Дмитрий Вересов - Крик ворона
На следующий день Павел встал поздно, занимался с Георгием, в перерыве пообедал в своей каморке домашними чебуреками с аджикой. Вечером его снова позвали вниз. В шикарной гостиной за полированным столом, в центре которого на расшитой салфеточке стояла бутылка дорогого коньяку и лежала коробка шоколадных конфет, его ждал дядя Миша. Перед ним лежали два пакета.
– Садись, Паша, – сказал он. – Коньячку хочешь?
И, не дожидаясь ответа, налил, коньяка в хрустальные рюмочки.
– Я сделал, что Леня просил, – сказал дядя Миша и придвинул к Павлу один из пакетов. – Разверни, почитай.
В пакете оказался старый Павлов паспорт со вчерашней фотографией и некоторыми изменениями, внесенными с ювелирным мастерством. Из Павла Дмитриевича Чернова он стал Савелием Дмитриевичем Черноволом, город Ленинград превратился в поселок Ленинградский Кировской области. Женат гражданин Черновол был на гражданке И. В. Париной и с нею же в прошлом году разведен. Проживал до последнего времени в общежитии города Новокузнецка Кемеровской области. К паспорту прилагался листок убытия из Новокузнецка, новенький военный билет со штампом «Дубликат», удостоверяющий, что младший сержант запаса Черновол проходил действительную службу в Северо-Кавказском военном округе, и нераспечатанная пачка десятирублевок.
– Этих бумажек хватит, чтобы добраться до любой точки Союза и устроиться на любую простую работу, особенно в глубинке. Если жить тихо, без претензий, не высовываться, никто тебя вовеки не найдет. Это и просил сделать для тебя Леня.
– Что ж, дядя Миша, прямо не знаю, как вас и благодарить. Если бы не вы, то… Завтра же утром я уеду. Я и так уже доставил вам столько хлопот… За вас и вашу чудную семью! – Павел поднял рюмку, дотронулся ею до рюмки дяди Миши, выпил и встал. Дядя Миша не шелохнулся.
– Погоди, Паша, не спеши. Я еще кое-что сказать хочу.
Павел сел.
– Как ты понимаешь, ты не первый прошел через эту станцию. Разные до тебя люди были, сильно разные, попадалась и настоящая мразь… Ты другой, Паша, такие еще не приходили сюда, да и по жизни редко мне встречались. Это не ты меня, а я тебя благодарить должен.
Павел хотел что-то сказать, но дядя Миша остановил его, подняв руку.
– За Георгия благодарить… Поздний он у нас, Паша, последыш. Слабый родился, болел много, и всегда все говорили: не выживет, до года не дотянет, до трех не дотянет, до школы не дотянет. Ох и дорого он нам с Мадиной достался! Потому и самый дорогой стал. Какой праздник был, когда в школу пошел! Но потом учителя жаловаться стали: отстает, не понимает, не успевает, пропускает много, дурачок твой младшенький, дядя Миша, в следующий класс переводим только, чтобы ты не огорчался… Я и сам уже привык думать, что глупый он у нас совсем, даже в пастухи не годится, овец пересчитать не сумеет. Но как ты начал учить его, совсем парнишка переменился: к знаниям потянулся, все понимать стал, в себя поверил, на уроках первый руку тянет. Даже физкультура намного лучше пошла. Хорошая мечта у него появилась, на ученого выучиться, чтобы таким, как ты, стать… Вот и получается: то, что я для тебя сделал, это многие могут сделать, а то, что ты для нас с Мадиной сделал, этого никто больше не сделает. Я не знаю, почему ты тут оказался, и не хочу знать, но хочу тебе от себя уже дать кое-что, что тебе может сильно пригодиться. Возьми.
И он протянул Павлу второй пакет, чуть побольше первого. В нем Павел обнаружил второй паспорт и военный билет, целую пачку купюр, но уже двадцатипятирублевых. А еще там лежал диплом красного цвета с рельефным гербом на твердой корочке, водительское удостоверение, выданное Главным Управлением ГАИ Каракалпакской АССР, простой почтовый конверт, запечатанный, но ненадписанный, и еще какое-то непонятное приспособление вроде маленькой и плоской кожаной папочки или портмоне на длинных лямках. Павел раскрыл паспорт, почитал и тут же озадаченно нахмурился.
– А это вот… Надо ли? Он пододвинул паспорт дяде Мише, прижав пальцем вызвавшую сомнения графу. Дядя Миша усмехнулся.
– Ты, Паша, ученый, в своем деле специалист, и я никогда не скажу тебе, что у тебя там синус-косинус неправильный. А в этом деле специалист я… Этот комплект тебе запасной, на экстренный случай, а если уж такой экстренный случай у тебя возникнет, значит, уходить тебе надо будет далеко-далеко, а с такой отметочкой это будет проще. Я, конечно, мог бы попросить, чтобы вместо «еврей» тебе написали «грек», их тоже отпускают на историческую родину. Но согласись, евреи у нас бывают всякие, а за грека тебя даже слепой держать не станет. И еще – я не встречал ни одного грека, который не знает по-гречески, и почти ни одного еврея, который знает по-еврейски… Этот второй паспорт и другие бумаги, что при нем, ты в дороге на себе носи, не снимай, я тебе для них специальный набрюшник сделал, под рубашку пристегнешь. – Дядя Миша показал на папочку. – А как устроишься, спрячь в самом надежном месте. Письмо тоже в набрюшник положи.
– А что это за письмо?
– Какое надо письмо… Ты, Паша, слушай меня хорошо и запоминай. Завтра рано утром за тобой заедет Асланбек и отвезет в Тихорецкую – не надо, чтобы тебя в Майкопе видели. Там ты сядешь на поезд северного направления. Конечный пункт твой – город Клайпеда, есть такой на Балтийском море. Главное в этом городе – порт, а второй главный человек в порту – Костя Арцеулов. Обязательно встреться с ним, передай привет от дяди Миши, он поймет, и отдай ему письмо прямо в руки… Что я в нем пишу, тебе знать необязательно, сам ты не прочтешь его, по-нашему читать не умеешь… Костя тебя хорошо определит – табельщиком, экспедитором, диспетчером, что сам выберешь. Квартиру, может быть, сразу не получится, но отдельную комнату в лучшем общежитии получишь в тот же день.
– Дядя Миша, мне, честное слово, неудобно…
И потом, мне не нужно столько денег, да я и отдать не смогу…
– Ай, замолчи, а! Кто говорит за отдать?!
– …Его перемещения мы проследили. Как мы и предполагали, мурманский след оказался ложным. Из Ленинграда Чернов одиннадцатого марта вылетел в Минводы. Четырнадцатого марта вылетел оттуда на Омск. В Омск прибыл, оттуда рейсами «Аэрофлота» никуда не вылетал. Областное управление подключено. По фотографии ни в Минводах, ни в Омске никто Чернова не опознал. Поиск продолжаем.
– Да уж пожалуйста, Евгений Николаевич… Арик, голубчик, плесни-ка нам кваску на каменку!.. А что у нас по связям?
– Проверяем. Большинство абсолютно бесперспективно. Но некоторые заслуживают внимания. Особенно интересна одна фигура…
Ночка выдалась трудовая, но очень, очень продуктивная. С полуночи до пяти утра им с директором пришлось поработать грузчиками: перегружали три тонны грецких орехов с одной фуры на другую. Орехи пришли дальнобоем с тираспольской базы, а к ночи, как и было договорено, пришел транспорт от Гагика. Водитель, родной брат Гагика, стоял у раскрытых дверей своей машины с листочком бумаги и старательно отмечал каждый погруженный ящик, и каждый двадцатый отправлял для контроля на весы. Дальнобойщик мирно похрапывал в своей кабине, а Владимир Степанович, директор универсама, и его заместитель Рафалович, пыхтя и отдуваясь, таскали неудобные и тяжелые ящики из машины в машину.
Когда они загрузили последний ящик и, изнемогая от усталости, уселись прямо на ступеньки служебного входа, брат Гагика закрыл двери своей фуры, неторопливо достал из внутреннего кармана пиджака толстую пачку денег, перетянутую аптечной резинкой, и принялся отсчитывать. Всего причиталось получить три тысячи раз по три пятьдесят, итого десять тысяч пятьсот. Из них шесть тысяч шестьсот к завтрашнему утру окажутся на кассе универсама, а к вечеру – в банке в качестве дневной выручки. Это святое, ведь два двадцать – государственная цена за килограмм государственных орехов, и цену эту надо родному государству отдать, а оно за это в конце квартала, может быть, поощрит премией рублей в сто пятьдесят и переходящим вымпелом. И еще рублей семьдесят подкинуть дальнобойщику – за проявленное терпение и за молчание. Остальное будет поделено по-братски: по тысяче девятьсот пятнадцать рублей на брата. Годовой оклад заместителя директора за ночь физического труда. Нет, что ни говорите, а и при социализме, если с головой, можно себе жить очень даже неплохо! Орехи же все равно попадут на стол гражданам: утром хозяйки смогут запросто приобрести их на колхозном рынке всего по пять рубликов за кило. Или по шесть. Да здравствует плановая экономика! Слава КПСС!
Босс поехал домой отсыпаться после бурной ночи, а Рафалович прилег в своем крохотном кабинетике, пропахшем гастрономическим товаром: уже в восемь утра универсам откроется, и замдиректора должен будет заступить на трудовой пост. Он предвидел, что к вечеру станет ни жив, ни мертв, но Владимир Степанович проявил нехарактерный гуманизм: прибыв на работу к часу дня, отпустил своего утомленного праведным трудом заместителя отдыхать до понедельника. Обрадованный Рафалович приехал домой, добрал еще часика три здорового сна и проснулся свеженький как огурчик. Насвистывая, он сделал один телефонный звоночек, принял душ, заварил себе крепенького кофе, облачился в серый смокинг французского пошива и вышел во двор, где в кирпичном гараже стояла зеленая «Волга». В кармане приятно похрустывали дензнаки.
