Владимир Гоник - Преисподняя
Вероятно, понимал это и сам Хартман, потому что держался на редкость смиренно и кротко.
Для разведки это была обуза — обуза, обуза! — камень на шею, тяжкие вериги, но выхода они не видели: отпустить его, значило обречь на верную гибель. Для них и так оставалось загадкой, как он уцелел до сих пор.
Разведчикам, однако, не пришлось долго ломать голову: они услышали отдаленные выстрелы, погасили фонари и залегли.
— Вы должны лежать, вести себя тихо и держаться меня, — шепотом приказал Бирс в темноте.
— Есть, сэр! — ответил Хартман, как настоящий солдат.
Бой катился стороной и дробился на части в подкопах, ходах и лазах: альбиносы рассыпались в надежде уйти от преследования. Засада из трех затаившихся в темноте человек ждала своего часа.
Вскоре они услышали шаги: кто-то крался подкопом. Едва человек достиг развилки, Бирс и Ключников включили фонари, следом за ними включил свой фонарь и Хартман.
Они увидели молодого альбиноса, юношу, почти мальчика, в руке он держал пистолет; от испуга глаза у юнца расширились и полыхали на бледном лице, как яркие фары. Он успел выстрелить, фонарь в руке Хартмана разлетелся вдребезги, Ключников бросился вперед, вывернул стрелку руку и подмял его под себя.
Они разоружили альбиноса, Бирс с помощью наручников приковал пленника к руке Хартмана.
— Это вам боевое задание, — объяснил он американцу. — Ведите его, иначе он нам руки свяжет.
— Я понял, — кивнул Хартман, и хотя было видно, что задание ему не по нраву, он, однако, согласился без лишних слов, чтобы принести хоть какую-то пользу.
Как все альбиносы, мальчишка был похож на моль: блеклое мучнистое лицо, белесые волосы, болезненно-белая кожа… Лишь глаза с красными зрачками светились на неподвижном, похожем на маску лице.
— Покажешь нам бункер? — обратился к нему Ключников без всякой надежды на ответ.
Альбинос и впрямь не ответил, разведчики посовещались и стали пробираться в Хохлы и Старые сады, где отряд с утра прочесывал запутанные ходы Ивановской горки.
— Будьте бдительны, неизвестно, что у него на уме, — предостерег Бирс Хартмана.
— Я понял, — кивнул Стэн.
— Кто он? — ровным бесстрастным голосом неожиданно спросил альбинос, разведчики от удивления переглянулись: неужели заговорит?!
— Американец, — Бирс глянул на мальчишку с интересом.
— Шпион?
— Почему обязательно шпион? Обычный человек.
— Этого не может быть. Они все враги.
— С чего ты взял? — спросил Ключников.
— Я знаю. Они капиталисты.
— Что он говорит? — поинтересовался Хартман.
— Что вы — капиталист.
— Что ж, он, пожалуй, прав, — согласился американец.
— Смотри-ка — прорезался! — удивленно покачал головой Ключников. Может, выведешь нас к бункеру?
— Выведу, — внезапно согласился юнец, и это было так неожиданно, что разведчики уставились на него с недоверием.
— А не врешь? — спросил Ключников.
— Не вру, — ответил мальчишка и, пригнувшись, двинулся в темноту, вытянув назад руку, которая была скована с рукой Хартмана.
— Мы с ним, как альпинисты в связке, — заметил на ходу Хартман.
— Он считает вас врагом, — остудил его Бирс.
— Почему?
— Вы — американец.
— Этого достаточно?
— Для него — да.
— Странно… Никогда бы не подумал…
— Они все такие. Милые людишки. Это они украли Джуди.
— А ему нельзя объяснить, что это ужасно?
— Нельзя. Он не поймет.
— Может, попробовать?
— Уже пробовали. Бесполезно.
— Что ему надо? — спросил Ключников, имея в виду американца.
— Хочет их перевоспитать. Не верит, что это невозможно.
— Спроси: а его самого можно было убедить не лезть сюда?
Бирс перевел, Хартман выслушал и покладисто сказал:
— Я понял, извините.
Альбинос вывел их в тоннель метро, они гуськом шли по узкой обочине. Бирс заметил шахтный телефон и решил позвонить в диспетчерскую, которую Першин использовал для связи: через диспетчера шли приказы нарядам и донесения от них.
Антон открыл дверцу металлического кожуха и снял трубку, когда показался поезд: горящие фары, как яростные глаза смотрели издали в круглое вытянутое чрево тоннеля. Ключников показал американцу, как стать, чтобы оказаться на безопасном расстоянии от колеи.
Поезд приближался с устрашающим грохотом. Впереди летел ураганный ветер, подгоняемый безжалостным настырным конвоиром. Гул и слепящий свет до отказа заполнили тесное замкнутое пространство, поезд с неумолимой предназначенностью накатывался, громыхая, и любую живую душу могла взять оторопь: казалось, деться некуда и спасения нет.
Все замерли, прижавшись к ребрам тюбинга, как вдруг пленник с диким воплем резко рванулся в сторону, как бы в нестерпимом желании освободиться и убежать.
По естественной причине связанный с ним намертво Хартман дернулся следом, и всем вдруг с ослепительной ясностью стало понятно, что пленник летит под поезд и тащит Хартмана за собой; спина американца уже оторвалась от тюбинга, длинное тело повисло в пустоте над обочиной.
Лишь миг длилось оцепенение. Ключников был начеку, мгновенно вцепился в американца и удержал, остановил падение.
Непонятно было, сколько это длилось — секунды или вечность. Пленник изо всех сил неудержимо рвался к рельсам, точно старался достигнуть самого желанного для себя — рвался и тянул Хартмана за собой. Трудно было предположить такую силу в мальчишке. Скорее всего, решившись, он на мгновение собрал все, что мог, всю силу и вложил в одно последнее движение.
Конечно, Хартман не удержал бы его один, оба были обречены. К счастью, Бирс и Ключников пришли американцу на помощь, но стащить пленника с колеи не хватило времени: поезд налетел, ударил несчастного и отбросил на обочину.
Вагоны, громыхая, проскакивали мимо, внезапно стало оглушительно пусто и тихо: последний вагон со свистом улетел в даль, оставив за собой пустоту и беззвучие; все трое почувствовали себя в безвоздушном пространстве.
Было похоже, они побывали в молотилке. Ошеломленные, они медленно приходили в себя, словно после жестокой трепки, и вяло, сонливо двигались, приводя одежду в порядок.
Справившись с оцепенением, они неожиданно обнаружили, что залиты кровью. Хартман одной рукой вытирал лицо и недоумевая разглядывал окровавленную ладонь: рану он не находил, а догадаться, что это чужая кровь, не умел.
Несчастный альбинос лежал рядом на обочине, неестественно мятый, будто и не человек вовсе, а тряпичная кукла: схваченная стальным браслетом рука висела изогнуто, как сломанная ветка.
Мальчишка был мертв. Страшный удар убил его на месте. И теперь Хартман был прикован к мертвецу, который не отпускал его ни на шаг.
— Спроси у него, можно ли им что-нибудь объяснить? — предложил Ключников, но Бирс не стал переводить.
Он расстегнул наручники, американец не обратил внимания; было заметно, как он бледен и как растерян.
— Он хотел меня убить? — скованно спросил Хартман после некоторого молчания.
— Хотел, — кивнул Бирс.
— Зачем?
— Он считал вас врагом.
— Но… такой ценой? — искренне недоумевал Хартман, стараясь уразуметь непостижимую для него загадку.
Где было ему, американцу, понять фанатизм этой неистовой веры? И как мог он, рожденный и выросший вдали, осилить умом людоедскую суть этой идеи? Идеи, которая требовала от человека все во имя своя, даже жизнь.
— Значит, если б не я, он остался бы жив? — спросил Хартман.
Вывод американца едва не сразил Антона наповал.
«Мать честная! — подумал Бирс. — Вот чем мы отличаемся от них. Вот в чем мы не сойдемся никогда. Любой из нас проклянет врага. Любой из нас крыл бы убийцу последними словами. Этот винит себя. И в чем?! В чем?!»
Это тем более выглядело странно, что Бирс помнил другого Хартмана: самоуверенного, если не сказать — самодовольного, неизменно стремящегося к первенству.
Неужто это был тот самый Хартман? Не ведающий сомнений Хартман-победитель, которого он знал? И неужели таким он был только там, у себя, в Америке, а здесь, на этой земле он вдруг задумался о душе?
20
По шахтному телефону Бирс из тоннеля позвонил диспетчеру, известил его, где они оставят тело убитого. Он не стал докладывать о Хартмане, все равно того некуда было деть, приходилось брать с собой; диспетчер передал приказ командира: не выходя на поверхность, двигаться в сторону Чертолья, проверить по пути коммуникации и ходы сообщений.
Не доходя до станции «Китай-город» они свернули в Кулишки, откуда подвалами пробрались в Никитники. Здесь повсюду, вплоть до Ильинки, на многих уровнях под землей располагались хорошо оборудованные и обустроенные убежища коммунистической партии, связанные тоннелями с Кремлем и Лубянкой, однако разведчики направились в другую сторону. Глубокие, нескончаемые склады старинных торговых подворий на Варварке и в Рыбном ряду напоминали подземный город: в двух уровнях, одна под другой, тянулись длинные галереи с каменными сводами и высокими арками, от которых в стороны уходили двухэтажные переулки.
