Юрий Дольд-Михайлик - У Черных рыцарей
Девочка была так возбуждена, что на ее худеньких и всегда бледных щечках появился нежный румянец.
- Откуда он у тебя? А это кто - тоже твой новый товарищ? - Фред положил руку на плечо черноглазому мальчику.
- Это Педро, он теперь всегда будет жить у нас. Правда, Педро, ты не захочешь разлучаться с Россинантом и со мной? Ой, гляди, он уже все высосал! Налей ему еще молока! Мама, ты ведь обещала сшить ему попонку! Малыш может замерзнуть ночью...
Агнесса тоже весело, возбужденно рассмеялась.
- Видите, сколько у нас с Иренэ новостей? Пойдемте в комнаты, надо дошить попонку, и за работой я вам все подробно расскажу.
Разложив на коленях белый тонкий войлок, Агнесса принялась обшивать его красной тесьмой.
- Понимаете, Фред, как счастливо все сложилось! Позавчера Пепита поймала у наших ворот этого муленка, он уже и на ногах не держался. Потом выяснилось, что рядом паслись мулы и малыш отбился от стада... Видели бы вы, как обрадовалась Иренэ. И вдруг через час, а может, и больше - приходит Педро. Это тот мальчик, которого вы видели. На щеках - дорожки от слез. "К вам в сад не забежал муленок? Я недалеко пас стадо, и он вдруг исчез!" Ну, дело ясное, надо отдать... А с Иренэ чуть ли не истерика! "Чье, - спрашиваю, - стадо?" Он сказал. Я - на Рамиро и в таверну...
- В какую таверну?
- Ну, в нашу, что стоит на развилке дорог... Хозяин таверны меня хорошо знает и охотно согласился продать муленка, а вот мальчика...
- Что? Вы купили и мальчика?
- Не купила, а пришлось дать отступное. Ведь хозяину таверны придется искать нового пастушка для своих мулов. Теперь Педро живет у нас. Пепита приготовила ему угловую комнату в верхнем этаже. Но там он только ночует. Они с Иренэ и муленком целый день в саду.
- А родители Педро согласились?
- У него нет ни отца, ни матери. Только дядя в Барселоне - чистильщик сапог, у него самого четверо детей. Он-то и отдал Педро внаймы на пять лет... Даже деньги вперед забрал. Пришлось и их вернуть трактирщику. Дяде в Барселону я тоже кое-что послала... Ну, а теперь скажите, что вы обо всем этом думаете? Правильно я поступила? И не вздумайте говорить, что неправильно! А то мне станет грустно... Я ведь так рада за Иренэ!
- Это прекрасно! У Иренэ появился друг, а ей так необходимо детское общество! Она не станет больше грустить о Россинанте...
- Представляете, она весь день не жалуется ни на какую боль! Но что с вами, Фред? Вы как будто не рады? У вас сегодня печальные глаза и вообще вы не такой, как всегда...
- Откровенно?
- Надеюсь, мы всегда так разговаривали с вами...
- Я хотел бы, чтобы вы держались подальше от таверны и ее хозяина.
- Святая мадонна! Неужели вы думаете, Фред, что я... - Брови Агнессы гневно сошлись над переносьем, и, отложив работу, она выпрямилась.
- Я имел в виду совсем не то, о чем вы сейчас подумали, Агнесса, как такая мысль могла прийти вам в голову! Просто вам не надо появляться в таверне.
- Почему?
- Это - скверное место, поверьте мне... Пообещайте, что станете обходить ее стороной и забудете о ней. Дайте мне лучше попить...
- Хотите вина с водой?
- Только холодного-прехолодного.
Агнесса вышла и через минуту вернулась с двумя кувшинами, покрытыми капельками росы. Она изучила вкусы Фреда и всегда держала в холодильнике нужные запасы.
Фред с удовольствием выпил залпом стакан холодного, наполовину разбавленного водой вина.
Агнесса пила медленно, задумчиво прищурившись.
- Не сердитесь, но я хочу спросить... Почему вы сказали, что таверна скверное место? Ведь хозяин ее Нунке. И потом - я же сама давала деньги на таверну.
Фред не торопился с ответом. Рано или поздно, а придется рассказать ей о школе все. Но не рано ли? Может быть, только чуть-чуть намекнуть?
- Не хотите говорить, Фред?
- Мы же условились не разговаривать о школе!
- Но речь не о школе, а о таверне.
- Это все равно.
- Как вам не стыдно, Фред! Школа - заведение, угодное богу, а таверна... - Агнесса искренне обиделась.
- Придет время, и вы сами в этом убедитесь... Много денег вы даете на таверну?
- Она очень убыточна. Но Нунке уверяет, что когда в Испанию снова начнут ездить туристы...
- Знаете, что я вам посоветую: перестаньте давать деньги на содержание таверны.
- Раньше я могла легко это сделать, а теперь...
- Что же изменилось теперь?
- Нунке требует у меня доверенность на право распоряжаться моим счетом. Тогда ему не понадобится моя подпись на чеках.
- Почему?
- До весны этого года на моем счету было триста восемьдесят тысяч долларов. Это Нунке настоял, чтобы я держала деньги в долларах... Месяцев пять тому назад счет увеличился на миллион долларов. Их прислал какой-то неизвестный покровитель нашей школы из Нью-Йорка.
- Прекрасно! Только при чем здесь требование Нунке?
- Он утверждает, что деньги получены от известного лица благодаря его, Нунке, хлопотам. И этот человек хочет, чтобы все финансовые дела школы вел Нунке... А если он будет распоряжаться финансами, то сможет тратить деньги по своему усмотрению.
- А вы не давайте доверенности!
- Как же я могу?
- Откажитесь - и все! Более того, скажите, что приглашаете специалиста бухгалтера, который будет проверять расход школы. Требуйте, чтобы Нунке представил смету.
- А что такое смета? - с искренним удивлением спросила Агнесса. Ей надоел длинный разговор о делах, но в душе зародилась тревога. Ведь дело шло о деньгах, а деньги так нужны для ухода и лечения Иреиэ. Что, если Нунке их обеих обманет? Агнесса испугалась.
- Фред! Милый мой друг! Помогите! Я ничего не смыслю в этих расчетах и доверенностях. Знала лишь одно: подписывала чеки по первой просьбе Нунке и все. Куда уплывали мои собственные деньги, откуда поступали новые... Я совсем запуталась... А теперь чувствую, Нунке меня обманывает, он задумал что-то недоброе! Но что я могу сделать, если я совсем, совсем одна. Только вы можете мне что-то посоветовать и помочь. Может быть, это сама мадонна послала мне иашу дружбу за вее мои страдания
Агнесса схватила руку Фреда и прижала ее к горячей щеке, потом уголком губ прижалась к ней, словно поцеловала...
Фред отдернул руку
- Не надо, Агнесса! Я ведь не ваш духовник...
- Вы для меня больше, чем духовник! Вы для меня... один на свете. Понимаете? Единственный близкий человек во всем мире... А теперь уходите, лучше уходите... Я хочу побыть одна. Мадонна! Как хорошо, что вы есть на свете и что вы рядом со мной...
Фред вздрогнул: именно так сказала когда-то Моника...
- Что с вами, Фред?
- Да так, что-то холодно стало.
- Дать что-нибудь накинуть на плечи? Вечер и впрямь холодный.
- Нет, Агнесса, сейчас пройдет. Вот пойду и мигом согреюсь. - Фред склонился, чтобы поцеловать руку Агнессы, но она его удержала.
- Фред! Сделайте мне приятное!
- Да я...
- Давайте выпьем вина. Чистого вина, без воды!
- Наливайте!
Агнесса наполнила два стакана.
- За что выпьем, Фред?
- Мне бы хотелось, чтобы сегодня тост произнесли вы.
- Согласна... Я цыганка, Фред! Была, есть и буду! А у нас, цыган, есть такой обычай: если у кого-то в шатре радость - радуется весь табор. Если в шатре горе - весь табор плачет и горюет.
Агнесса замолчала.
- Почему вы замолчали, Агнесса?
- Я бы хотела, чтобы не табор, а вы один, понимаете, вы один, Фред, радовались, когда в этом доме будет радость, и грустили, если его посетит горе.
- Это самый лучший тост, какой вы могли произнести...
Они выпили. Вместе. Залпом.
А когда вышли на веранду, вдруг услышали то, чего до сих пор никогда не слышали - не только Фред, но и Агнесса - заливистый смех Иренэ. Девочка смеялась от всего сердца, беззаботно, по-детски.
На цыпочках они подошли к кустам. Педро пускал мыльные пузыри, потом бежал за ними вдогонку и дул, чтобы они не опускались на землю.
- Уйдем отсюда, пусть играют, - тихо прошептала. Агнесса и после долгой пауэы еще тише прибавила:
- Вот смотрела я на Иренэ, Педро, на вас, Фред... Мадонна пречистая, как хорошо было бы, если б мы могли не разлучаться!
...Отойдя от виллы метров сто, Григорий лег на сожженную солнцем траву, положил под голову руки и долго пролежал так, глядя в небо. Оно менялось на глазах. Глубокая синева перешла в нежную голубизну, растворявшуюся на западе в лимонно-желтом закате. Затем небосвод вдруг вспыхнул ослепительно розовым светом, и тотчас его словно присыпали пеплом. Лишь на горизонте еще пылала узкая красная полоска, но вскоре и она погасла.
Наступила ночь - внезапно, как это бывает всегда на юге. Гигантский черный бархатный шатер неба раскинулся так низко, что казалось - протяни руку и достанешь ближайшую звезду. Григорий вздохнул полной грудью. Заснуть бы здесь под открытым небом, забыть обо всем, что терзает сердце тревогой и беспокойством. Но на это он не имеет права...
Григорий поднялся, отряхнул одежду и медленно побрел по направлению к школе "рыцарей благородного духа".
