле нашли тень под чьим-то забытым зонтом. Санька упал прямо на горячую гальку, подвигался телом, приспосабливая камешки к себе, и тут же закрыл глаза. Тени не хватало на ноги от колен и ниже, но он не подобрал их. Дрема накатила на него, и Санька, зевнув, врастяжку спросил:
-- Та-ак что случилось?
-- Утром ко мне того... тот парень пришел.
-- В серой майке?
-- Нет, в белой.
-- Надо же. Значит, он не такой бедный, чтобы иметь одну майку. А загар?
-- Что, загар?
-- Какой у него загар? -- поупрямствовал Санька.
-- Я же говорил -- красный. Не наш.
-- Так. И что дальше? Попросил еще раз записки разнести?
-- Нет, -- помялся Ковбой, но все же ответил: -- Он попросил меня вбросить бутылочку в офис Буйноса.
Новость заставила Саньку сесть. За пару минут разговора кроссовки и штаны накалились так, будто лежали на жаровне. Их нужно было спасать. Оттолкнувшись ладонями от гальки, Санька вдвинул себя глубже в тень. Кроссовки посерели, и стало заметно легче. Он словно бы в воду окунул ноги.
-- И ты что... бросил?
-- Нет. Я отказался.
-- Как? Вот так запросто взял и отказался?
-- Я пятку ему показал. С раной. Он сразу смурной стал.
-- А как же ты с такой раной и на роликах? -- удивился Санька.
-- Да разве это рана?! Ерунда! Я пока научился по стальному поручню на одной ноге съезжать, знаете, сколько раз на лестницу, прямо на бетон, падал?
-- Это там, на набережной?
-- Ага! По сто синяков в день зарабатывал. Зато теперь точно знаю, что в агрессив-инлайн-скейтинге мне равных нету! В Приморске -- точно! А может, и в Москве... Вот про Америку не знаю. Они раньше нас на роликах гонять начали...
Солнце жгло и жгло непокрытую голову Ковбоя, но он упрямо не приближался к тени. Он будто бы решил ее всю целиком подарить Саньке.
-- А он... тот парень, -- осторожно спросил Санька, -- больше тебя не видел? Ну, в смысле, на роликах?
-- Нет. Сто процентов, что нет! И я его не видел.
"А я видел", -- чуть не сказал Санька. Хотя, возможно, бутылку с зажигательной смесью бросал в окно вовсе не парень в серой майке, а какой-нибудь местный пацан. Мало ли желающих в провинциальном Приморске заработать пару сотен баксов за бросок какой-то бутылки в окно!
-- И потом, я сразу понял, что дело тухлое, -- грустно сообщил Ковбой.
-- В каком смысле?
-- Ну, он мне сказал, что всего-то делов сначала стекло разбить, а уже потом бутылку вбросить... Я и понял, что опасно. И еще я про Буйноса спросил, а он сказал, что его в это время в офисе не будет, а бутылка -это предупреждение. Чтоб понял, значит, что они не шутят...
-- А кто -- они?
-- Не знаю. Я никого, кроме этого парня не видел.
Санька снова закрыл глаза. Солнце проникало и сквозь веки. Оно усыпляло и одновременно мешало спать. Солнце тоже было частью Приморска, и было непонятно, какое же тогда солнце стояло над Москвой, где не было такой одуряющей жары.
-- Он новой встречи тебе не назначил? -- не открывая глаз, спросил Санька.
-- Нет... Просто сказал, что на днях зайдет.
-- И все?
-- Все. Чтоб мне на роликах гонять разучиться!
Глаза заинтересованно открылись. Мутно, как сквозь полиэтиленовую пленку, Санька увидел уже знакомые оранжевые ботинки с выгрызенными из ряда двумя средними колесиками.
-- Ты бы сменил их на черные. За километр видно. Как семафор.
-- Привы-ычка, -- протянул Ковбой. -- Я на них ездить научился.
-- А зачем средние колесики снял?
-- Они сами отлетели... Точнее отлетели носовые и концевые. А средние я на их место сам сместил.
-- Сколько в Приморске приличных гостиниц?
Ковбой удивленно посмотрел на пунцовое лицо собеседника, на его закопченую шею и, совсем не понимая, какое отношение к его ботинкам имеют гостиницы, невнятно ответил:
-- Мало. А в каком смысле?
-- Ну, сколько таких, где могут останавливаться новые русские?
-- Наверно, "Националь"...
-- Та-ак.
-- И "Астория".
-- Прямо как в Москве!
-- Что в Москве? -- не понял Ковбой.
-- Значит, так... Тебе крохотное задание. Потусуйся возле этих гостиниц. Желательно даже в холл попасть. Только без этих дурацких оранжевых ботинок. Понял?
-- Ага.
У Ковбоя уже секунд двадцать было лицо школьника-двоешника, которому пытаются объяснить теорему из курса высшей математики, а он не может понять, что же за идиот решился на такое бесполезное объяснение.
-- Что ты понял? -- тихо спросил Санька.
-- Чтоб купил черные ролики...
-- А так, без колес, на обычной подошве, ты передвигаться не умеешь?
-- Давно не пробовал.
-- А ночью в туалет ты тоже на роликах катишь?
-- Я ночью не встаю, -- сморщив лоб, ответил Ковбой.
-- Короче, обуешь кроссовки. Бес колес. Вот теперь понял?
-- Ага.
После этого ответа хотелось врезать подзатыльник. Но вся санькина
начальственность была временной, рожденной скорее благодарностью
Ковбоя, что догнал прошлой ночью да не убил, а не чем-то более
возвышенным или, что еще прочнее, материальным. И тогда Санька
почувствовал, что нужно все-таки подкрепить свои слова.
