Наталья Борохова - Адвокат инкогнито
Наступила тишина. Ее можно было бы назвать абсолютной, если бы не капала в ванной из неплотно закрытого крана вода.
Виктория смотрела на мужа во все глаза. Рот ее был приоткрыт, и Аркадию показалось, что в этот момент у нее очень глупое выражение лица.
– Тебе неплохо бы объясниться, – бесплотным шепотом попросила наконец Виктория. – Что значит «принять предложение Кисловой»? Она что, делала нам какие-то предложения?
Аркадий почувствовал раздражение. Нет, его жена, несмотря на все свои научные регалии, безнадежно глупа.
– Не говори только, будто не помнишь то, что она мне предлагала! Нужно всего лишь подтвердить, что у нас с ней, еще до того случая, были близкие отношения. Всего делов-то.
– Как «всего делов»? – переспросила Виктория. Похоже, она взяла привычку повторять за ним каждую его фразу.
– Это признание ничего не значит! – принялся объяснять ей Аркадий, как ребенку. – Маленькая хитрость. Ложь во спасение.
– Во спасение кого? – Голос Виктории дрожал.
Ну вот, опять! Жена, похоже, решила над ним поиздеваться.
– Во спасение меня, разумеется, – огрызнулся Соболев. – Тебя, что ли, нужно спасать? Слава богу, не тебе грозит тюрьма.
– А кто будет спасать наши отношения? – спросила Виктория, и ее глаза наполнились слезами. – Неужели ты не понимаешь, что, решив пойти на поводу у Кисловой, ты разрушишь наш брак?
– Чем я, интересно, его разрушу? Дело прекратят, что может и твоя умница Дубровская подтвердить. Мы будем жить, как раньше. Работать в том же университете. Воспитывать детей.
– Мы не будем жить, как раньше, – покачала головой Виктория. – Твое признание все изменит.
– Ты снова о том же! – начал закипать Аркадий. – А все твоя чертова гордость! Не можешь отнестись спокойно к тому, что все вокруг узнают, что я тебе изменял? Не хочешь быть, как все? Сколько у нас обманутых жен? Полно! И ничего, живут же как-то. И далеко не все бросаются подавать на развод.
– Развод? – уцепилась Виктория за последнее слово. – А знаешь ли ты, что в данной ситуации мне было бы выгодно развестись с тобой, причем как можно быстрее? Оставить тебя с твоими проблемами один на один и спасать свою репутацию, свою карьеру, свое честное имя. Именно это мне советовали мать, ректор, хам-оперативник. Даже Валька, бесхитростная моя подружка, и то сказала прямо в глаза, что ты выставил себя полным подонком и мне нужно спасать свою шкуру. Но я так не поступила. Ты знаешь почему?
Аркадий не смотрел на нее. Продолжал трепать ленточку на цветной коробке.
– Я не подала на развод только потому, что хотела помочь тебе. Мне казалось, что, если я оставлю тебя, это будет предательством. Суд всегда лояльнее относится к людям, имеющим семью. Мне казалось, что, если я буду сидеть в зале, судья поймет, что ты нужен в семье, что в тебе нуждаются дома и тебе верят. Тогда, может быть, произойдет чудо, и председательствующий другими глазами поглядит на Кислову. Усомнится в ее обвинении и вынесет решение в твою пользу. А теперь ты требуешь гарантий! Между тем процесс еще не дошел до своего конца. Может быть…
– Потом уже будет поздно, – глухо заметил Аркадий. – Я должен сделать заявление в момент дачи мной показаний.
– А ты представляешь, как мне было нелегко? – Виктория, словно не слышала его последнего замечания. – Что, по-твоему, должна чувствовать женщина, когда ее спрашивают: «Практикует ли ваш муж с вами анальный секс? Склонен ли он к сексуальным перверсиям?» И я находилась в тот момент не на приеме у врача, к которому пришла по доброй воле, а среди других мужчин, которые раздевали меня глазами, как изголодавшиеся по женщине зэки! Ты спрашивал, каково мне было, когда я слышала, как прокурор зачитывает строки из твоего обвинительного заключения? А показания свидетелей, в голос утверждающих, как ты обхаживал Кислову… А эксперт с его «медовым месяцем»… Видите ли, «повреждение и отек половых органов потерпевшей могли быть вызваны чрезмерной страстностью подсудимого». То есть моего мужа, который трахал потерпевшую, как будто ему дома отказывали в ласке! Да мне взвыть хотелось от всех тех слов и прилюдно надавать тебе пощечин!
– Почему же ты так не сделала, Виктория? – тихо спросил ее Аркадий. – Почему не поступила так, как поступила бы на твоем месте любая нормальная баба? Хочешь сказать, конечно, что ты не баба. Помню, ты всегда ненавидела это слово. Ты – даже не женщина, а просто какой-то усовершенствованный образец человеческой породы. Существо без эмоций. Правильное, хорошо воспитанное, умное. Ты – чертова ледышка, вот ты кто!
Соболев порывисто встал, оттолкнув ногой коробку.
– Кому нужны подарки? Твоим родителям? Да у них своего барахла выше крыши. Мне? Я ничего у тебя не просил! Маше и Пете? Что там, очередной том очередной энциклопедии и сто пятидесятые по счету туфли? – В его голосе слышались гнев и презрение. – Ты всегда делаешь так, как принято, Виктория. Но кто установил всякие там правила и приличия? Почему ты следуешь им как привязанная? Да, может, поэтому я и взбрыкнул в тот вечер! Может, мне захотелось, наконец, сделать то, что ты явно не одобришь, что выходит за пределы твоего понимания!
– Поэтому ты взял и изнасиловал женщину? Так, дорогой? – Виктория горько усмехнулась.
– Я не насиловал ее. Мы занимались любовью добровольно.
– Что… что значит «добровольно»? – глупо спросила жена. Видимо, до нее плохо доходил смысл сказанных им слов. – Ты ведь говорил, что ничего не помнишь. Значит, ты все-таки вспомнил что-то?
– Ничего особенного.
– Тогда откуда ты взял этот бред?
– Мне сказала сама Кислова…
Аркадий зачастил в дом потерпевшей. Та его охотно привечала: вкусно кормила и подолгу беседовала с ним, сидя рядом на угловом диванчике. Соболев привык к ней и признал, что Софья на самом деле весьма привлекательная женщина. Ее полные груди уютно лежали в вырезе домашней кофточки, а руки привычно покоились на животе. Она казалась ему такой покорной, такой домашней… Короче – полной противоположностью жене.
В один из таких вечеров Софья и призналась ему, что насилия с его стороны никакого не было, а был только секс. Да, грубый и необузданный, но в принципе в душе она его давно простила.
Если бы Соболеву довелось узнать это несколькими неделями раньше, негодованию его не было бы предела. Но свои откровения Кислова сообщила ему так мягко и так бесхитростно, что он даже растерялся.
– Так почему же тогда… – пробормотал Аркадий, не решаясь закончить вопрос.
– Просто, если бы я так не поступила, вы бы забыли обо мне на следующее же утро. Кто я для вас? Всего лишь бедная женщина, которая показалась вам привлекательной под влиянием спиртного. Вы бы не вспомнили, как меня зовут, а встретив в университете, даже не кивнули головой. Конечно, я не такая, как ваша жена. Она – сильная, целеустремленная, умная, очень красивая. А у меня нет законченного высшего образования. Вам было бы стыдно за такую связь.
– Но сейчас я не пьян, – заметил Аркадий. – И я вижу, что вы – вполне привлекательная, еще молодая женщина. Зачем же вам было обвинять меня в изнасиловании?
– Это был шанс обратить на себя внимание.
– Хорошенькое дело! – поперхнулся Соболев. – Вы не считаете, что избрали весьма нетрадиционный способ?
– Просто вы мне нравились, Аркадий Александрович.
– Когда же я успел вам понравиться?
– А еще на защите Романова, когда вы шутливо обняли меня, – напомнила Кислова. – Вы держали меня за талию и сказали, что я вас жутко завожу.
– Я почему-то ничего подобного не помню, – озадаченно пробормотал Аркадий. – Неужели так и было?
– Я вас не обманываю. Какой резон мне врать, если я вам уже рассказала правду? Конечно, вы тогда были нетрезвы, но мне показались чрезвычайно милым. Вы говорили мне комплименты, а сами все теснее и теснее прижимали меня к себе. Но на следующий день, когда я подошла к вам в коридоре поздороваться, спросили меня: «Вы по какому вопросу?» Как холодным ушатом остудили! Я поняла, что вы не грубите, а просто не помните того, что было накануне. Для вас это было мимолетной шалостью, которой вы не придали значения. Для меня же это стало открытием. Как же я завидовала Клюке, когда вы пригласили ее на ужин…
– Эта мерзавка рассказала тебе все? – нахмурил лоб Соболев, неожиданно для себя переходя на «ты», не то заговорщицкое, не то уже просто дружеское.
И Софья подхватила его тон.
– Конечно. Она частенько забегала ко мне на кафедру выкурить сигарету и посплетничать. Ольга смеялась над тобой, называла ловеласом, бабником. А мне хотелось расцарапать ей лицо. Ведь ей это свидание было не в радость. Так, обычная вещь. Она же спала со всеми подряд. Тогда мне очень хотелось оказаться на ее месте. Но ты меня не видел в упор.
– До того самого вечера…
– Да, до того вечера, когда я буквально напросилась на день рождения твоей жены, – кивнула Софья. – Профессор Крапивин согласился взять меня с собой. Тогда у меня не было никаких планов. Мне просто хотелось сидеть в стороне и без помех рассматривать тебя – как ты смеешься, как ешь, как разговариваешь с другими. Каждый твой взгляд, каждый жест имел для меня особую ценность. Но ты не обращал на меня внимания. А твоя жена тем более. Стала бы она беспокоиться из-за такой женщины, как я. В ее глазах я была на банкете пустым местом, безымянной спутницей известного человека. Конечно, на мне было тогда самое лучшее платье из моего гардероба. Я даже сходила к парикмахеру и казалась сама себе очень красивой. Но ты, помнится, равнодушно скользнул по мне взглядом, только для того, чтобы узнать, с кем пришел профессор Крапивин. И, решив, что я – птица невысокого полета, сразу же потерял ко мне интерес. А твоя жена на меня даже не взглянула, принимая из моих рук подарок. Она в этот момент смотрела на профессора и улыбалась ему. Мне было бы не так обидно, если бы ты по-свойски подмигнул мне. Спросил, как мои дела. Отметил бы мою прическу. Но тебя это не интересовало. Даже ради приличия.
