Анна и Сергей Литвиновы - Девушка без Бонда
И в этот момент мотор смолк. Прекратилась и тряска. Катер плавно, по инерции, проскользил пару десятков метров по глади моря и остановился.
На палубе стал слышен гортанный арабский говор, прежде заглушаемый стуком движка.
Спустя минуту в каюте раздались шаги. Таня увидела кусок белоснежного арабского халата, учуяла запах чужого мужского тела. Ей развязали путы на ногах, отсоединили их от рук, однако веревки на руках, заломленных за спину, оставили. Но Таня по-прежнему оставалась без движения. Мышцы рук и ног страшно затекли. Ее грубо потрясли за плечо.
– Вставай! Просыпайся! – на дурном английском прозвучал голос. – И ты, толстуха, тоже!
Смертник захватил плечо Тани железными пальцами, помог ей подняться на ноги и, подталкивая сзади в заломленные руки, заставил выйти из каюты, а потом подняться по трапу. Он вытолкнул ее на палубу – она споткнулась и чуть не упала. «Наверно, это все, – сердце забилось часто-часто. – Они решили нас казнить прямо сейчас».
И вдруг так захотелось остаться на земле – еще хотя бы полчасика, час… Посмотреть на встающее солнце, нежное море… «О боже! – мысленно возопила она. – Не дай!..»
И боженька, кажется, услышал ее молитвы. Араб, вытащивший ее из трюма, подвел Таню к лееру и крепко-накрепко привязал к нему ее руки. Потом снова спутал канатом Танины ноги и приторочил их к ограждению.
Затем тем же манером на палубу выволокли Марселлу и так же, как Таню, привязали канатом за руки и за ноги к леерам – но по противоположному борту.
Татьяна не сумела сдержать вздох облегчения – ведь манипуляции арабов означали: их не казнят немедленно, им отвели немного времени – наверное, совсем немного! – и они могут насладиться напоследок жизнью.
Таня огляделась. Катер стоял, похоже, в том же самом месте, куда они приезжали с Ансаром. Море было спокойным, и природа, как нарочно, блистала всеми своими красками. Хотя… Таня подумала, что даже в самый сумрачный февральский день вряд ли прощаться с жизнью легче… Но сейчас – особенно… Все великолепие, которое только может предоставить жизнь, расстелилось перед нею.
Тропическое утреннее солнце светило еще вполнакала, окрашивая все вокруг мягким желтоватым светом. Океан завораживающе шевелил своими гигантскими темно-синими складками. Торговый пароход задумчиво тянулся чуть ближе горизонта. Перистые облака и пушистый след от самолета оттеняли яркую голубизну неба. А вдали виднелся в синеватой утренней дымке зеленый берег Кубы…
Таня наслаждалась – каждым своим взглядом, каждым вздохом, и даже онемение в руках и ногах казалось ей сейчас благословенным…
Но потом, когда приступ первой эйфории по поводу того, что ей подарили лишний час-другой жизни, прошел, она задумалась о менее возвышенных и более прозаических материях. Несмотря на полную безнадегу собственного положения, невзирая на боль во всем теле, сознание Татьяны не желало сдаваться. Она искала – лихорадочно искала! – выход из положения.
«Зачем они нас с Марселлой здесь привязали? – размышляла она. – В качестве живого щита? Возможно. Но если так – значит, смертники не исключают штурма, с чьей бы стороны он ни последовал…»
Хорошо бы, но, увы, маловероятно… Она так и не смогла никого предупредить. Надо было все-таки тогда, в Афинах, сбежать от Зета и позвонить отчиму. Но кто же знал, что все так обернется. Сделанного не воротишь.
Татьяна искоса разглядывала экипаж катера, чем он занимается, решала, с кем и о чем она может хотя бы поговорить, наладить контакт. Она насчитала, что на яхте присутствовало, кроме них, пленниц, пятеро. Все – арабы. И все как один – в праздничных одеяниях и со слегка уже отстраненными, потусторонними, готовыми к земной смерти лицами. Они даже на полуобнаженных дев, привязанных к леерам, не смотрели – видимо, и вправду ждали встречи со своими девственными гуриями в раю.
Среди арабов не оказалось ни единого Таниного знакомого, с кем она пересекалась во время странствий с Ансаром семь лет назад. Только те трое равнодушных, с которыми они обнаружили бомбу.
Все обстоятельства, вместе взятые, – и отсутствие знакомых, и отстраненность арабов, и их равнодушие к пленницам – не давали ей ни одной зацепки, как она может попытаться вырваться из плена.
Пятеро арабов слаженно и почти торжественно занимались своими делами. Четверо были без оружия, один – возможно, главный – с автоматом через плечо. Он не участвовал в общих работах, лишь следил за обстановкой вокруг – поглядывал за девушками, за горизонтом.
А остальные четверо сгрузили с яхты в море небольшой деревянный помост в обрамлении резиновых надувных шаров, затем – второй, точно такой же. Потом с величайшими предосторожностями вынесли из трюма и погрузили на каждый из помостов по тяжелому железному ящику. В какой-то момент Тане удалось поймать взгляд Марселлы, и та прошептала ей одними губами: «Там – взрывчатка!» (видимо, кубинка сумела разобрать переговоры арабов). Татьяна лишь коротко кивнула в ответ и быстро отвернулась. Однако то, что пленницы переглянулись, заметил дежуривший на палубе араб. Он подошел сначала к кубинке и нанес ей сильнейший удар в бок, а потом перешел на другой борт, двинул Таню по спине и прокричал на дурном английском: «Молчание!» От боли перехватило дыхание и слезы брызнули из глаз – и вот, в тот самый момент, Татьяна, кажется, сдалась… Ведь предел выдержки и воли к жизни есть даже у самого сильного человека…
Словно в тумане наблюдала она, как двое смертников переоделись в резиновые костюмы, нацепили акваланги. Потом они плюхнулись в воду и стали поочередно отвязывать резиновые шары от первой платформы с металлическим ящиком. Наконец они добились того, что груз стал тяжелее воды, и взрывчатка начала медленно опускаться.
Аквалангисты сопровождали тонущую платформу, придерживая ее по бокам. В прозрачной воде величавое погружение было видно довольно долго, а затем ныряльщики потерялись в океанской толще, и их присутствие обозначали лишь вырывающиеся на поверхность пузырьки…
Спустя примерно полчаса аквалангисты поднялись на поверхность. Они из воды, не снимая масок и загубников, жестами показали оставшимся на катере смертникам, что все, мол, прошло прекрасно.
«Наверное, они прикрепили первую порцию динамита к термоядерной бомбе, – догадалась Татьяна. – Сейчас они, вероятно, отправят на дно вторую партию взрывчатки – и тогда уж точно все будет кончено: взорвут и себя, и нас, и яхту. И половину Земли в придачу… Может быть, – отстраненно подумала девушка, – за компанию умирать легче? Может, от мысли о том, что одновременно с тобой закончат свой земной путь тысяча, миллион, сто миллионов человек, прощаться с жизнью не так страшно? – Она прислушалась к себе и поняла: – Нет, все равно погано – лишь завидуешь тем, кто сейчас, ни о чем не помышляя, занят своей повседневной суетой на улицах Гаваны, Майами или Нью-Орлеана… Когда гибель приходит к тебе без предупреждения – оно, наверное, легче… А я, кажется, просто уже устала ждать смерти…»
Однако судьба подарила девушке, и без того до предела измотанной ожиданием, еще несколько минут жизни.
Один из смертников – тот, что с автоматом, по всем повадкам главный – глянул на часы и что-то гортанно выкрикнул. Аквалангисты, повинуясь его приказу, вылезли из воды на борт катера, сняли с себя оборудование. Кто-то отправился в рубку, завел мотор и стал удерживать лодку в одном положении относительно солнца. Остальные вынесли из трюма молитвенные коврики и стали на них на колени, обратившись лицами к Мекке. По судовой трансляции завел слова намаза магнитофонный муэдзин.
Смертники молились сосредоточенно и строго, сильно ударяясь лбами в палубу. Они, похоже, не сомневались, что это – последняя и, может быть, главная молитва в их жизни… И вдруг…
Таня увидела, как из воды неподалеку от катера вдруг с силой вылетел небольшой черный предмет. Он взмыл над палубой – высоко, метров на пять – и вдруг превратился в ослепительнейшую вспышку. А через долю секунды ударил гром.
И звук, и свет были столь сильны, что Таня одновременно и оглохла, и ослепла. И первой ее мыслью было: «Что-то у террористов пошло не по плану, и термоядерная бомба на дне разорвалась раньше срока, прямо сейчас!»
«Но почему же тогда я могу думать?! И ощущать вдруг возникшую странную вибрацию корпуса? И слышать запах, какой-то новый запах, похожий на горелую резину?!»
Танины мысли метались. Глаза были закрыты, и уши ничего не слышали. А потом, спустя пять или даже семь минут, она потихоньку стала различать звуки, и ей показалось, что кто-то, не громче жужжания комара, кричит по-английски с очень знакомым акцентом: «Не двигаться! Не смотреть! Лицо в пол!» – и уснащает свои крики многоэтажным матом.
Русским матом.
И тогда Татьяна потихоньку разлепила глаза, обожженные вспышкой. Перед ее взором крутились, сливались и рассыпались красные пятна, но сквозь них она все-таки видела палубу катера, на которой произошли самые неожиданные и разительные перемены.
